Положение спас неожиданно появившийся на заседании адмирал и командующий подводным флотом Карл Дёниц. Оказывается, что он прибыл на это совещание после беседы с фюрером. Адмирал сообщил участникам совещания, что его интересует судьба детища Гейзенберга – урановый реактор для двигателей его подводных лодок.
Министр поступил, как некогда царь Соломон. Проект Гейзенберга не закрыл. Но так как Шпеер уже принял решение сосредоточить основные ресурсы министерства на другом оружии – ракетном проекте фон Брауна, то ядерный центр Гейзенберга получил лишь свое годовое содержание… И лишивших дополнительных субсидий, а значит, и промышленных мощностей, значительно сократив количество лабораторных исследований, люди Гейзенберга занялись доработкой «уранового котла» и изготовлением пробных урановых двигателей для подводных лодок Дёница.
В реальность Кирилла вернул звук звонка от уличной калитки. Курсант отложил дневник и вышел на улицу.
Когда Кирилл открыл калитку, то неожиданно для себя увидел Ольгу Мальцеву.
– Как ты узнала, что я здесь? – спросил Кирилл свою однокурсницу вместо приветствия.
– Если ты не появляешься в институте и не ночуешь в общежитии… – начала Ольга.
– Предположим, но как ты узнала этот адрес?
– Карпицкий, ты чего пургу несешь? А что я, по-твоему, пять лет в Академии ФСБ делала? Я даже знаю, что вас сейчас прослушивают во те двое в «Москвиче».
– Извини…
– Может быть, впустишь? Заодно и с генералом твоим познакомлюсь.
– Он отъехал… Ты мне не сказала, что тебе нужно?
– Да пошел ты… – был ответ Ольги. После чего она открыла заднюю дверцу своей машины и, вытащив оттуда какой-то небольшой баул, молча поставила его к ногам Кирилла и, более не смотря в его сторону, села в машину и уехала…
Курсант внес баул в дом и уже на кухне разглядел его содержимое.
«Не иначе, – подумал Кирилл, – Ольга опустошила весь генеральский холодильник деда, забрав из дома праздничный заказ». Кроме судков с первыми и вторыми блюдами, там были свежие овощи и мандарины, зелень, небольшие баночки с черной и красной икрой, аккуратно упокованный кусок севрюги горячего копчения и рижские шпроты, плюс батон микояновской сырокопченой колбасы, пачка масла и российский сыр.
Скорее всего, Ольга приезжала мириться и надеялась встретить с Кириллом в этом доме Новый год, о чем курсант как-то и не подумал. Понять его можно, он не знал этого домашнего и семейного праздника по причине того, что рано лишился родителей. Теперь ему предстояло решить вопрос, как извиниться перед Ольгой, но для этого в любом случае нужно было дождаться приезда и совета генерала. Кирилл заложил все продукты в холодильник, не удержался, чтобы не отрезать себе пару кусков сырокопченой колбасы, а уже пережевывая колбасу, взял в руки дневник Судоплатова и, усевшись в кресле, продолжил чтение.
«После итогов проведенного Шпеером совещания, вожди рейха к вопросу о судьбе атомной бомбы в Германии больше не возвращались. Забегая чуть вперед, скажу, что, по крайней мере, до лета 1944 года британская радиоразведка, обладая немецкой шифровальной машиной „Энигма“, в немецком радиообмене ни одного упоминания об атомной бомбе или уране не обнаружила.
11 февраля 1943 года Сталин подписал, наконец, решение ГКО о начале в СССР работ по созданию атомной бомбы. Общее руководство было возложено на В. М. Молотова, а контроль за выполнением этих работ – на Л. П. Берию.
Еще через три дня Сталин подписал следующее решение ГКО СССР о назначении Игоря Курчатова на вновь созданный пост научного руководителя работ по использованию атомной энергии в СССР.
Думаю, что пришло время сказать несколько слов и о самом Курчатове, так как я имел возможность с ним неоднократно встречаться. Это был организатор высочайшего класса. Он обладал удивительной способностью подбирать людей и сплачивать их общностью целей и задач, которые им предстояло выполнить в предельно короткие сроки. Игорь Васильевич взялся за это дело основательно. К тому же теперь он был знаком с колоссальным объемом данных нашей разведки, поступившей из Англии и США. Правда, используя эти знания, он не мог сказать своим товарищам, что они получены им в НКВД, а потому ему приходилось часто выдавать их за собственные научные гипотезы.
Но был и другой аспект начального периода, где требовались уже его ум и выносливость. Теперь ему, как научному руководителю, самому приходилось вникать и в инженерные, и в химические вопросы, и в целый ряд организационных проблем. Для начала со всех уголков страны, буквально по крупицам, он начал собирать своих единомышленников. Многих возвращал с фронта, включая и того самого физика Флерова, написавшего свое письмо товарищу Сталину. Сотрудников он подбирал сам и жестко требовал от каждого профессионализма и доскональных знаний по своему вопросу исследования.
Пройдет пару лет и на него станут работать целые академические институты, заводы авиационной, химической и металлургической промышленности, а пока…»
По периметру разрушенного бомбардировками института стояли автоматчики, а двое сотрудников Курчатова – инженеры Неменов и Глазунов, сами перекапывая землю, разыскивали закопанные в землю генератор и выпрямитель, медные трубы и латунные шины… Каждую свою находку они тщательно очищали от земли и приводили в божеский вид.
– Что ищем-то? – спросил их командир оцепления.
– Выполняем важное правительственное задание… В самом начале войны, на случай входа в город немцем… циклотрон тут где-то закопали…
На вокзале в оцеплении этих же автоматчиков к паровозу прицепляют четыре товарных вагона – два с грузом и по одному с двух сторон с охраной. Когда поезд уже был готов к отправке, к машинисту подошел начальник железнодорожного вокзала.
– Будь внимателен, сынок… Железнодорожная колея простреливается дальнобойной артиллерией… Следи за путями… И с богом!
И эшелон, состоящий из четырех вагонов, медленно трогается.
«Так, буквально по крупицам, собиралось то необходимое, что в США и Германии уже несколько лет в целевом порядке производилось в промышленных масштабах…
Кроме работы диверсионных групп, аналогичных нашей, в управление внешней разведки сведения о работе над атомными бомбами поступали и от самих ученых. Нам было известно, что из Англии, например, наиболее ценные сведения поступали от физика-атомщика Клауса Фукса, уехавшего в 1933 году из Германии, от Джона Кэрнкросса – секретаря одного из министров военного кабинета, лорда Хэнки. От знакомого нам профессора Аллана Мэя. Из США, не без участия в этой работе Эйтингона, в это же время стала поступать информация от Бруно Понтекорво – эмигранта из Италии, близкого сотрудника знаменитого Энрико Ферми, построившего в 1942 году первый в мире урановый реактор. Кэрнкросс, Фукс и Понтекорво, которые были коммунистами по политическим убеждениям, передача в СССР сведений по атомной бомбе осуществлялась ими по их собственной инициативе. При этом они очень серьезно рисковали, ища подходы к сотрудникам советских дипломатических миссий с целью передачи им этой информации.
А я вновь и вновь мысленно возвращался к трагедии Гейзенберга, когда, по одной из версий, немецкий ученый ошибся в своих расчетах, в результате чего немцы серьезно задерживались в создании своей бомбы. Только ли тщеславие не давало ему в этом признаться. И почему, все же стремясь создать атомное оружие, он упорно продолжал идти далеко не самым оптимальным путем?
Хотя тому были и объективные причины: бомбардировка американцами завода в Верморке и уничтожение танкера, перевозившего по Балтике остатки тяжелой воды из Норвегии в Германию, основательно подорвали возможности Гейзенберга и его коллег по созданию атомного оружия.
Таким образом, германский „Урановый проект“ к концу 1943 года оказался без тяжелой воды и без урана. Судьба немецкой атомной бомбы была практически предрешена.
Прошло полгода после того, как в адреса ученых физиков Бора и Оппенгеймера были направлены письма за подписью известных советских ученых физиков Иоффе и Вернадского с предложениями к главам правительств США и Англии…
Берия, активно подключившийся к атомному проекту, теперь лично разрабатывал свою собственную операцию. Его почему-то, в первую очередь, интересовал Нильс Бор. И Лаврентий Павлович решил попросить ученого Кирилла Капицу написать Бору как бы ответное письмо. Помню, как Берия, который был уже заместителем председателя правительства, вновь собрал ученых физиков уже в Кремле, чтобы заручиться их авторитетом и поддержкой перед беседой с академиком Капицей».
Ученые собрались и более часа слушали обстоятельный доклад Кафтанова об успехах советских ученых в военной промышленности. Прежде чем начались содоклады, неожиданно раздался голос академика Петра Капицы, который специально был приглашен в Москву из Казани, где возглавлял свой институт.
– Лаврентий Павлович, нельзя ли включить радиоприемник.
Берия напрягся. Казалось бы, сегодня каких-либо официальных сообщений партии и советского правительства не ожидалось. А вдруг?..
– Конечно же можно! – произнес Берия. – Товарищи, давайте немного прервемся и вместе с академиком Капицей послушаем последние новости… Включите нам радио…
Но вместо новостей по радио передавали футбольный поединок. И когда через пару минут диктор сообщил о том, что наша команда забила мяч в ворота противника, Капица не удержался и на весь зал закричал:
– Гол!
Наступила немая пауза. Все замерли. Напряжение своей улыбкой разрядил сам Берия, которой понимал, что ему сегодня еще предстоит серьезный разговор с академиком, и заседание вскоре продолжилось.