– Чем вы здесь занимаетесь? – спросил нарком Александрова.
– Получаем плутоний, – спокойно ответил ученый.
– Вы уверены, что это именно плутоний? – спросил один из генералов.
– Естественно, я знаю технологию его получения и уверен за результат своей работы…
– Как это можно проверить? – спросил второй генерал.
Когда ученый поднес кусочек металла к альфа-счетчику, он сразу затрещал.
– Вы могли его заранее помазать плутонием сверху, – начал высказывать свое предположение уже третий генерал.
Ученый лишь вздохнул, а затем протянул ему кусок.
– Мне что, больше делать тут нечего, а впрочем, потрогайте, он же горячий…
– Нагреть можно все что угодно, а не только эту железку… – бросил кто-то из-за спин генералов.
– Хорошо, тогда любой из вас можете остаться здесь хоть до самого утра, чтобы проверить, остынет ли эта железка к утру или нет, а я, извините, пойду спать…
– Известно, – продолжал Судоплатов, – что такого рода «проверки» были частыми. Всегда появлялись люди, которые считали, что «атомный царь» Курчатов явно ошибается в своих расчетах, что он не признает никаких авторитетов, и, взволнованные этим, они писали письма во все инстанции.
– Доставалось и вам, вероятно? – поинтересовался Кирилл.
– У нас все было значительно сложнее. Скажу вам, коллега, предельно честно: абвер и гестапо за первые три года войны нанесли нам и разведорганам Наркомата обороны огромный и непоправимый урон. Помимо гибели почти всех ценных агентов в Западной Европе, мы потеряли руководителей наших резидентур в Киеве, Одессе, Херсоне, Николаеве и в Смоленске. В 1942 году в Афганистане погиб наш агент Фридгуд, который занимался там нейтрализацией немецких агентов. Решив не бросать раненого радиста, был арестован в Николаеве и расстрелян Виктор Лягин. Иван Кудря, подготовкой которого занималась моя жена, проник в агентурную сеть абвера и успел передать в Москву архиценную информацию, вскоре был предан кем-то из предателей-подпольщиков Киева. Володя Молодцов был схвачен румынами. Им всем, включая и Николая Кузнецова, потом посмертно были присвоены звания Героев Советского Союза. И до своего собственного ареста я заботился о том, чтобы их семьи регулярно получали помощь по линии органов госбезопасности. А о партизанах-героях я тебе уже рассказывал. Хорошо помню большой прием в Георгиевском зале Кремля, где я удостоился сидеть за одном столом с генералами Штеменко, Фитиным, Ильичевым, Кузнецовым и генералом Исаковым, потерявший ногу во время ночной бомбежки на Кавказе.
Сталин произнес тогда проникновенный тост, который растрогал всех нас до глубины души. Мы снова чувствовали себя его детьми и наследниками… Эти слова ты найдешь в моем дневнике… А теперь, мой юный коллега, позволь мне немного отдохнуть от нахлынувших воспоминаний. Дневник на столе и если есть желание, то погружайся в него далее сам, а я к себе… Даст бог утром увидимся.
И Судоплатов прошел в свою спальню.
Курсант тут же нашел эти слова вождя, сказанные им уже после нашей Победы 24 мая 1945 года.
«Я хотел бы поднять тост за здоровье нашего советского народа. Я хотел бы поднять тост за здоровье нашего советского народа и, прежде всего, русского народа. (Бурные, продолжительные аплодисменты, крики „ура“.)
Я пью, прежде всего, за здоровье русского народа потому, что он является наиболее выдающейся нацией из всех наций, входящих в состав Советского Союза.
Я поднимаю тост за здоровье русского народа потому, что он заслужил в этой войне общее признание, как руководящей силы Советского Союза среди всех народов нашей страны.
Я поднимаю тост за здоровье русского народа не только потому, что он – руководящий народ, но и потому, что у него имеется ясный ум, стойкий характер и терпение.
У нашего правительства было немало ошибок, были у нас моменты отчаянного положения в 1941–1942 годах, когда наша армия отступала, покидала родные нам села и города Украины, Белоруссии, Молдавии, Ленинградской области, Прибалтики, Карело-Финской республики, покидала, потому что не было другого выхода. Иной народ мог бы сказать правительству: вы не оправдали наших ожиданий, уходите прочь, мы поставим другое правительство, которое заключит мир с Германией и обеспечит нам покой.
Но русский народ не пошел на это, ибо он верил в правильность политики своего правительства и пошел на жертвы, чтобы обеспечить разгром Германии. И это доверие русского народа советскому правительству оказалось той решающей силой, которая обеспечила историческую победу над врагом человечества – над фашизмом.
Спасибо ему, русскому народу, за это доверие!
За здоровье русского народа! (Бурные, долго несмолкающие аплодисменты.) И прежде всего русского народа. (Бурные, продолжительные аплодисменты, крики „ура“.)
А мы были простыми работниками войны, которым после общей Победы предстояло выиграть уже свой, продолжающийся бой и получить свою победу, именно для этого наши люди оказались в Штатах в самом сердце „Манхэттенского проекта“, а вторая группа диверсантов искала подступы к аналогичному центру немцев на острове „Огненная земля“».
Кирилл прервал чтение, а затем лишь на миг представил себе масштаб этого праздника Победы и, скорее всего, правильно понял слова вождя народов, когда тот, говоря, что без русского народа, без его воли и братской любви, героизма и стойкости уже оставленные нашими войсками Прибалтика и Украина, Белоруссия и народы юга на многие-многие года и даже десятилетия могли бы и далее оставаться оккупированными немцами, как это уже было в нашей истории начиная с XIII века, когда эти земли были и под немецкими крестоносцами, и под поляками, под монголами и под литовцами, под шведами и под французами, и снова под поляками и немцами…
И курсант снова погрузился в страницы дневника.
«Сегодня мне иногда приходится слышать наивные высказывания части нашей молодежи: и чего мы немцам не проиграли эту войну… Жили бы сейчас, как немцы… Они даже не понимают, какой ценой были добыты моими разведчиками следующие, например, документы:
„Москва. Центр. Информация для размышления: 18 сентября 1945 года (то есть через две недели после капитуляции Японии), членам Объединенного комитета начальников штабов вооруженных сил США была предложена, для ознакомления и одобрения, Директива 1946/2 „Основы формирования военной политики“».
В том секретном документе СССР впервые был назван противником США. Разработчики Директивы предполагали, что в будущей войне американцы должны нанести «первый удар».
Когда об этом документе стало известно в Москве, этим документам просто не поверили.
Добавлю к этому и следующую не менее важную добытую ими информацию:
«Москва. Центр. Информация для размышления: В ноябре 1945 года военным департаментом США было намечено 20 советских городов в качестве объектов для возможной атомной бомбардировки. По мере накопления количества ядерных бомб росло и количество советских городов, которых ждала участь Хиросимы и Нагасаки.
В 1948 году был принят план „Троян“, в котором предусматривалось нанесение ударов уже 133 атомными бомбами по 70 городам Союза Советских социалистических республик.
В начале 50-х годов в плане „Дропшот“ предполагалось использовать против СССР… уже 300 атомных бомб».
Все это означало только одно – нам срочно нужна была своя атомная бомба. Принимая во внимание наше значительное отставание во времени, сделать этот рывок наше правительство могло, лишь рассчитывая на помощь союзников, но в ней нам явно отказывали.
После атомной бомбардировки американцами Хиросимы и Нагасаки Политбюро и Государственный Комитет Обороны приняли решение о создании Спецкомитета правительства с чрезвычайными полномочиями. Его председателем был назначен Берия. Находясь в Москве, я был приглашен для участия в его заседаниях. В это трудно поверить, но каждый раз, когда я присутствовал на этих заседаниях, мне открывался совсем иной мир. Я видел талантливых организаторов производства, директоров гигантских заводов, участвовавших в решении сложнейших организационных и технических вопросов, связанных с преодолением нехватки ресурсов, ликвидацией возможных срывов поставок оборудования и материалов. И это было значительно интереснее, чем руководство агентурной сетью в мирное время.
Но во всем этом было и еще нечто…
По своим каналам мне была известна дальнейшая судьба захваченных нами немецких ученых. Им предложили на какое-то время переехать вместе с семьями в СССР и поучаствовать в урановом проекте. Для них создали нормальные условия для проживания и обеспечили хорошими продуктовыми пайками. По крайней мере, это было лучше, чем оставаться жить в разрушенной войной Германии. И таких закрытых лабораторий в стране было несколько.
Осенью 1992 года я посетил-таки одну из них на острове Городомля на озере Селигер. Хотел найти ту самую научную базу для немецких ученых, о которой когда-то в Кремле беседовал с Берией. Надеялся, хоть что-то узнать о судьбе немецких физиков, которых, по данным, переданным Берии и озвученных для меня, вернули домой в Германию…
Этот остров мне был знаком еще с самого моего детства. Дело в том, что мой дед был монахом в скиту на этом самом острове. Островом с удивительно красивой природой и внутренним озером, которое и питало монахов рыбой. Выстроенные некогда ими кельи и деревянный храм были настоящим рукотворным чудом. Но в начале 30-х годов всех схимников и монахов под конвоем посадили на катер и вывезли. Тех, кто не захотел или уже не мог по физической слабости покинуть свой скит, там же на берегу расстреляли…
Потом группа схимников, в числе которой был и мой дед, добралась до Валаама, а когда большевистская чума заполонила собой и этот намоленный остров, оставшиеся перебрались в Финляндию… Но это уже история для другого рассказа.