– Что вы имеете в виду? – уточнил Павел Анатольевич.
– То, что сказал…
– А вы знаете, сколько им лет? – снова спросил его Судоплатов.
– Какая разница, – эти слова Абакумова были сказаны уже с раздражением.
– Товарищ министр государственной безопасности, я не знаю, кто вам это доложил, но подобные обвинения просто невероятны по той причине, что моему младшему сыну – пять лет, а старшему – только восемь.
В телефонной трубке послушались частые гудки.
Эмма, с глазами полными слез, встала из-за стола и обняла мужа.
– А сегодня боевой генерал, пока ребята уехали в академию, я расскажу вам про нашу атомную бомбу. Так что спокойно занимайте мое кресло…
И когда Мальцев удобно устроился в кресле у камина, Судоплатов продолжил:
– Испытательные пуски реактора начались 8 июня 1948 года под Челябинском, но в конце года произошла серьезная авария, из-за которой реактор был остановлен на 2 месяца.
– Товарищ Берия, – начал прямо с порога Курчатов. – Авария под Челябинском оказалась серьезнее, чем мы предполагали. Более тысячи человек получили облучения разной степени, и это не считая тех, кто участвовал в ликвидации последствий аварии.
– Игорь Васильевич, мне передали, что вы тоже подверглись серьезному облучению. Предупреждаю в последний раз, чтобы ноги вашей более на испытательных полигонах не было. В следующий раз просто будем держать под охраной.
– В любом случае нам понадобится еще чуть менее полгода, – начал Игорь Васильевич.
Берия посмотрел на календарь, потом на Курчатова и сказал: – Присаживайтесь, слушайте меня внимательно и запоминайте: 29 августа вы взорвете эту бомбу…
– Но…
– Никаких но! Курчатов, вы человек умный, а поэтому прошу понять то, что я вам сейчас буду говорить. Мне все равно, что вы там взорвете, но весь мир должен узнать, что Советский Союз взорвал свою первую атомную бомбу… А потом можете доделывать в ней все, что будет нужно. Это мое последние слово и мой приказ… Сегодня я доложу товарищу Сталину о том, что срок испытания с вами согласован… А теперь идите сначала к врачу, а как только подлечитесь, начинайте готовиться к тому, о чем мы договорились…
Когда Курчатов ушел, в кабинет Берии вышел Кафтанов.
– Что он сказал? – спросил Кафтанов.
– Говорит, что нужно еще полгода… – ответил Берия.
– Может быть, – начал Сергей Владимирович, – заменить его пока не поздно…
– Расстрелять всегда успеем. Пусть команда Курчатова продолжает работать. Мы договорились, что 29 августа наша бомба взорвется…
– Думаешь, что успеют? – уточнял Кафтанов.
– Думаю, что взорвут! – спокойно ответил Берия.
Когда Курчатов вернулся после очередного испытания в Москву, академик Александров поразился тому, как он изменился.
– Игорь Васильевич, с вами все в порядке, – спросил он Курчатова при встрече.
– Анатолиус! – произнес Курчатов в ответ. – Это было ужасно чудовищное зрелище… Поверь! Нельзя допустить, чтобы это оружие начали применять… То, что я увидел на этом полигоне…
И они еще какое-то время шли по коридорам института, обсуждая случившееся.
– А вы лично встречались с академиком Александровым? – спросила Ольга.
– Во время войны неоднократно, а потом один раз уже после моей реабилитации.
– А кто был инициатором встречи? – уточняла она же.
– Он. Хотя, насколько я знал, после Чернобыльской аварии он вообще ни с кем не общался. Встреча состоялась у него на даче… поздней осенью.
Вот тогда-то, увидев на камине фотографию Александрова вместе с Курчатовым, я, показывая на нее, задал академику вопрос:
– Как вам работалось с Курчатовым?
Судоплатов и Александров шли по аллеям его дачи, усыпанным желто-красными листьями.
– Думаю, что так же, как и вам с Берией, – сказал он, и лицо ученого слегка тронула улыбка.
– Мы знакомы с Курчатовым с начала 1930 года… Выходит, что уже целых 60 лет… Как же бежит время… – Тут он на секунду задумался и даже чуть прикрыл глаза, но вскоре продолжил: – Я был преподавателем физики в одной из школ города Киева. Группа молодежи, увлекающейся работой в области физики диэлектриков, куда входил и ваш покорный слуга, занималась исследовательской работой на базе Киевского рентгеновского института… Физика диэлектриков в это время была важным и интересным направлением, и академик Иоффе, заинтересовавшись нашими работами, будучи деканом, присылал к нам на семинар научных сотрудников из Ленинградского физико-технического института. Однажды он прислал физика-экспериментатора в области этой самой физики диэлектриков… Надеюсь, что вы уже и сами догадались, что это был Игорь Васильевич Курчатов… Было в нем нечто способное влиять на каждого встречного человека и при необходимости делать своим союзником. Он же и при Сталине, и в мирное время, уже при Хрущеве, сохранил за собой эту самую способность влияния на сильных мира сего. А это, несомненно, удел великих… и избранных.
– Пожалуй, что в этом я могу с вами согласиться, – произнес Судоплатов.
– Да, конечно же Курчатов был не сахар, но и время было такое, что слюнтяйство и ложное сердоболие могли стоить жизни миллионам людей на всей планете. Все тогда решали часы… Прошло столько лет, а я все еще понять не могу, как он это все осилил?
– Расскажите немного о том, как вы с ним делали атомную бомбу?
– Делали бомбу настоящие мастера, гении… – начал Александров. – А мы все, включая и Курчатова, были тогда лишь подмастерьями. Но мы быстро учились, схватывали все на лету. К тому же, думаю, вам известно, что наша страна почти на три года отставала с развертыванием работ по созданию атомной бомбы от США, да и Германии.
– Я в курсе, – согласно ответил я.
– Курчатов, как бы вам это сказать, каким-то внутренним чутьем умел схватывать суть проблемы. И еще в нем не было академизма с его осторожностью и выверенностью каждого своего слова, когда кто-то годами пыхтит над решением пустяковой задачи. Так и с нашей работой. Он, в отличие от многих из нас, видел проблему в перспективе, умел четко формулировать основные задачи и задавать нам необходимое направление в их решении…
– Стучали на него? – спросил я.
– Кто бы спрашивал? Горлопанов хватало во все времена и у всех народов. Стучали по-разному. Кто-то из директоров заводов просто чувствовал, что заваливает сроки своей работы, и, ссылаясь на задания Курчатова, пытался отодвинуть сроки исполнения своего. Кто-то из заслуженных ученых, оказавшись под его началом, не смог смириться с его относительной молодостью, а кто-то очень хотел быть замеченным и отмеченным сам, забывая, что делал порученное ему Курчатовым дело. Берия это, очевидно, понимал, и по согласованию со Сталиным, ведь у американцев руководил проектом генерал, вскоре состоялось избрание Игоря Васильевича академиком, а вашего покорного слуги членом-корреспондентом…
В 1943 году наш научный институт уже охраняли люди в погонах. Этот год стал решающим не только в войне, но и в решении атомной проблемы. Названиями успешных проектов и открытий я вас, генерал, утомлять не стану. Скажу лишь слова самого Курчатова: «Единственный путь защитить нашу страну – это наверстать упущенное время и незаметно для внешнего мира создать достаточного масштаба атомное производство. А если у нас об этом раззвонят, то США так ускорят работу, что нам уже их не догнать!»
И вдруг академик улыбнулся.
– Что-то вспомнили, – спросил я.
– Да! О том, как я чуть позже приехал к Бороде в его лабораторию измерительных приборов… Это было в Серебряном Бору под Москвой, адрес, записанный мною на бумажке, куда-то затерялся.
Александров шел по берегу вдоль Москвы-реки, где стояли двух– и трехэтажные строения, обнесенные высокими заборами. В дополнение ко всему все было в зелени и увидеть что-либо через разлапистые ветви яблонь не удавалось. На счастье, на дороге появился милиционер.
– Товарищ милиционер, – начал академик. – Не подскажете мне, где тут у вас лаборатория измерительных приборов…
Милиционер остановился.
– Дом из красного кирпича, за забором… – продолжал Александров.
После этих слов он уже стал смотреть на меня как-то подозрительно.
– Поймите, я опаздываю на важную встречу…
Он, так ничего мне не объяснив, пошел дальше, но пару раз останавливался и бросал взгляд в сторону незнакомца, пристававшего к нему с расспросами.
И вдруг Александров увидел трех мальчишек с удочками, которые, очевидно, шли на рыбалку.
– Ребята, не подскажите, где тут красный кирпичный дом за большим забором?
– Это где атом делают? – неожиданно спросил один из них.
Александров, услышав эти слова, слегка опешил и лишь согласно кивнул им головой.
– Сейчас пойдете до первого проулка, свернете вправо и пойдете прямо до железной дороги, а как ее перейдете, то увидите ворота в заборе, вам как раз туда будет…
– Вот так, с помощью всезнающих мальчишек, я добрался тогда до «Бороды», так мы за глаза его звали и его новую лабораторию… – продолжал свой рассказ академик. – А насчет бороды, то он отрастил ее более для солидности, а то какой же академик без бороды…
– А с чем связана была эта секретность? Неужели Курчатова так волновала возможность того, что немцы узнают о том, что и мы делаем бомбу, – снова спросил Судоплатов у Александрова.