– Курчатов боялся не немцев, – начал свой ответ академик. – Он боялся тогда наших союзников, а в первую очередь США. Когда я ему рассказал о том, как нашел его лабораторию по рассказам мальчишек, его мой рассказ неожиданно озаботил. Более того, после нашего разговора существенно выросли все режимные строгости по нашим работам… И еще, уже для вас лично и, как говорится, между нами. Многие считают спорными утверждения о том, что советская разведка на несколько лет ускорила создание «атомного щита»… Уже после того, как наша бомба была испытана, на одной из встреч Курчатов очень тепло отозвался о ваших разведчиках. Оказывается, ему постоянно в Кремле передавали всю добытую вами информацию, но он просто не имел права об этом говорить. И на работе его вдруг как бы осеняло то или иное решение, а мы уже начинали его воплощать в жизнь. Если бы не вы с вашими людьми, – сказал Александров, – то вообще неизвестно, когда наша бомба была бы испытана.
– Спасибо вам за эти слова, а то после реабилитации мало кто вообще узнает…
– И вам спасибо, что вы не задавали мне вопросы об аварии на Чернобыльской АЭС. Хочу, чтобы вы знали: и боги ошибаются, тогда что же говорить о простых смертных… Однако, когда случаются такие трагедии, они меняют всю последующую жизнь этого человека. И это правда. Думаю, что такая же история случилась и с вами. Я бы посоветовал вам написать книгу… своих воспоминаний. Поверьте, она очень даже будет для всех полезной. Пусть люди узнают правду про все то, что касалось вашей деятельности и того, как мы добились этого атомного паритета.
И они тепло распрощались.
– А теперь, Федор Степанович, мне нужно будет отъехать ненадолго, а вы сможете пока почитать… Еда в холодильнике, а к вечеру еще подвезу. Так что ни в чем себе не отказывайте.
Судоплатов делает несколько шагов к лестнице на второй этаж и обращается к курсантам через закрытую дверь:
– Учиться сегодня кто-то еще собирается?
Дверь спальни отворилась, и курсанты предстали перед генералами в отглаженных формах.
– А вы, случайно, не к потомкам профессора Казакова собрались? – задал неожиданный вопрос Судоплатову Павел.
Генерал от неожиданности застыл.
– У нас сегодня библиотечный день. Я мог бы сам к ним съездить. Там у него внучка, мы могли бы с ней быстрее найти общий язык…
И тут же получил удар в бок от Ольги.
– Коллега, разговор идет о важной операции, а вы не понятно о чем думаете в это время… – произнесла она.
– А пожалуй, что ты, Кирилл, прав. Искать знаете что?
– Могу предположить… – сказала Ольга.
– Дерзай, проверим тебя на сообразительность… – тут же отреагировал на ее вопрос Кирилл.
– Я так понимаю, что вам нужна фотография любимого ученика профессора Казакова, который потом и работал у него в специальной лаборатории ядов. Угадала?
– Федор Степанович, а внучка-то твоя та еще штучка, – улыбаясь, подвел итог Судоплатов.
– Плохого товара не держим… Только по шоссе не гоните, ребята, шибко, а с меня тогда…
– …баня, – добавил Кирилл.
– Баня так баня… – согласился генерал Мальцев.
– Ты, Павел Анатольевич, видел где-нибудь такое, чтобы курсанты генералами командовали? – заключил диалог Мальцев.
Когда Кирилл с Ольгой уехали, Судоплатов подошел к Мальцеву, который закрывал ворота.
– А как ты смотришь, Федор Степанович, на то, чтобы нам рыбки половить? Весна, мотыля я уже приготовил…
И Судоплатов повел Мальцева показывать свои рыболовные снасти для зимней рыбалки.
– Добрый день! – начал Кирилл.
– Позвольте вас побеспокоить? – вторила ему Ольга, держа в руках торт и вручая его престарелой хозяйке древней дачи.
– Не иначе как Господь к нам в дом странников привел. Вы первые за последние пятьдесят лет, как арестовали Игнатия Николаевича. И с тех пор все перестали к нам приходить. Я, – тут она не сдержалась, промокнула выступившую слезу, – так и не понимаю до сих пор, за что именно он был арестован и расстрелян. Он комара никогда в жизни не убил, поймает и выпустит, а тут… Он же пользу государству приносил. Разрабатывал теорию и практику, дай бог памяти, «лизатотерапии»… Это какая-то особая методика омоложения организма. К нему ведь всегда очередь была партийных и советских работников. А тут мне соседка газету принесла, что Игнатушка мой кого-то там нечаянно отравил, чуть не писателя Максима Горького… А впрочем, проходите, что на пороге-то стоять. Вы сами-то с какой целью приехали? Для его учеников вроде молоды…
– Мы ищем как раз его учеников… Хотим вечер встречи сделать, – сказала в ответ Ольга.
– Дело хорошее, да вот только чем я-то смогу вам помочь. Памяти уже совсем не осталось. Вы присаживайтесь к столу, а цветы мы в вазочку поставим.
– Вас ведь Мария Борисовна зовут? – продолжала беседу Ольга.
– Да! Мария Борисовна Болгарская. Это я по мужу уже стала Казакова. Он меня сюда из Болгарии привез.
– Мария Борисовна, а кто-нибудь до нас интересовался фотографиями учеников профессора Казакова? – спросил уже Кирилл.
– Да, приезжал один в… 1938 году, уже после того, как мужа расстреляли. Сказал, что ассистент. Тоже хотел на память себе фотокарточку оставить, где он с профессором вместе.
– Нашел?
– Да, в общем альбоме. Институт тогда назывался Государственным научно-исследовательским институтом обмена веществ и эндокринных расстройств Наркомздрава СССР… Надо же, вспомнила… Ну, и выпросил у меня эту фотокарточку…
– Не жалко было отдавать? – спросила уже Ольга.
– Нет, просто это был альбом Игнатия. Он его сам комплектовал, а у меня был свой альбом, куда уже я помещала то, что было памятно мне…
– Неужели у вас сохранился второй экземпляр этого фотоснимка? – спросил уже Кирилл.
– И второй, и третий… Фотографировала-то я сама, да и печатала сама, любила это делать. И свой архив отдельно держала. Если молодой человек мне поможет, то мы с вами сейчас достанем мой клад, как я его называю. Когда была помоложе, то каждый раз доставала и ревела над ним… А теперь достать уже сама не смогу… Просто вспоминаю нашу жизнь и все равно не могу понять: за что же убили моего мужа. – А затем, перелистав несколько страниц, передала Ольге снимок любимого ученика профессора Казакова.
Ольга превернула снимок и увидела надпись: Георг, 1937 год.
– Георг? – с удивлением спросила Ольга.
– Да, но в институте его все звали Георгий. Он из сосланных немцев Поволжья. Ну, я вас заговорила… Берите фотографию и поезжайте, а то скоро стемнеет.
– Мария Борисовна, вы скажите, может быть, вам помощь какая-нибудь нужно? – спросил, уже у калитки, Кирилл.
– Не беспокойтесь, у меня дочка медсестра, она с мужем и внучкой за мной приглядывают. Ступайте с богом!
– А внучка? – спросил Кирилл.
– Внучка уже сама мама… – начала Мария Борисовна.
– И тут у тебя полный облом, – произнесла Ольга, улыбаясь.
Сидя рядышком и уже поймав несколько окушков, генералы продолжали заниматься воспоминаниями.
– А всего пару раз сталкивались с результатами работы 4-го спецотдела, который занимался изысканиями и изобретениями диверсионной техники, но мало что знали о токсикологической и биологической лабораториях, в которых изучали и исследовали всевозможные яды. Я не оговорился. Там же занимались, например, производством отравленных пуль, которые были способны поразить человека насмерть вне зависимости от того, в какую часть тела они попадали. Особым спросом пользовались облегченные пули, заполненные ядом аконитином.
– И на ком же проводились эти испытания? – уточнил Мальцев.
– В основном на преступниках, приговоренных к высшей мере наказания. По крайней мере, мне так говорили. Но с недавних пор я стал понимать, что это лишь малая часть правды. Что с каждым днем людей для этой лаборатории требовалось все больше и больше… Причем здоровых и крепких, а по большей части и невиновных.
– Товарищ профессор Майрановский, у меня постоянно возникают трудности с подопытным материалом, – начал с утра его ассистент Ухтомский. – До сих пор не завершены опыты исследований, когда мы должны давать яды через пищу или различные напитки… Также совершенно не отработано введение ядов через кожу, методом обрызгивания или поливом кожи оксимом, хотя в целом нам известно, что для животных хватает и минимальной дозы, а вдруг… И с кого тогда спросит товарищ Хрущев. Помните, на прошлой неделе мы использовали его на ком-то из ветеранов ЦК партии Украины. И что? Вещество оказалось не смертельным, оно вызвало лишь ожоги и сильную болезненность, и он долго не умирал.
– Что вы хотите?
– Самому выбирать крепких и здоровых заключенных, желательно из врагов народа… Из этих оборотней, что носили форму офицеров НКВД.
– Мы в прошлом квартале провели испытания примерно над 150 заключенными…
– Это очень мало… Позвоните коменданту НКВД, скажите, что будем жаловаться в ЦК… Заверьте, что Никита Сергеевич Хрущев лично на днях будет присутствовать при испытаниях. Что вы на меня так смотрите? Он и на пытках у меня уже несколько раз был… Звоните!
И доктор вынужден был взять телефонную трубку.
– Товарищ Блохин? Вас доктор Майрановский беспокоит. Вы нам, голубчик, срываете план работы. И потом, каких-то дохлых уголовников подбираете. Вы уж потрудитесь мускулистых да покрепче, а впрочем, я завтра вам своего ассистента Ухтомского пришлю. Он в этом лучше разбирается…
Вскоре Утомский все в том же закрытом халате и с повязкой на лице разглядывал двух заключенных, что ему сегодня привели конвоиры для проведения очередных опытов.
– Раздеваемся полностью, – приказал он.
Конвоиры с помощью специальных удлиненных граблей подтаскивали к себе всю одежду, которую снимали с себя заключенные и рассовывали ее по мешкам, при этом обувь – в один мешок, все нижнее белье – во второй, а верхнюю одежду в третий, так было легче перебирать при дележке. Делали они свою работу в спешке, так как не хотели лишний раз видеть того, что потом происходило с заключенными.