– А тебя, Павел Анатольевич, случайно, тут не слушают?
– Сегодня пусть слушают себе же на пользу. Им об этом больше никто не скажет.
– Ну вы, Павел Анатольевич, даете… – невольно вырвалось у Кирилла.
– Даю, чтобы свое имя чистым сохранить, и еще потому, что терять уже все равно нечего… Ну так что, есть желающие дальше слушать?
Тогда я продолжаю… Официально заявляю, что начиная с конца тридцатых годов в органах НКВД-НКГД-МГБ действует скрытый немецкий шпион. Опытный, коварный и опасный. Как только мы подходили к нему близко, мои непосредственные руководители неожиданно умирали от сердечной недостаточности. Пока я был в тюрьме, то надеялся, что и он попал под чистку. Но я ошибся. Такие люди, оказывается, нужны власти. Но страшнее другое, что он уже не хочет быть простым исполнителем приказов властных структур. Теперь он сам начал выбирать свои жертвы, выбирая лучших в партии и правительстве, пытаясь ослабить этим руководство страны. И пока я жив, надеюсь, что мне удастся вытащить эту гадину из ее норы, чтобы раздавить. А теперь обещанное. Сегодня я расскажу вам немного о том, что происходило с момента моего ареста.
Утром следующего дня, придя в свой кабинет, Судоплатов сразу же позвонил Эйтингону.
– Наум, ты где? – спросил его Судоплатов.
– Я не понимаю, что происходит, – начал Эйтингон. – Идет начальник управления контрразведки словно слепой и бормочет, что Берия враг народа… Пьян, наверное…
– Не пьян. Берию вчера арестовали. Срочно уезжай из страны, если сможешь. Срочно…
В этот момент двери кабинета распахнулись и вошел подполковник Гордеев, отвечающий за задержания и обыски в особо важных случаях, с тремя автоматчиками.
– Без глупостей, гражданин… – начал он, обращаясь к генералу.
– Извольте, подполковник, обращаться ко мне согласно моему званию и должности.
– Выводите товарища… – говорил Гордеев, не обращая внимания на протесты Судоплатова.
И в этот момент в кабинет входит встревоженный Эйтингон.
– Что здесь происходит? Кто позволил? – начал Эйтингон.
– Очень хорошо, искать теперь по всему миру не придется. Арестовывайте и второго.
В знакомом нам «Москвиче» вернувшийся из Читы старший лейтенант, ставший теперь старшим прослушки. И знакомый нам младший лейтенант, некогда побывавший в бане Судоплатова.
– Какие будут соображения, товарищ младший лейтенант?
– Записывать и по мере возможности продолжать вести визуальное наблюдение…
– Свою задачу понимаете верно, продолжайте выполнять.
– В нашей Московской квартире тоже произвели обыск, – продолжал свой рассказ генерал Судоплатов. – Конечно же ничего крамольного не нашли. Да и не могли найти. С нашим опытом конспираторов-нелегалов спрятать что-то важное не представляло трудности. Но это так, к слову. Прятать, как показало время и вся моя жизнь, мне действительно было нечего, да и не от кого. Уже в тюрьме узнал, что обыск проводили и на нашей даче.
Утром на дачу приехала «Победа», из нее вышел уже известный нам мужчина с трубкой во рту. Это был полковник Гордеев, который и арестовывал Судоплатова. Он подошел к Эмме Карловне и показал ей красную книжицу.
Вслед во двор въехал ЗИС-11.
Эмма с сыновьями и прислуга начали заносить в кузов мебель, книги и прочие хозяйственные вещи, называемые тогда скарбом.
Двое крупных конвоира ввели Судоплатова в административный блок и начали обыск. Обыскивали генерала так, словно потрошили серийного убийцу, хотя я уже где-то сказал, что к каждому, кто попадал в эти подвалы, они относились одинаково, – как к врагам трудового народа, естественно, что и как к личным врагам.
В комнату вошел ставленник Хрущева – новый Генеральный прокурор Руденко.
– Над известно, что вы являетесь доверенным лицом и сообщником Берии в тайных сделках с иностранными державами, – начал властным голосом прокурор, – что организовали ряд террористических актов против руководителей Советского государства.
– Страно слушать такое от генерального прокурора. Если бы вы потрудились и заглянули в мое лично дело, то знали бы, что я не имел никаких связей с Берия до назначения его в 1938 году в центральный аппарат НКВД. Далее мне претят ваши незаконные действия в отношении меня, как арестованного. Например, я не присутствовал при обыске в своем кабинете.
– Мы во всем разберемся, – начал слегка ошарашенный прокурор.
– Очень хорошо, а когда разберетесь, то вопреки закону не вызывайте меня, пожалуйста, на допросы в ночное время.
– Мы не будем придерживаться правил, допрашивая заклятых врагов советской власти. Можно подумать, что у вас в НКВД соблюдались формальности, как-будто вы не работали по ночам… – начал явно раздражаться Руденко.
– Работали, но тогда была война и необходимость в любое время дня и ночи предоставить товарищу Сталину необходимую информацию. Я также отрицаю свое участие в террористических планах Берии, а в течение тридцатилетней службы в органах безопасности я делал все, зачастую рискуя жизнью, чтобы защитить правительство, государство и советских людей от наших общих врагов.
– Тогда мой вам совет: если хотите остаться в живых, то как члену партии ваш долг помочь нам в разоблачении злодейских планов Берии.
– «Ты не имел бы надо Мной власти, если бы не было дано тебе свыше; посему более греха на том, кто предал Меня тебе…» – процитировал Судоплатов фрагмент из Евангелия от Иоанна.
– Он что, с ума сходит? – с недоумением предположил прокурор. – Старшего надзирателя ко мне…
Старший надзиратель стоял за дверью, явно все слышал и тут же вошел к комнату для допросов.
– Судоплатова не бить, но полностью лишить сна. Сформируйте группу из молодых офицеров, которые будут сменять друг друга всю ночь до пяти утра. В ходе допроса задавать ему один и тот же вопрос: признаете ли вы свое участие в предательских планах Берии? Понятно? – Тут Руденко посмотрел на свои часы. – Три часа ночи, значит, у вас еще два часа… начинайте…
И сам вышел из комнаты допроса.
Хрущев сидел за столом и слушал отчет Руденко после допроса Судоплатова.
– Судоплатов утверждал, что когда Берия уже не руководил органами госбезопасности, а занимался только вопросами по созданию атомного оружия, то не имел с ним с тех пор никаких связей. А также отрицал участие в террористических планах против врагов Берии: в течение тридцатилетней службы в органах безопасности, как он заявил, он делал все, зачастую рискуя жизнью, чтобы защитить правительство, государство и советских людей от наших общих врагов.
– Об этом он может говорить вам до конца жизни. А вот что он говорит насчет плана Берии использовать для побега на Запад бомбардировщика с военно-воздушной базы вблизи Мурманска.
– Говорит, что Военно-Воздушные Силы ему не подчинялись, и поэтому он не мог помогать Берии в осуществлении подобного плана. Но указывает на то, что лично присутствовал, когда с согласия Сталина решался вопрос о проведении пробного полета советского бомбардировщика с базы ВВС под Мурманском, который ясно показал, что система ПВО НАТО еще далека от совершенства и наш полет над военными объектами Норвегии ими не был зафиксирован.
– Выходит, что приказ давал Сталин…
– Да, это уже не проверишь.
– Но, говоря о более ранних приказах о ликвидациях, в частности по Украине, ссылается на то, что это были ваши прямые приказы…
– Вот ведь сука… Жаль, что сразу не расстреляли. Делайте, что хотите, но мне нужно, чтобы вы упрятали Судоплатова в каземат до конца жизни…
Продолжить допрос на этот раз пришел полковник юстиции Цареградский.
– Есть документы, планы, разнарядки с точным указанием заминированных вами в самом начале войны правительственных дач и загородных резиденций, не считая мостов и заводов… – начал он, перелистывая материалы военных архивов.
– Предположим. И что? – спросил Судоплатов. – Что-то взорвалось, кто-то из членов правительства погиб? Я об этом не слышал, например. Говоря о заминированных мостах… Что может быть проще? Соберите группу специалистов взрывников, водолазов, договоритесь с руководством речного флота, возьмите катера, следователей прокуратуры и поезжайте осматривать мосты, кто не дает… Найдите хоть что-то, в конце концов, чтобы давало вам право предъявлять мне эти обвинения. Это просто какой-то вопиющий непрофессионализм.
– Мы еще вернемся к этому разговору, – сказал Цареградский и начал собирать свои бумаги, когда в кабинет вошел знакомый нам Андрей Жбанов уже в погонах подполковника.
– Вот и поменялись местами, генерал. Ох, с какой же любовью стану я тебя допрашивать, – начал Жбанов.
– А как вы, Жбанов, очутились в стране, если в 1945 году мои сотрудники видели вас в Америке, гуляющего в сопровождении офицеров Центрального разведывательного управления? Вы же войну встретили в заключении. Очевидно, что бежали и всю войну прятались. Ближе к концу войны сами сдались в плен, а уже потом в фильтрационном лагере дали согласие на сотрудничество? Так?
– Ты чего городишь, сука! У тебя с головой точно все в порядке, а то я подлечить могу, – уже почти заорал Жбанов.
– Подполковник, выйдите, здесь идет допрос… – сказал Цареградский, и взбеленившийся Жбанов мгновенно вышел.
– Вы бы, подполковник юстиции, проверили мои слова. То, что Жбанов сотрудничал с Бандерой и был посажен, знало все НКВД. А то, что мои агенты видели его в Америке, зафиксировано в их отчетах. Вы понимаете, о чем я говорю? Смена власти в стране еще не означает, что можно по совместительству работать на американскую разведку.