Царевич откинул одеяло, встал с постели и поплелся будить этих сонь. Мамка лежала на боку и время от времени заливалась тонкими носовыми руладами, подобно соловью, а в перерывах между ними смачно, басовито всхрапывала. Дмитрий пару раз окликнул ее, потолкал, но потом иная мысль пришла ему в голову, и он решил никого не будить, а сходить и напиться сам.
Правда, где находится подогретая вода, он не знал, но она его и не интересовала. Там, в сенях, стояла бадейка совсем с другой — вкуснющей и такой ледяной, что от нее ломило зубы. Испить ее царевичу в эту зиму удавалось лишь пару раз, а тут как нарочно подворачивался удобный случай — как не воспользоваться. К тому же глаза Дмитрия уже привыкли к тусклому дрожащему свету, исходившему от лампад перед образами, и, уверенно ориентируясь в окружающей обстановке, он побрел вниз.
«Ужо, когда утром скажу матушке, как енти вороны дрыхнут, а мне пришлося самому за водой идтить — она им задаст», — мстительно думал он.
В коридорчике, ведущем на лестницу, было совсем темно, и царевичу пришлось ступать очень осторожно, то и дело ощупывая стены и боясь оступиться. Босые ноги его уже начали слегка мерзнуть — дощатый пол в коридоре, да и ступеньки лестницы были холодными. К тому же в темноте предметы, потеряв привычную осязательность, становились какими-то чужими, причем настолько, что становилось не просто не по себе, а и вовсе страшновато.
Вот почему, добравшись до бадейки, стоявшей на лавке в сенях, разбив тонкий слой льда, лежавший сверху, и вволю напившись, Дмитрий поскорее двинулся назад. Холодная вода приятно освежила и прогнала сон.
Если бы не было так темно и страшно, то он бы и не торопился в свою опочивальню с уютной и теплой постелью, а значит, и никогда бы не заплутал во дворце, где он знал все ходы и выходы как пять пальцев. Однако спешка и непривычная темень сбили его с толку, и он, не видя привычных ориентиров, двинулся зачем-то вперед и, не попав на лестницу, очутился опять в темном переходе.
Царевич пошел было вперед, но, сделав несколько шагов, остановился и, сообразив, что лестница должна быть сзади, хотел повернуть обратно, как вдруг его внимание привлекли приглушенные голоса и пара крохотных лучиков света, пробивавшихся снизу из-под плотно прикрытой двери.
Так же осторожно и неслышно ступая, Дмитрий подошел поближе к двери и прислушался. Говорил в основном его лекарь, но иногда подавали голоса царица Мария — значит, матушка тоже не спит, — а также дядья его, шумные и бородатые Михаил и Григорий. Лекарь настойчиво их убеждал:
— Никакого вреда вашему царевичу не учинится. Подмену осуществим во время припадка падучей, а мальчик мой похож на вашего сына, почтеннейшая царица, не скажу, как две капли воды, но весьма сильно. Когда я увидел его впервые в Москве, я сам был поражен — показалось, что ваш сын неведомо каким образом забрел в Китай-город.
— Да ведь заметят, уличат в обмане! Что тогда? — раздался басовитый голос Григория Федоровича Нагого.
— Сие абсолютно исключено, — начал терпеливо втолковывать лекарь. — Никому даже в голову не придет, что совершена подмена. К тому же для этого ни у кого не будет времени.
— А Битяговский? — прохрипел Михаил. — Да с ним еще которые?
— Но ведь я уже рек, — вздохнул Симон. По голосу чувствовалось, что он устал объяснять одно и то же. — Как только у царевича начнется припадок, его немедленно уносят в дом, а я отвожу Дмитрия в надежное место. В это же время вы, высокочтимая царица, как скорбящая по кончине сына мать, поднимаете шум, а один из вас, будущие главные советники малолетнего царя, бьет в набат, поднимая народ и крича, что царевича убили люди Битяговского. Научил же их тому Бориска Годунов. Да после таких слов жители Углича вмиг порвут на части всех, в кого вы только ткнете пальцем. Афанасий Федорович в этот же день поднимет народ в Ярославле. Ну, а уж оттуда на Москву. Я же тем временем, пока будет чиниться расправа с Битяговским и его людьми, привезу из своего дома мальчика для подмены.
— Это того, что похож? — уточнил Григорий.
— Совершенно верно. Я просто восхищен вашим умом и проницательностью. Думается, что в ближних царских советниках вам просто цены не будет, настолько ясно вы мыслите.
— Так он живой покамест? — уточнила царица.
— Разумеется, живой. Умертвим мы его уже после того, как Дмитрий будет в надежном месте. Умертвим и прямо в моем доме обрядим его в царские одежи и уложим в гроб, после чего отвезем в церковь на отпевание. Ручаюсь, что всех любопытствующих можно будет, для возбуждения еще большего гнева против Годунова, преспокойно провести через церковь с гробом, и никто из них ничего не заметит. Вид же невинно убиенного младенца настолько озлобит людей, что они будут готовы идти с вами куда угодно.
— Дак заметят подмену-то. Разные ж они! — воскликнула Мария. — Хучь один-два, да в сомнении будут.
— Это ваше материнское сердце заметило бы, — терпеливо объяснял иезуит. — Там будет не до того. Во-первых, его мало кто знает в лицо, да и те, кто видел несколько раз, могли узрить его разве что мельком. К тому ж сходство мальчиков, повторяю, просто разительное. Можно сказать, что мой Ивашка — это второй Дмитрий.
Царевич при этих словах отпрянул от двери. Он и до этого смутно догадывался, о ком идет речь, но после того, как лекарь назвал имя его друга, сомнений уже не было. Да, вместо него собирались убить именно его лучшего, закадычного друга, с которым было так весело, так интересно играть.
«Что же делать, что предпринять?» — Мысли царевича путались, нервный озноб охватил его, он весь дрожал с головы до пят, но потом, пересилив себя, вновь приник ухом к двери.
— А вправду ли так надежно то место? — раздался вновь голос его матери.
— Исключительно надежно. К тому же недалеко отсюда. Впрочем, это роли не играет, поскольку, где оно именно, я не скажу, щадя ваше чуткое сердце. Поверьте, это просто необходимо, а видеться кому-то с ним первое время будет крайне опасно — как для вас самих, так и для него. Вначале надо взять Москву.
— Глупость глаголешь, — прохрипел Михаил. — Как енто мы ее возьмем? Для этого со всей Руси войска собирать надобно.
— Ну я же объяснял. Как только мы двинемся, туда же подойдет и крымский хан.
— И ему не взять, — вмешался Григорий. — Москва каменная, чай. Поди одолей.
— Не так давно, при отце царевича Иоанне Васильевиче, это тем не менее удалось. К тому же он будет идти с благой целью — не жечь, грабить и убивать, а покарать Годунова и его приспешников за подлое убийство.
— Так ему и поверили, — вновь раздался голос Григория. — У московлян, чай, голова на плечах имеется, а не котел чугунный. Когда татары без крови и грабежей приходили? Сказки.
— Верно, — голос Симона стал совсем мягким и вкрадчивым, — но для того, чтобы была вера, вы подступите с другой стороны. Вдобавок и в самой Москве о том же злодеянии учнут бегать и кричать некие людишки. Во многих головах появится определенное смущенье. Тем мы и воспользуемся. И еще одно. Я доподлинно знаю, что спустя два-три дня всего опосля случившейся якобы гибели царевича… якобы гибели, — настойчиво повторил он всколыхнувшейся было царице, — в Москве начнутся большие пожары, причем сразу в нескольких местах.
— Откель же они возьмутся? — раздался недоверчивый голос Михаила.
— А это уж мои заботы, — усмехнулся лекарь.
— А коли дожди о ту пору будут?
— Потому и в нескольких местах. Хоть в одном месте, но пожар займется, а нам и этого хватит.
— А как же потом царевича покажем? Как объясним? — сызнова недоверчиво вопросил Михаил.
— Скажем, что Битяговский ошибся да по схожести другого извел, а царевич отделался лишь тяжкими ранами. Сделать шрамы да рубцы — невелика сложность, в этом, равно как и во всем остальном, вы можете смело положиться на меня.
— Ох, боюсь я чегой-то, — вздохнула царица.
— Не стоит, — резко сменил тон иезуит. — Бояться надо, чтоб Битяговский и впрямь нас не опередил. Помыслите лучше об этом. Или, на ваш взгляд, он и вправду прибыл только для вашего пущего ущемления да унижения? Есть у него, помимо сего, и тайный указ, дабы скорым образом извести царевича…
— Ох! — вздрогнула испуганно царица.
— Откель же ты ведаешь про сию тайну? — усомнился Григорий.
— Есть у меня человечек в Москве, — уклончиво ответил иезуит. — Он достаточно надежен, потому что я в свое время спас жизнь его сыну. Так вот он сказывал, что с дьяком, перед самым отъездом его сюда, тайно беседовал сам светлейший боярин всея Руси… — И после некоторой паузы добавил, будто гвоздь вколотил: — Годунов.
— Бориска?! — ахнул Григорий.
— Именно, — печально кивнул головой иезуит. — Более того, всех людишек, что с ним приехали, подбирал его родственник, боярин Семен Годунов.
— Тот, что сыском ведает, — хрипло выдохнул Михаил.
— Ой-ой-ой, — начала подвывать царица.
— Цыц, баба! — рявкнул на нее Григорий и обратился к иезуиту: — Стало быть, дело ясное. Надо поспешать. Но смотри, Симон, не подведи.
— К сожалению, придется выждать еще пару месяцев. Примерный срок — середина или конец мая. Раньше нельзя. Кызы-Гирей двинется на Москву, только когда в степи вырастет трава для коней его воинов, а без него затевать это дело невозможно.
— А как не двинется? — переспросил Михаил.
— Исключено. У него тоже имеются свои интересы. Уговор был меж нами твердый. К тому ж когда еще ему представится такой удобный случай.
— А как до тех пор изведут они мово сыночка? — испуганно вопросила царица.
— Ну-ну. Не стоит опасаться. Слуги у вас верные, запоры надежные. К тому же они постараются умертвить его так, чтобы самим остаться чистенькими, а это сделать трудно. Разве токмо ядом, дак у него имеются мамки да кормилицы. Пущай каждую еду, что назначена для царевича, беспременно пробуют, вот и все. К тому же осталось-то всего пару месяцев.
— Ну, Симон, быть посему, — кашлянул Михаил. — Верно, Григорий?