— Фон Тельхейм нарушил приказ своего начальника, за что и поплатился. Видите, герр майор, как это плохо — нарушать приказы.
— Сейчас в вас, Деннис Анатольеффич, говорит наглость, а не храбрость. Впрочем, фон Штайнберг говорил, что оба этих качества присущи вам в полной мере.
— А ещё он должен был сказать, что на войне существует определённый кодекс чести…
— Значит, лёйтнант Нольд прав. Головы на кольях, господин подполковник? — Гольдбах упивается своей проницательностью. — Вы ставите меня в трудное положение. С одной стороны, я должен отпустить вас, с другой — вы ведь снова придёте убивать наших союзников.
— Которые запятнали свои погоны и уже не могут называться солдатами.
— Что поделать, восточный менталитет. Человеческая жизнь никогда здесь не ценилась. А самым действенным стимулом считался страх…
— Не только. Имена Фархад и Ширин, например, вам ничего не говорят? Во все времена все восточные поэты считали своим долгом написать поэму, воспевающую их любовь. — Надо, пользуясь случаем, пофилософствовать, потянуть время. Когда вели сюда, небо на востоке начинало алеть, так что ждать осталось недолго. Надеюсь…
— Оставьте лирику! Здесь не поэты, а воины. И они говорят: «Нет вести радостней, чем смерть твоего врага, и нет подарка лучше, чем голова твоего врага». Но мы отвлеклись. Честно говоря, я пока в раздумье, какое решение принять.
Летёха оставляет свой пост и, подойдя к майору, что-то негромко начинает ему втолковывать. Похоже, агитирует за то, чтобы разойтись, как в море корабли. Во всяком случае, по-другому услышанные обрывки фраз «отбили своего…», «они придут…», «никакой пощады…», «проявить благоразумие…», «приказ…», «оберст Николаи…» я истолковать не могу.
Хер майор целую минуту сидит в глубокой задумчивости, затем из двух зол выбирает наилучшее:
— Скоро рассвет, лёйтнант отведёт вас к тропе, и советую больше не испытывать судьбу. И не попадаться в изобретённые самим ловушки…
В наступившей паузе скорее не слышу, а чувствую чьё-то присутствие. Нольд, зараза такая, тоже напрягается, мигом выхватывает пистолет. Спустя секунду его примеру следует и Гольдбах.
— С вашего позволения, майне херен… — Показываю на дверь, затем, получив молчаливое согласие, подхожу к ней, очень неприятно ощущая спиной точки прицеливания, открываю и негромко цокаю: «Свои. Ко мне».
Сверху чувствуется лёгкое движение, и из темноты материализуются два «призрака».
— Командир? Всё нормально?..
— Да. Не стрелять. Ждите…
Оборачиваюсь к немцам, стараясь не обращать внимания на чёрные зрачки пистолетных стволов.
— Господа, опустите оружие и не делайте глупостей. Герр майор, я имею приказ, аналогичный вашему, и поэтому трогать вас никто не будет…
Делаю знак рукой, «призраки» влетают в блиндаж и тут же берут гансов на прицел. За ними появляются ещё двое…
— Повторяю, вы неприкосновенны. Даю в этом слово офицера. Разрядите пистолеты, — говорю по-немецки, чтобы Нольд сгоряча не взбрыкнул — с него станется.
Летёха пристально смотрит мне в глаза, затем выщёлкивает магазин из своего люгера, дожидается, пока слегка взбледнувший Гольдбах не сделает то же самое, и передаёт их мне вместе с запасными.
— И что теперь, господин подполковник? — майор потихоньку приходит в себя.
— Мы сделаем то, зачем пришли, затем отпустим вас и уйдём сами.
— Что конкретно вы хотите сделать?
— Как правильно догадался лёйтнант Нольд, провести акцию возмездия. Для начала наведаюсь в гости к Халиль-бею, выясню, что сподвигло его на подобные действия…
— Он и его солдаты тут ни при чём, — немец почти успокоился. — Это дело рук ублюдка Бахчо и его швайнехундов. Энвер-паша использует курдские племена в качестве добровольцев…
— В основном для карательных операций. Вам наверняка известно, что тысячи погибших армян на совести таких банд, которые стыдливо именуются турецким командованием «иррегулярной конницей».
— Да, я знаю, что их привлекали к поддержанию порядка внутри империи и охраны выселяемых армян по пути следования в лагеря…
— Вырезать всех поголовно в Ване вы называете поддержанием порядка?! Выгнать стариков, женщин и детей в пустыню и там изрубить в куски — это, по-вашему, называется «охранять»?! Не лукавьте, герр майор!..
— Это внутреннее дело турецких властей и нас не касается. — Ганс быстро идёт на попятную. — Но даже если то, что вы говорите — правда, нужно ли равняться на этих фанатиков?
— Нужно! Вы же хорошо знаете русский, слышали такую поговорку «Клин клином вышибают»?..
Спор прерывает появление Остапца в сопровождении подъесаула и двух его пластунов. Батя, улыбаясь, протягивает мне мою «бету», а казак старается скрыть вздох облегчения.
— Командир! Живой?..
— Как видишь, Иваныч, даже почти здоровый. Камушком по голове прилетело, а так ничего… Как прошли?
— Группа обеспечения взрыв услыхала, доложилась. А там всех на ноги поднял. Этот, из армян главный который, провёл. Во тьме как кошка видит… Часовые сняты, блиндажи блокированы, на флангах пулемёты развернули, дальше что делать будем?
— Так, пиротехнику с собой всю брали?
Остапец утвердительно кивает.
— Тогда готовьтесь минировать эти крысиные норы. На каждый вход — по «зорьке» и по паре лимонок. Берёшь три «пятёрки», две идут со мной. Подъесаул, не обижайтесь, но оставляю за главного своего подпоручика. Это его работа.
— Добро. Не время погонами мериться. — Пластун весело улыбается. — Заодно поучимся малость… А сами-то куда?
— Надо ещё в одно место наведаться. Найти курдов. Головы на кольях — их рук дело.
— Командир, а если нам первыми шумнуть придётся? — Остапец, похоже, не очень доволен идеей. — Здесь-то мы всех кончим, но и уходить придётся не мешкая. А с вами что?
— Тоже всех перебьём и будем уходить отдельной группой. Если за вами погонятся, ударим с фланга, возьмём в два огня. Опознаёмся как обычно. В первый раз, что ли?
В глазах бывшего погранца читается твёрдая уверенность в том, что встреча командирской головы с куском древнего гранита не прошла бесследно, но спорить он не решается.
— Да, ещё — германцев не трогать, даже не дышать в их сторону. Выставить охрану — и всё. Иваныч, имей в виду: лейтенант — из егерей. Очень нам хорошо знакомых… — в двух словах инструктирую своих, затем поворачиваюсь к гансам. Лейтенант шёпотом что-то продолжает горячо доказывать херу майору. — Господа, вы остаётесь здесь до моего возвращения. Под охраной. Ещё раз прошу не делать необдуманных поступков.
Нольд бросает вопросительный взгляд на Гольдбаха и, поймав его еле заметный кивок, чеканит на немецком:
— Герр оберст-лёйтнант, стоянка Бахчо в трёхстах метрах на юго-запад, за каменной грядой. Вы найдёте её по двум кострам. Сейчас там восемь человек, остальных он отпустил за припасами.
— Благодарю вас, лёйтнант. До скорой встречи…
Глава 22
Костры показались сразу, как только мы обогнули одно из нагромождений камней. Лагерь курды разбили в небольшой ложбинке между скальными грядами. Разведка бесшумно уходит вперёд, а мы делаем передышку. Из-за гостей. С несколькими своими добровольцами к нам почти насильно присоединился Гурген, приведший второй волной пластунов и часть своего отряда. Захотел вот человек лично отомстить за Вачэ. Единственное, что удалось добиться — обещания без команды ни чихнуть, ни пёр… шевельнуться.
Через несколько томительных минут возвращаются разведчики, старший сразу пробирается ко мне.
— Правый костёр — коновод, лошади рассёдланы, рядом ручеёк журчит, так что подобраться легко будет. Остальные — у левого костра. Насчитали шестерых, спят вповалку, часового нет. Рядом палатка стоит, главный, наверное, там.
— Щур, Сыч, ко мне, — негромко подзываю командиров «пятёрок». — Щур, тебе — левый фланг, но двоих бойцов мне сюда. Сыч, отправь двоих убрать конюха, сам с остальными — справа. Палатка моя. Сигнал — крик совы. Скоро совсем рассветёт, начинаем через пять минут. Отсчёт пошёл…
Диверсы неслышно расползаются на исходные, а я, не отрываясь, смотрю на часы и вслушиваюсь в тишину, нарушаемую пока только недовольным шёпотом Гургена:
— Пачэму ми здэс? Нада идти их рэзат…
— Подожди две минуты. Полезешь сейчас — всё испортишь, да и под свою пулю попадёшь ненароком.
— Я смэрты нэ баюс. Атамстыт хачу…
— Ещё минута, и идём. Жди…
Секундная стрелка обегает последний круг, трогаю за плечо «призрака», тот подносит руки ко рту, и дважды негромко ухает сова. Вскакиваем и несёмся вперёд. Возле костра угадывается короткое множественное движение, пара теней вскакивает и тут же падает обратно на землю…
Вот и палатка. Как раз вовремя! Полог откидывается в сторону, бью с ноги, любопытный улетает обратно с удивлённым всхрипом. Ныряю следом, маленького светильничка хватает, чтобы сориентироваться. Бахчо в одних штанах, но уже с люгером в руке пытается подняться со своей кошмы. Уже в прыжке перехватываю нож в левую руку, секущий удар по запястью, пистолет вылетает из ставших непослушными пальцев. Приземляюсь коленом чуть пониже грудины, выбивая воздух из лёгких, правой ребром ладони — удар по сонной для верности. Хватаю первый попавшийся ремешок, перетягиваю жгутом руку басмача повыше резаного запястья, нечего ему слишком рано умирать, у меня на этот счёт другие планы… Ага, вот ещё плетёный какой-то ремень, как раз подойдёт… Вот, локти почти к лопаткам притянуты, грудь «горделиво» колесом выгнулась. Теперь ноги спутать… А вот эта тряпка за кляп сойдёт… Всё, готов урод.
Без особых нежностей выволакиваю «трофей» из палатки.
— Командир… — Сзади подходит Сыч. — Там Лёшку нашли… И проводника… Тебе лучше самому глянуть…
Тела уже подтащили поближе к костру. Опознать можно только по обрывкам формы. При скудном отсвете пламени невозможно даже понять, где осколочные, где следы камней, а где отметины от калёного железа… Значит, они были живы, когда их притащили сюда… Суки, б…!