— Кого же он мне напоминает? — задал сам себе вопрос академик, и уже через мгновение отличная память, которой в равной степени обладали обе его сущности, подсказала: — Гетмана Скоропадского в блестящем исполнении Владимира Самойлова из фильма «Дни Турбиных»…
Генерал Половцев, внимательно слушая подполковника от жандармерии и, несмотря на въевшуюся в плоть и кровь привычку аристократа относиться с толикой предубеждения к господам из Отдельного корпуса, не мог не оценить того профессионализма, с которым гигантский пласт информации был обработан, пропущен через фильтры, рассортирован и сведен в единую целостную картину. Складывалось впечатление, что вопреки всем нормам и традициям, некий выпускник Николаевской академии сделал карьеру в жандармерии. Но этого не могло быть по определению, и, следовательно, необходимо признать тот простой факт, что перед ним специалист, как минимум, не уступающий генштабистам. Согласившись с этим малоприятным для себя выводом, Петр Александрович удвоил свое внимание с некоторой толикой надежды найти в этом потоке информации хоть один пробел, позволивший бы и ему внести свою лепту. И судьба предоставила ему такой шанс. После того, как Воронцов закончил свой доклад, регент, взявший на себя бремя председательствующего, предложил присутствующим задавать вопросы или высказать свое мнение.
Половцев поднял руку, показывая тем самым желание выступить, и, дождавшись от Михаила одобрительного: «Прошу вас, Петр Александрович, мы внимательно слушаем», начал:
— Прежде всего, Петр Всеславович, позвольте высказать свое искреннее восхищение столь профессионально подготовленным докладом, но также позвольте внести и свой посильный вклад. В анализе расстановки сил в Бухаре, как мне кажется, упущен один фактор, а точнее — человек. Я имею в виду Бориса Церетели, который имеет достаточно много шансов в случае смерти или измены Сеид Алим-хана претендовать на трон Бухары, так как его отец приходится последнему дядей. В той игре, которую затеяли враги империи, этот человек может стать некоей козырной картой. Тем более что его супруга происходит из весьма уважаемого грузинского княжеского рода.
— Но позвольте, Петр Александрович, по нашим данным Борис Церетели уехал, как обычно, в Кермин к своему отцу. Я рассчитывал, что им можно будет заняться чуть позже, по возвращении в Петроград.
— Уехал, да не доехал, — с довольной улыбкой парировал Половцев. — Мне тут совершенно случайно попал в руки номер газеты с информацией о небольшой железнодорожной аварии. Не буду вдаваться в подробности, скажу только одно — среди списка лиц, пострадавших в сем инциденте, упомянут весьма дотошным репортёром и «его сиятельство, князь Борис Церетели, близкий родственник его высочества Сеид Мир-Мухамме́д Али́м-хана, правящего эмира Бухары». Я уточнил, что Церетели получил серьёзный перелом правой ноги, а тут ещё аукнулись травмы, полученные на футбольном поле. В общем, в данный момент он находится на излечении в госпитале Зимнего дворца и, по мнению эскулапов, пробудет там не меньше месяца. Кстати, Иван Петрович! — Генерал повернулся к Павлову. — Мне кажется, есть смысл перевести его в ваш чудесный Институт. Тут его и на ноги поставят, и будет он под нашим полным контролем.
— Да-с, Петр Александрович, признаю вашу правоту. — Воронцов наклонил голову в знак уважения. — Потенциальный претендент на престол Бухары, офицер Русской Императорской армии, да ещё и преданный государю императору, искренне благодарный уважаемому академику Павлову за исцеление от недугов…. Всё это позволит действовать в Туркестане более уверенно и решительно…
Теперь позвольте высказать предложения по возможному усилению состава Экспедиции особого назначения… Именно так я предлагаю назвать убывающих в Туркестан. По линии Корпуса госбезопасности могу рекомендовать моего бывшего заместителя в Москве — ротмистра Владислава Викторовича Белозерского, а также ещё двух офицеров, которые имеют позитивный опыт совместной деятельности с подполковником Гуровым в Минске по обезвреживанию германской агентуры, — подполковника Колесникова и штабс-ротмистра Астафьева. Кроме этого, считаю необходимым привлечь и опытного юриста, военного следователя полковника Лисовского. А уж они после прибытия в Туркестан сумеют подобрать подходящих сотрудников на месте. Силовое обеспечение экспедиции за штабс-капитаном Волгиным. Вот данные по личному составу, вооружению, связи и иному оснащению — всего восемьдесят человек, в том числе четыре офицера. Что касаемо кандидатур священнослужителей, то отец Александр представил свой список из трех фамилий, включая и его самого. Предлагаю отправлять всех одним специальным поездом…
Неделя после совещания пролетела по формуле «День да ночь — сутки прочь». Офицеры, входящие в ЭОН, да и лица, отвечавшие за подготовку и всестороннее обеспечение операции, могли позволить себе перерыв на еду и сон не более трёх часов в день. Учитывая, что возраст убывающих в Туркестан давно вышел за пределы студенческого, оставаться на ногах помогли крепчайший чай с щедрой добавкой некоторых травок, с легкой руки академика получивших наименование «адаптогены», полный отказ от спиртного и четырехразовое усиленное питание.
Несмотря на это, не сорвать дату выезда помог лично регент, а точнее, один из его офицеров по особым поручениям, который открывал двери снабженцев и интендантов, что называется — «с ноги», после чего они мгновенно «проникались важностью визита» и основным словосочетанием в их лексиконе становилось упоминание названия данного Салтыковым-Щедриным своей газете, а именно — «Чего изволите?».
Всего под начало капитана Волгина выделили два усиленных взвода из состава Нарочанского батальона. Собственно, ветераны были представлены двумя прапорщиками и несколькими унтер-офицерами. Причем последние по совокупности боевых заслуг в самое ближайшее время готовились перейти в категорию «ваше благородие». Хотя именовать остальных бойцов «новичками» можно было лишь весьма условно, и то по традиции, установленной в батальоне Гурова. Георгиевские кавалеры Ковпак, Чапаев и иже с ними, по сути, были матёрыми вояками, но до уровня легендарного первого состава им ещё предстояло подняться.
Помимо личного стрелкового оружия «скорострелы» были представлены ружьями-пулеметами. Учитывая перевод батальона на пулемёт Льюиса, командированным щедро выделили десяток «мадсенов» с изрядным запасом патронов на каждый ствол. А помимо этого — пяток трофейных маузеров с оптическими прицелами, гранаты и «протчая, протчая, протчая»… Академик Павлов от щедрот своих, кроме сублимированных продуктов, витаминов, стимуляторов, средств от кровососов, медикаментов и иных очень полезных мелочей, выделил две переносные рации нового образца. Причём в каждой из них находилось некое термитное устройство также эксклюзивного исполнения, которое должно было гарантировать «защиту авторских прав и исключение незаконного копирования нашими злейшими союзниками и противниками».
Не менее продуманно отнеслись и к выбору подвижного состава. Никаких теплушек с душистым сеном на деревянных нарах и удобствами «за ближайшим кустом» на остановках и «за бортом» в процессе движения для нижних чинов. Всех разместили в вагонах «микст» с небольшой лишь разницей — руководство ЭОН располагалось в вагоне первого класса в центре эшелона, а впереди и сзади во втором классе должны были ехать бойцы. Учитывая специфику Туркестана, в поезде было смонтировано устройство системы Г. П. Бойчевского для принудительного охлаждения воздуха. В качестве дополнительного бонуса, обеспечивающего безопасность пассажиров, служил прочный стальной корпус вагонов, создающий защиту при ружейном обстреле.
Паровозный гудок заставил собеседников практически одновременно перевести взгляд на окно. Воспользовавшись этим, Половцев сделал небольшую паузу в своем повествовании и налил себе из термоса еще черного кофе с коньяком. Требовалось чуть смягчить горло, ещё не успевшее полностью избавиться от последствий ангины, усугубленной необходимостью в последнее время постоянно напрягать голосовые связки. Командование дивизией предполагало необходимость периодически применять командный рык, основными характеристиками которого во все времена была громкость, зычность, а также употребление сочных сравнений и эпитетов, заимствованных из тех разделов великого могучего русского языка, которые относятся к сферам исключительно служебного пользования и не могут быть применены в светском обществе. Пётр Александрович никак не мог окончательно понять собственного статуса в той операции, которую предстояло провести в Туркестане. И дело было не в офицерах Корпуса госбезопасности или военном следователе. Заминка была в обычном на первый взгляд капитане и его не до конца понятных полномочиях, очерченных лично самим регентом.
С одной стороны, в документах на первом месте стояла его фамилия, с другой — великий князь Михаил весьма убедительно рекомендовал прислушиваться к мнению капитана Волгина, который командовал сборным подразделением, набранным из рядовых и унтер-офицеров Нарочанского батальона, и должен был стать своеобразным «последним доводом» при возникновении проблем.
Память услужливо подсказала аналогию из отечественной военной истории времён Петра Великого, когда молодые поручики-преображенцы направлялись царем-батюшкой, дабы придать ускорение чересчур медлительному генерал-фельдмаршалу Шереметеву и обладали привилегией прямого доклада, минуя все промежуточные чины и инстанции. А уж по крайней нужде могли и сами «карать и миловать». Про нарочанцев давно уже ходила молва, в которой могли меняться только эпитеты: янычары, преторианцы или опричники. Но резюме было одно. Эти люди — щит и меч великого князя Михаила.
Кроме того, генерал невольно ревновал. Ещё совсем недавно он вполне обоснованно считал себя другом Михаила Александровича. Их взаимоотношения не сводились лишь к взаимоотношениям командира дивизии и начальника штаба, а были, скорее, боевым братством. Тем более что в какой-то мере их объединяло пусть и весьма далёкое, но всё же кровное родство. Теперь же возле великого князя, да и его венценосной матушки находились внешне совершенно разные люди — генерал Келлер, академик Павлов и подполковник Гуров. Именно они стали его ближниками. Но приказ и долг превыше всего, тем более что капитан Волгин не дал ни малейшего повода или намёка на своё особое положение, а напротив, вёл себя, как тактичный офицер, не забывающий, впрочем, о своем достоинстве. А посему — долой самоедство и делай, что должен, и свершится, чему суждено…