дька лет сорока, теребящие в руках белые фартуки… Пекарь и его подмастерье?.. Возможно… Круглолицая и упитанная молодка, испуганно глядящая на нас… Стоп! А это кто там сидеть остался и за её очень габаритными формами судорожно пытается спрятаться?!.. Белокурые волосы, довольно милое личико, испуганные серо-голубые глаза… Дамочка из пролётки! Сложился пазл, не верю я в случайные совпадения!..
— Михалыч, есть пустая комната рядом?
— Да, напротив такая же.
Подхожу ближе к переставшей дёргаться и уже накинувшей на себя маску оскорблённой невинности мадам.
— Сударыня, вам придётся пройти с нами.
— В чём дело?! Объяснитесь, господин подполковник! Почему меня держат взаперти и под охраной, как какую-то преступницу?! Я буду вынуждена жаловаться её императорскому величеству о вашем возмутительном поведении!..
— Пройдёмте с нами, я вам всё объясню.
И не только объясню, расскажу в подробностях из-за чего ты здесь! И ты мне расскажешь всё-всё, до последней мелочи!..
— Уберите руки! Не трогайте меня! — Блондинка негодующе вскакивает и пытается сделать шаг назад, когда вежливо беру её под локоток. — Отпустите, я сама пойду! Но вы об этом ещё пожалеете!
Соседняя гардеробная как две капли воды похожа на ту, где мы только что были. Михалыч остаётся у дверей, а я подвожу дамочку к кушетке и пытаюсь наладить общение в рамках приличия.
— Представьтесь, сударыня, и назовите причину, по которой вы прибыли во дворец.
— По правилам этикета, господин подполковник, вы должны представиться первым! Неужели вы этого не знаете? — интонация так и сочится издёвкой.
— Подполковник Гуров, флигель-адъютант и офицер по особым поручениям его императорского высочества регента великого князя Михаила Александровича. Я удовлетворил ваше любопытство? Теперь ваша очередь.
— Камер-юнгфер её императорского величества вдовствующей императрицы Марии Фёдоровны Елизавета Васильевна Шамшина! Прибыла по вызову старшей камер-фрау! У вас ко мне ещё есть какие-то вопросы, или я могу приступить к своим обязанностям?
Во, блин, горничная-камеристка, а гонору выше крыши! Ещё права качать тут будет!..
— Вы отсюда выйдете только тогда, когда я сочту нужным вас отпустить! И если сочту! А это произойдёт после того, как в должной мере удовлетворите моё любопытство. И для начала я хочу ознакомиться с содержимым вашего ридикюля…
— Негодяй! Да что вы себе позволяете?! — Видя, что испепеляющий взгляд и истеричный визг действия не возымели, она бросает сумочку к моим ногам. — Копайтесь сами, гнусная ищейка!..
— Если окажусь не прав, принесу вам все мыслимые и немыслимые извинения и безропотно приму любую кару. А сейчас… — Поднимаю «авоську» и подхожу к кушетке, чтобы выложить содержимое. Стараясь краем глаза отслеживать поведение «жертвы произвола». Сидит довольно спокойно, разыгрывая ну очень неподдельное возмущение…
Так, что мы имеем внутри?.. Маленькое зеркальце в серебряной оправе, пудреница, тоже серебряная, кошелёк-монетница, золотые часики с цепочкой. Внутри, скорее всего, пудра но на всякий случай отложим в сторону… Два ключа на общем кольце… Портсигар, внутри — четыре дамские папиросы. Это — к пудренице, потом посмотрим, что тут курят… Зажигалка. Туда же… Так, а это что за микрошкатулка?.. И что за белый порошок в ней?.. Отрава? Или какой-нибудь кокаин?.. В подозрительную кучку… Тюбик губной помады… Всё?.. Очень тщательно прощупываю сумочку… Ничего…
— Нашли, что искали, господин подполковник?
— Что в этой коробочке? — Поворачиваюсь к торжествующей дамочке и показываю на таинственный белый порошок.
— Это средство от мигрени! — Камеристка на мгновение тушуется, затем снова продолжает играть свою роль возмущённой мегеры.
— Одно из названий «Белая фея»?..
Звук открывающейся двери заставляет обернуться и прервать диалог. В гардеробную заходит Бессонов с какой-то дамой. Точнее — дама, сопровождаемая подполковником. На вид — от сорока пяти до пятидесяти лет, орлиный нос, пронзительный взгляд чёрных глаз. Всё остальное тоже чёрное — волосы, платье, сумочка…
— Ах, дорогая моя! Как хорошо, что я успела вовремя! — Её низкий грудной голос заполняет сразу всю комнату и как-то даже вибрирует в ушах. — Что с вами сделали эти мужланы?!..
Собираюсь рявкнуть что-нибудь в ответ, но вовремя ловлю очень красноречивый взгляд Алексея Алексеевича.
— Называйте меня Зоя Андреевна… — «Чёрная вдова» присаживается на кушетку рядом с камеристкой и продолжает ворковать, взяв её за запястье. — Боже, вы вся дрожите и рука ледяная!.. Как можно так издеваться над бедной девочкой!..
Мгновенный взгляд, брошенный на меня, очень явственно говорит: «Не лезь!» Второй рукой гостья начинает гладить горничную по плечу.
— Милая моя, не надо больше бояться, я — ваш друг. Посмотрите мне в глаза и поймёте, что это — правда…
Камер-фря обмякает на кушетке и теперь смотрит на нежданную «подругу», как кролик на удава, а та продолжает обволакивать её своим шёпотом. Тихонько отхожу к двери и останавливаюсь рядом с Бессоновым и таким же охреневающим, как я, Михалычем.
— Вы же понимаете, что им, мужчинам, недоступны наши тонкие душевные переживания… Как я вас понимаю, Лизочка… И это всё из-за маленького флакончика… Как они несносны, эти грубые мужчины… Я знаю, что нужно сделать… Давайте отдадим им эту ненужную стекляшку, и все наши мучения закончатся… Нет, нет, мы даже отдавать не будем, просто покажем им, где он лежит…
В голову вдруг приходят ещё школьные воспоминания из будущего. В Гомеле возле «Малахитовой шкатулки» постоянно тусовались цыганки. Один раз средь бела дня прямо посреди тротуара видел картину точь-в-точь как сейчас. Одна из цыганок так же держала за руку какую-то накрашенную деваху-студентку и что-то ей говорила. А вторая в это время спокойно рылась в открытой сумочке, висевшей на плече «кролика»…
— Ведь у вас же его нет при себе?.. Давайте пойдём и покажем, где он лежит… И после этого всё будет хорошо…
«Цыганка» поднимается с кушетки, не отпуская запястья горничной, та безропотно встаёт и, как лунатик, двигается за ней к выходу… Михалыч, сообразив что к чему, выскакивает в вестибюль и даёт отмашку казакам у дверей, чтобы посторонились и не мешали. Мы с Бессоновым замыкаем шествие.
Заходим в первую гардеробную, остальные задержанные шарахаются в угол, даже просить не приходится, и оттуда с опасением и любопытством смотрят на происходящее. Кто-то, кажется, суеверно сплёвывает через левое плечо и крестится. Дама в чёрном, как в каком-то танце, ведёт горничную сначала влево, потом возвращается обратно… Сделав пару кругов и зигзагов по комнате она, внимательно глядя на свою «жертву», подводит её к кадке с небольшой то ли пальмой, то ли ещё каким фикусом и останавливается. Когда мы с Бессоновым подходим к ним, свободной рукой показывает на горшок…
И что тут у нас?.. Ага, в одном месте бугорок и земля свежевзрыхлённая… «Оборотень» моментально появляется в руке, аккуратно, как щупом, проверяю «грядку». Пока клинок не упирается в препятствие. Осторожно раскапываю грунт и поддеваю кончиком ножа флакончик. Тот самый! Брат-близнец лежащего у меня в кармане, только наполовину заполненный белёсым порошком!.. Есть контакт! Нашли!..
— Вы так устали, дорогая моя… Прилягте, отдохните немного, теперь всё будет хорошо… — дама-экстрасенс продолжает ворковать над лежащей на кушетке камеристкой, одновременно делая нам знак рукой, чтобы все свалили отсюда. — Нужно немножко поспать, чтобы восстановить силы…
Глава 31
Как там в анекдоте? «Бабуля, а вы возле железной дороги живёте? — Да-да-да-да… Да-да-да-да…» Почти про меня. В который раз уже катаюсь из одной столицы в другую… Регента и Семью незаметно и благополучно доставили «на лечение» в Павловский институт, двойник великого князя ротмистр Егужин вовсю пользуется благами, положенными августейшей персоне в Петровском дворце, а мы едем обратно в Питер. Мы — это весёлая компания из одного подпола и трёх подпоручиков. Остапец, Гордей и Макс Горовой. Боевик, снайпер и подрывник. И я в качестве руководящей и направляющей силы…
Срочно созванное заседание Трибунала закончилось единогласным вынесением приговора братикам-Владимировичам. Подполковник Бессонов, не вдаваясь в подробности, телеграфировал Павлову что-то типа «подозрения подтвердились тчк они тчк». Так что теперь — обещанное воздаяние каждому по делам…
Мужики давно дрыхнут в купе, а я маюсь бессонницей из-за того, что «застучали мысли по темечку». После решения вопроса с великими князьями вернулись к нашим планам на летнюю кампанию, Павлов и Келлер в очередной раз пошумели друг на друга по поводу того, как и куда надо соваться, а как и куда — нет. А потом выяснилось, что решение-то, собственно, регентом уже принято. И все словоблудия должны быть направлены на то, как это воплотить в жизнь. Намеченная десантная операция по взятию Проливов пока откладывается, высаживаться будем в Болгарии. Теоретически сразу в двух местах — в Варне и в Бургасе. Но, помня пословицу про бумагу и овраги, есть сомнения, что хватит сил. Поэтому, как запасной вариант, решили использовать опыт десанта на Трапезунд. Высадка в Бургасе и наступление на Варну по побережью при поддержке Черноморского флота. Что тоже не сахар — около ста тридцати километров по холмистой местности, и вряд ли встречать нас будут хлебом-солью… Ладно, пусть стратеги головы ломают, а мы — люди маленькие, что прикажут, то и сделаем. Батальон всяко без дела не останется. А у нас сейчас другие проблемы…
И одна из них — наш любимый академик. За последнее время он изменился, и я бы не сказал, что в лучшую сторону. Мне до Бехтерева и Кандинского далеко, но диагноз «мания величия» поставить могу. Особенно после интересного разговора с Воронцовым…
— Присаживайтесь, Денис Анатольевич. — Пётр Всеславович вопреки обыкновению указывает не в направлении своего письменного стола, а кивает в сторону кожаного дивана, стоящего в углу. — Одну минуточку…