носительно компетентны, на основании полученных данных решить, какие области знаний тебя интересуют + у кого интересные работы в этих областях; собрать данные в ДРУГИХ университетах (при условии, что ОНИ пускают гостей за деньги), сходив на лекции интересных людей и посмотрев, достаточно ли они компетентны, + тогда решить, куда идти, лет примерно в 16.
ШЕСТНАДЦАТЬ! сказал я.
Сиб заговорила про скучных знакомых, которые получили работу в Оксфорде, + какого-то замечательного человека, который только что поехал в Уорик.
Я не сказал УОРИК! но Сиб сухо отметила, что мне, конечно, придется тщательно взвесить преимущество обучения у замечательного человека против того обстоятельства, что про меня будут разве только говорить (если вообще припомнят столь неинтересный факт), как в 16 лет я пошел в Уорик, что, безусловно, минус.
Я чувствовал, что она в любую секунду помянет «Сугату Сансиро», и поспешно сказал, что это можно обсудить в другой раз.
Я сказал: Тебе разве не надо печатать «Современную вязальщицу»?
Леность, отвлечения, дела и удовольствия; все они по очереди препятствуют нам, сказала Сиб. Я уже добралась до 1965-го.
Я сказал: Ты же хотела на этой неделе закончить?
Пожалуй, ни одно обширное и многостороннее дело, сказала Сиб, не бывало осуществлено за время, изначально задуманное тем, кто дело это предпринял. Кто бежит наперегонки со Временем, обзаводится недругом, коему не страшны прискорбные случайности.
Сиб пошла к компьютеру, минут пять попечатала, а потом встала, села на диван и включила видео.
Камбэй взял плошку риса. Я понял, сказал он. Хватит кричать. Я не ем ваш рис даром. Возразить нечего, сказал мой отец.
Зверский на вид самурай расхаживал по улице. В дверях стояли крестьяне — изумлялись, Кацусиро — изумлялся, Камбэй скрестил руки на груди, ни капли не изумлен. Спасибо, сказал отец. Я серьезно.
Камбэй сел внутри, лицом к двери. Вручил Кацусиро тяжелую палку. Спрячься за дверью, сказал он. Приготовься. Занеси палку над головой. Ударь самурая, когда войдет, изо всех сил. Не сдерживайся! Как можно сильнее. Возразить не
Я смотрел в экран. Кацусиро стоял за дверью. Я встал и принялся расхаживать туда-сюда, а самурай вошел и отразил удар.
Я больше не слышал отцовского голоса, не видел лица; фильм продолжался, но в голове у меня стояла улица, и зверский на вид самурай на всю улицу, и на эту улицу из двери смотрит Камбэй.
В голове у меня за дверью стоял Кацусиро с палкой. Кюдзо разрубал буйную посредственность. Но настоящий самурай отразит удар.
Я подумал: Можно все-таки и Джеймса Хэттона! Или Рыжа Дьявлина. Или обоих!
Я подумал: Можно кого захочу!
Я подумал: Дебют миттельшпиль эндшпиль.
Я подумал: Настоящий самурай отразит удар.
Я подумал: Настоящий самурай отразит удар.
Я глянул в газету Сиб + там говорилось, что ХК собрался идти пешком по бывшему Советскому Союзу и что идти он собирается один.
Я подумал: вот ОН мог бы драться на мечах. Вот, подумал я, кого надо вызывать на бой — человека, который знает 50 языков, сотню раз смотрел в лицо смерти, равно неуязвим для хвалы и хулы. Этот человек, впервые повстречав своего сына, НАВЕРНЯКА посоветует ему в 11 лет пойти в Оксфорд или хоть в экспедицию его возьмет.
Где он остановился, в газете не написали.
Я позвонил его издателю и спросил, не планируются ли автограф-сессии. Понадеялся, что обаяние детского голоска поможет мне добыть потребные данные, и вскоре мне продиктовали список мест, где он будет раздавать автографы.
У него планировалась автограф-сессия завтра в «Уотерстоунз» на Ноттинг-Хилл-гейт.
Я доехал по Кольцевой и поднялся на улицу.
Сходил на автограф-сессию, и ХК, как я и предполагал, ушел пешком. Он был высок, как она и говорила, и двигался быстро, но я этого ожидал и прихватил скейтборд.
Дом оказался большой и белый, с белыми колоннами. Во дворе травяной квадратик с розами, в центре вымощенный плитняком круг, посреди круга птичья купальня. Скейтборд оставить негде. Я прошел десять домов по улице до таблички «Продается», спрятал скейтборд в высокой траве и вернулся.
Позвонил в дверь, и мне открыла женщина с блестящими волосами и блестящей бижутерией, вся накрашенная и в розовом платье.
Я удивленно уставился на нее. Я не знал, что он женат. Или, может, это его сестра.
Я сказал, что пришел к Хью Кэри.
Она сказала: Мне ужасно жаль, но он никого не принимает.
Я сказал извините и ушел и отступил дальше по улице. Потом женщина в розовом вышла, села в машину и уехала. Я вернулся к дому и позвонил.
Он подошел к двери и сказал Чего тебе.
Лицо морщинистое, загорелое, на щеке плохо заживший шрам. Глаза как голубые угли. Брови косматые, клочковатые усы. Волосы очень выцветшие, и в них седина.
Чего тебе? повторил он.
Мне нужно с вами поговорить, сказал я. Я знал, что, если развернусь и уйду, буду презирать себя до конца своих дней.
Он сказал, что может выкроить пару минут, и я пошел за ним в дом. Не знаю, чего я ждал, но не этих натертых деревянных полов, толстых ковров и мягких диванов. Интересную форму сослагательного не привезешь с собой трофеем, но все-таки я ждал чего-то другого.
Мы вошли в комнату с черно-белым мраморным полом и бледно-желтым диваном, и он указал на диван и снова повторил Чего тебе.
Я посмотрел в это лицо, будто вытесанное из камня, и понял, что сейчас погибну. Он мигом вычислит ложь, он будет меня презирать. Я представил, как он идет по Китаю с мальчиком: как он идет по Казахстану с маленьким отрядом; водить за нос такого человека — это низко, это недостойно. Надо сочинить предлог и уйти.
Камбэй велит Рикити позвать самурая. Сам сидит внутри, ждет. Велит Кацусиро встать за дверью с палкой. Настоящий самурай отразит удар.
Я подумал: если струшу, значит я и впрямь сын своего отца.
Я сказал: Я хотел с вами повидаться, потому что я ваш сын.
Ты мой…
Я погиб.
Глаза на этом каменном лице горели, блистали, как лезвие меча. Я погиб.
Его губы сжались. Я погиб.
Наконец он заговорил.
А это еще как вышло? сварливо осведомился он. Она сказала, что обо всем позаботилась.
Она забыла, что накануне приняла таблетку на день позже, честно сказал я. Я ушам своим не верил.
Женщины! презрительно сказал он. Ты, надо полагать, старше, чем выглядишь, не может быть, чтобы позже 83-го, значит, тебе сейчас…
13 и 10 месяцев, сказал я. Я выгляжу младше.
Ну так расскажи мне о себе, сердечно сказал он. В какой ты школе? Чем интересуешься?
Я не хожу в школу, сказал я. Я дома учусь.
Я хотел сообщить, что уже знаю греческий, французский, иврит, арабский, японский, испанский, русский и немного латынь (в произвольном порядке) плюс еще 17 или 18 поверхностно, но тут он взорвался.
Господи БОЖЕ! в ужасе воскликнул он. О чем думала эта дура? Ты хоть ЧТО-НИБУДЬ знаешь? 6×7?
В каком смысле? осторожно спросил я. Философией чисел я еще особо не занимался.
О — господи — боже.
Он заходил туда-сюда по комнате, ступая тяжело, чуть прихрамывая, — я вспомнил, что он пешком прошел тысячи миль. Он сказал: Тебе, мой юный друг, срочно надо в школу. Он сказал: И даже не думай. Я за твое образование заплатить не смогу. Он сказал: Я слыхал, государственные школы бывают неплохи. Он сказал: Господи, я к 6 годам знал всю таблицу умножения до 12.
Я к 4-м знал всю таблицу умножения до 20, но в омерзении своем этими данными с ним не поделился. Я сказал: А, в смысле, произведение 6 и 7?
А ты что подумал? спросил он.
Я не понял, потому и спросил, сказал я.
Эту дурь из тебя в школе быстро повыбьют, сказал он.
Я сказал, что, насколько я знаю, в школах не поощряют логическое мышление. Надо же, потерянное безмолвное племя отыскал такой дурак; неудивительно, что они не хотели с ним разговаривать.
Он все щурился, стрелял в меня пылающими глазами и топал туда-сюда. Какая столица в Перу? внезапно спросил он.
Ой, в Перу есть столица? спросил я.
О — господи — боже.
Мадрид? сказал я. Барселона? Киев?
Куда катится эта страна?
Буэнос-Айрес! сказал я. Сантьяго. Картахена — нет это же в Бразилии погодите не подсказывайте я сейчас вспомню это же не может быть что Акапулько нет я этого не говорил прямо на языке вертится не подсказывайте я почти вспомнил древний священный город цинков Касабланка.
Он сказал: Лима.
Я сказал: Вот и я подумал, непохоже, чтобы Касабланка, спросите меня еще.
Он сказал, пусть я ему дам материн телефон, он с ней переговорит.
Я сказал, что лучше не надо.
Он сказал: Тебя никто не спрашивает.
Надо с этим кончать, решил я. Я пришел не за деньгами, но надо же было что-то сказать, и я сказал: Слушайте, я не обсуждать свое образование пришел. Я знаю, что произведение 7 и 6 — 42, а 13 × 17 — 221, а 18 × 19 — 342, и я знаю бином Ньютона и что
— это уравнение Бернулли для стационарного потока идеальной несжимаемой жидкости. Я хочу научиться работать в команде, когда остальные члены команды уже не дети. Мать не знает, что я здесь, она не хотела вас беспокоить. Но она свихивается на своей работе. Я хочу купить мула и перевалить через Анды. Думал, вы поможете.
Еще чего не хватало — вдвоем с этим психом переться на Урал. И делиться с ним мечтой поступить в Оксфорд в 11 лет тоже как-то не с руки. Но надо же было что-то сказать.
В Анды на муле? По тебе не скажешь. Ты правда этого хочешь, ты уверен?
Да, я правда хочу, сказал я.
Ну, сказал он, лучший мой совет — не рассчитывай ни на кого, кроме себя, чего бы ты ни добивался в жизни. Всего, что есть у меня, я добился сам. Если тебе все подносят на блюдечке, ты никогда не повзрослеешь.
Когда я повзрослею, уже может быть поздно, сказал я.
У тебя вся жизнь впереди, сказал он, перестал расхаживать и остановился передо мной. Одной рукой стиснул спинку дивана; я заметил, что на руке не хватает пальца. Вероятно, он что-нибудь посоветовал представителю Потерянного Безмолвного Племени.