– Вам это интересно?
Лукреция присматривается к мышам. У большинства бритый череп, из которого торчат электроды.
– Это подопытные животные. Мы провоцируем у них приступы эпилепсии, а потом наблюдаем воздействие медикаментов. Финчер был не только директором больницы, он оставался ученым. Вместе с сотрудниками он опробовал новые научные направления.
Мышам любопытно, кто это к ним пожаловал, они нюхают гостей через решетки.
– Такое впечатление, что они хотят что-то сообщить, – бормочет себе под нос Лукреция.
– Умственное развитие у этих мышей выше среднего. Их родители были цирковыми мышами, их с рождения приучали не сопротивляться опытам. Потом мы сажаем их в клетки с лабиринтами и игрушками, чтобы убедиться, что произошло с их интеллектом.
Журналисты смотрят на драку двух мышей, молотящих друг дружку крохотными лапками. У одной мордочка разбита в кровь.
– Как, по-вашему, здесь у него могли быть недруги? – спрашивает Лукреция.
– Наркоманы. Они – единственные, кто отказывается соблюдать правила игры. Им на все и на всех плевать, в том числе на Финчера. Им случалось поднимать на него руку. На них не действуют увещевания. Они на все готовы, лишь бы получить хотя бы немного своей проклятой дури.
– Даже на убийство?
Доктор Робер скребет подбородок.
– Методы Финчера отвергали только они. В конце концов он пришел к мысли, что самым упрямым из них здесь не место.
– Как вы себе представляете нападение наркомана на Финчера? – задает вопрос Исидор.
– Например, добавление в пищу вещества с замедленным действием, – отвечает доктор Робер.
– Судмедэксперты не нашли в организме никакой отравы.
– Некоторые вещества нельзя обнаружить. У нас в химической лаборатории имеются весьма хитроумные составы, действующие и исчезающие очень быстро.
Лукреция задумывается о новом следе – заговоре наркоманов, прибегших к яду, не оставляющему следов.
– Можно нам побывать в кабинете Финчера?
– Нет, нельзя.
Исидор догадывается достать из кармана своей спутницы пачку сигарет и протянуть ее доктору Роберу. Тот поспешно берет сигарету.
– Сюда запрещено это проносить, но запрета покурить тайком еще не издали. Беда в том, что мы здесь ночуем и редко получаем возможность отлучиться за покупками на Большую землю. Благодарю.
Он закуривает и блаженно жмурится, поспешно втягивает дым, чтобы побыстрее накачаться никотином.
– Психбольница без сигарет – странное явление, – замечает Исидор. – Я бывал в других подобных заведениях, так там дымят все до одного…
– По-моему, Финчер курил, когда играл с Deep Blue IV, – подсказывает Лукреция.
– Исключение, подтверждающее правило. Во время матча нервное напряжение слишком велико, вот он и не выдержал.
Лукреция хватает блокнот и торопливо строчит: «Восьмая мотивация – табак?»
Исидор, глядя ей через плечо, шепотом подсказывает:
– Нет, берите шире: табак, алкоголь, наркотики. Вещества, вызывающие привыкание. На пятом месте у нас, помнится, долг, потом идут злость, сексуальность, и вот теперь номер восемь – дурманящие средства.
Доктор Робер счастлив, он усиленно отравляет себя. Но дым сигареты уловлен детектором, звучит тревога. Ему приходится поскорее затушить окурок.
Старуха, страдающая болезнью Паркинсона, появляется в сопровождении двоих здоровяков, и те берут доктора Робера под белы руки. Тот жадно втягивает остатки дыма.
– Что, Робер, опять твои проделки?
Окурок летит на землю. Старуха разглядывает журналистов.
– Как я погляжу, наш Робер обвел вас вокруг пальца. Ох уж этот умник! Наверняка прикинулся врачом. По профессии он и правда врач, что не мешает ему быть больным. Одно никогда не мешает другому. У Робера множественное сознание. Вы получили хороший урок: никогда не верьте видимости и званиям.
Она жестом велит больному удалиться, что тот и делает со сконфуженным видом. Старуха поворачивается к Лукреции и Исидору:
– Вы не из наших. Кто вы такие, что здесь делаете?
Они не сразу соображают, что их одурачили.
– Мы журналисты, – бормочет наконец Лукреция.
Женщина выходит из себя:
– Что?! Журналисты?! Только вас здесь не хватало! Не иначе это Умберто вас приволок! Он дождется! Еще раз впустит сюда чужаков – получит расчет!
– Можно задать один вопрос?
– Очень жаль, но у нас нет времени. Это больница. Не мешайте работать.
Она торопливо уходит, и санитар провожает их к пристани.
В этот момент Исидор говорит себе, что лучше никогда не сходить с ума, но если все-таки не повезет, то хорошо бы попасть в руки такому врачу, как Финчер.
Доктор Финчер регулярно наведывался к Жан-Луи Мартену, но у него хватало и других больных.
Сначала главной поддержкой для Жан-Луи Мартена были родные. Бертран Мулино и другие коллеги сменяли друг друга у его изголовья, развлекая товарища беседой. Пес Лукулл не отходил от его койки – хотел, наверное, защитить в случае внезапного нападения.
Коллеги знали, что он их видит и слышит. Сам Мартен поддерживал беседу: веко, опущенное один раз, означало «да», веко, опущенное дважды, – «нет».
Жена Изабелль рассказала, что написала заявление в полицию: пусть найдут сбившего его лихача.
– Женщина, вышедшая в тот момент на балкон, запомнила и передала полиции номер машины.
Глаз Жан-Луи вспыхнул.
– Увы, оказалось, что автомобиль был взят напрокат на вымышленное имя.
А потом визиты друзей стали реже.
Жан-Луи Мартен заставлял себя верить во все объяснения, которые слышал. Первым, кто дал откровенно понять, что утратил к нему интерес, был Лукулл. Он мог не оправдываться, достаточно было перестать лизать хозяйскую руку и начать отворачиваться, больше не опознавая неподвижную массу под одеялом, которую все еще выдавали за его хозяина. Хозяин, который не кормит, не бросает палку, чтобы он ее принес, не гладящий свою собаку? Пес не видел больше проку в ревностной службе такому «хозяину».
Потом от вахты отказались коллеги по работе. По сбивчивым речам друга Бертрана Жан-Луи Мартен понял, что на его место в банке взяли другого сотрудника.
У самого Бертрана тоже опустились руки.
Дольше всех держалась семья. Дочери говорили о возвращении домой, о выздоровлении, о возможности перевода в специальную больницу. А потом Изабелль вдруг удивилась:
– Тебя перевели в другую палату?!
Он уронил веко. Финчер переселил его в более просторное помещение, чтобы он мог спокойнее общаться с родными.
– В этой палате нет окна! – возмутилась младшая дочь Сюзанн.
– Ему-то что! Ему от этого ни жарко ни холодно, – усмехнулась старшая.
– Не смей так говорить! – И возмущенная мать с размаху отвесила девчонке пощечину.
Жан-Луи Мартен дважды уронил веко.
Нет, не ссорьтесь.
Но жена уже исчезла, уведя детей, чтобы избавить его от зрелища их склоки.
На обратном пути море спокойно.
Умберто насуплен и враждебен, он не желает разговаривать и часто сплевывает за борт – можно подумать, что он еле сдерживается, чтобы не плюнуть прямо в них.
Как видно, больничное начальство не теряло времени и устроило ему изрядную выволочку.
– Вообще-то нам повезло, что нас просто выставили, – говорит Исидор. – В 1971 году в Лос-Анджелесе все было гораздо хуже. Десять журналистов решили попасть в психиатрическую больницу, чтобы посмотреть на происходящее там изнутри. Каждый отправился к своему семейному врачу с жалобой, что слышит голоса. Всех положили в психушки, где по симптомам у них определили шизофрению. Журналисты тщательно фиксировали все происходившее вокруг них, но, когда они решили, что расследование завершено, некоторых не выпустили. Им пришлось обращаться к адвокатам, потому что врачей, готовых признать их душевное здоровье, не находилось. На особенности поведения новеньких обращали внимание только другие больные…
Лукреция не против, чтобы ветер трепал ее рыжие волосы, и глубоко дышит, чтобы в этот раз избежать укачивания.
– Врачебная корпорация была, должно быть, оскорблена тем, что попала в ловушку к журналистам. С того момента, как те поступили в лечебные заведения с диагнозом «шизофрения», все, что они делали, воспринималось как типично шизофреническое.
Впереди простирается Лазурный Берег с его роскошными виллами.
– Я тоже слышала о чем-то подобном, уже в Париже, – подхватывает Лукреция, тоже желая показать осведомленность. – С ведома школьной администрации социологи наугад раздали ученикам целого класса хорошие и плохие характеристики по итогам года в его начале. Преподаватели ничего не знали. Получившие хорошие характеристики закончили очередной учебный год с хорошими оценками, плохие – с плохими.
– Полагаете, нас лепят окружающие? – спрашивает Исидор.
В этот момент начинает вибрировать сотовый Лукреции. Она слушает, потом объясняет:
– Это профессор Жиордано. Он что-то нашел. Оставил сообщение, что ждет меня в морге.
– Одну вас или нас обоих? – удивляется Исидор Каценберг.
– Он вызвал только меня.
Исидор настороженно щурится:
– Я с вами.
Кто ты такая? Маленькая дурочка, тебе еще только предстоит освоить профессию.
– Я хочу пойти одна.
Ты мне не отец.
– Не понимаю вашего настроения, Лукреция.
Капитан вертит фуражку с золотым кантом, насмешливо на них поглядывая. Он вспомнил, почему решил остаться холостяком.
– Учтите, мне это совершенно не нравится, – шипит Исидор.
– Ваше дело.
– Вот как?
– Да, так.
Искрящиеся изумрудные глаза заглядывают в карие, хозяин которых надеется, что в них ничего нельзя прочесть.
После прохладного прощания с моряком журналисты подходят к мотоциклу с коляской. Исидор намерен смолчать, но это выше его сил.
– Я серьезно считаю, что лучше действовать вместе. При каких-то неприятностях…
– Я большая девочка и могу за себя постоять. Кажется, я уже это доказала.