– Маленький пример быстрого создания условного рефлекса. Надувают всех, можете проверить это на собственном окружении.
Исидор разглядывает комнату. Все здесь подчинено теме мозга. Занятна коллекция китайских игрушек – пластмассовых мозгов с лапками, подпрыгивающих при спуске пружинки. Смешны мозги из гипса и фантастические роботы с прозрачными черепами, в которых виднеются мозги.
Белый кролик начинает проявлять агрессивность, и Паскаль сажает его в клетку, чтобы успокоить. Зверек все сильнее нервничает.
– Мой брат несколько лет молчал, – сообщает Паскаль Финчер. – Это из-за нашего отца. Тот был очень хорошим врачом, но вот беда, сильно пил и превращался в тирана со склонностью к самоубийству. Помнится, однажды, просто чтобы нас попугать, он схватил со стола нож, полоснул себя по запястью и спокойно подставил тарелку собирать кровь.
– Что было дальше?
– Мать успела среагировать: налила поверх крови суп и спокойно спросила, хорошо ли он провел день. Он пожал плечами, огорченный, что не сумел нас шокировать, и пошел перевязывать руку. Мать была образцом мягкости и ума. Она знала, как укротить мужа, и умела оградить нас от отцовских шалостей. Мы очень ее любили. Бывало, отец приводил домой пьяных бродяг и заставлял нас обращаться с ними как с его друзьями. Мать безропотно обслуживала их как обычных гостей. Это, наверное, и научило моего брата так хорошо говорить с отверженными. Но, съездив врачом-добровольцем в Бангладеш, отец подсел на наркотики, бросил работу, начал врать, не проявлял к нам ни малейшей любви. Он тоже был своего рода эксплуататором мозга, только мрачной его стороны, где путь к центру сознания усеян глубокими пропастями. Ему нравилось идти этим путем, опасно балансируя над бездной.
Паскаль тихо и грустно усмехнулся, вспоминая родителя.
– Думаю, это ему мы обязаны страстью к игре с мозгом – своим и чужим. Очень жаль, что он сам себя погубил, он обладал острой интуицией и ставил на удивление верные диагнозы. Было бы гораздо проще, если бы он был подлецом, тогда бы его ненавидели, и точка.
– Вы хотели рассказать о молчании вашего брата.
– Все началось в тот вечер, когда наш папаша разрезал себе за столом вены. После ужина родители отправили нас спать. Ночью мой шестилетний брат услышал стоны. Испугавшись за отца, он кинулся в родительскую спальню и там застыл: мама с папой занимались любовью. Думаю, у него вызвал шок контраст между недавним стрессом и тем животным зрелищем, свидетелем которого он случайно оказался. Он не мог шелохнуться. После этого он долго не говорил. Его поместили в специальную клинику. Я его навещал. Пациенты там были аутистами с рождения. Помню совет врача: «Прежде чем у него побывать, прими как бы мысленную ванну, чтобы не заразить его стрессом внешнего мира. Он слишком сильно все переживает».
Лукреция торопливо записывает. Аутизм может послужить темой очередной статьи.
– Как же он это преодолел?
– Благодаря дружбе с одним из детей и своему интересу к мифам. Он познакомился с Улиссом Пападопулосом, которого родители запирали в подвале. Сначала Сэмми просто молча сидел рядом с ним. Потом они стали общаться знаками, позже перешли к рисункам. Неожиданно они изобрели собственный язык, понятный только им. Две души общались беззвучно. Должен вам сказать, что их параллельное исцеление было поразительным и очень трогательным. Отец после того случая с ножом переживал этап обвинения себя самого во всех грехах и оставил попытки саморазрушения. Возможно, мой брат его в конце концов спас. Правда, навещать его в клинике отец отказывался. Туда каждый день наведывалась мама. Лично мне было невыносимо видеть окружавших его чокнутых. По этой причине сам я не стал психиатром. Для меня одну сторону занимают люди этой профессии, а другую – духи.
– Духи – это кто?
– Одухотворенные, интересующиеся духовностью. Отсюда мой интерес к гипнозу. Думаю, это – путь к духовности. Я не уверен, это движение на ощупь…
Лукреция отбрасывает назад длинные рыжие волосы.
– Вы обмолвились о мифах…
– Другой ребенок-молчун, тот самый Улисс Пападопулос, был по происхождению греком. Он показывал книжки с легендами своей страны: о Геракле, Энее, Тезее, Зевсе и, конечно, о своем тезке Улиссе, Одиссее. Они произвели впечатление. А потом скончался от гепатита наш отец. Печень копила впечатления от алкоголя и наркотиков и со временем предъявила счет своему обладателю. На похоронах брат и Улисс о чем-то шептались. Тогда до меня впервые дошло, что Сэмми поправился. Дети вылечили друг друга лучше любого специалиста.
Исидор проверяет свои записи в портативном компьютере.
– Что стало с вашей матерью?
– После кончины отца она словно махнула рукой на жизнь. Однажды брат спросил, что бы могло доставить ей удовольствие. Она ответила: «Если ты станешь лучше всех, если превзойдешь умом весь мир».
Исидор теребит игрушечный пластмассовый мозг.
– Это послужило для него сильным стимулом… – предполагает он.
– Потому он, видимо, и отправился учиться в такую даль. Ему нужно было преодолеть все испытания, какие только подворачивались, и чем выше была преграда, тем сильнее ему хотелось через нее перепрыгнуть. А мама однажды утром взяла и не проснулась… Но мне казалось, что она продолжала жить у Сэмми в голове.
Паскаль Финчер отдает кролику морковку. Зверек вгрызается в нее с неповторимой кроличьей лихорадочностью.
– Чего вы достигли в своем расследовании? – спрашивает Паскаль Финчер.
– Теперь мы знаем, что кому-то мешаем, мы столкнулись с настоящим убийцей и нашли улику.
Кролик доел морковку и с благодарностью смотрит на гипнотизера.
– Я помогу вам чем смогу.
Паскаль Финчер открывает холодильник и достает колбу с двумя половинками мозга своего брата.
– Это осталось у судмедэксперта, полиция отдала это нам. Как вы просили, я передал вашу просьбу семейному совету. Он согласился предоставить мозг вам – с условием возврата после завершения расследования.
Он помассировал себе виски, чтобы снять напряжение. Не время для мигрени…
Доктор Сэмюэл Финчер ругал себя и за то, что допустил страдания одного из своих больных, и за то, что в его клинике злодействовали жестокие санитары. Теперь нужно было срочно перевести Жан-Луи Мартена в другую палату.
– Для вас будет гораздо безопаснее в палате с соседями. Будет вам и развлечение – телевизор.
На перевод пациента в палату к впавшим во младенчество гебефреникам понадобился всего час. Там лежало шестеро обрюзгших типов, просыпавшихся нечасто и получавших питание методом вливания.
Сэмюэл Финчер велел установить телевизор перед здоровым глазом Жан-Луи Мартена и снабдил пациента наушником, чтобы тот мог слушать программы, не тревожа соседей. Телевизор оказался хорошей идеей. Какое богатство стимулов!
Волнение участника игры «Пан или пропал», которому грозил полный проигрыш после огромного выигрыша, не могло не привлечь внимания и не подбодрить по причинам, оставшимся для него необъяснимыми. Неудача и раздосадованный вид бедняги помогли Мартену забыться.
Потом начались новости. Президента Французской Республики обвиняли в коррупции, племенам севера Судана грозила голодная смерть, в Непале убили королевское семейство, Франция одержала футбольную победу, одаренные школьники страдали от неприспособленности школ к их талантам, биржа росла, погода менялась, пирсинг, оказывается, грозил воспалением; затем сообщили о драме отца, попытавшегося защитить умственно отсталого сына от группы детей, подвергавших его насмешкам.
Под конец больной перестал думать о себе. Если морфин – отличный анальгетик для тела, то телевизор оказался сильным обезболивающим для души.
Финчер, расхаживавший в это время по пустому коридору, напряженно размышлял. Он знал, что для увольнения проштрафившихся санитаров должен будет вступить в бой с руководством, не говоря о профсоюзе среднего медперсонала.
Человеку присущ страх перемен. Он предпочитает знакомую опасность любой перемене в своих привычках.
И тем не менее Сэмюэл Финчер решил превратить больницу из лечебного учреждения в утопическую деревню.
Необходимо очистить это место от неосознанного стремления к смерти. Больные чересчур чувствительны. Они все воспринимают преувеличенно. Последствия могут оказаться непредсказуемыми.
Он свернул в безлюдный коридор. В этот момент на него с воплем, вытянув вперед руки, ринулся больной с явным намерением задушить. У нейропсихиатра не хватило времени на реакцию, и воздух уже не проникал к нему в легкие.
Сейчас я умру.
Больной сильно сжимал ему шею. Глаза сумасшедшего были навыкате, зрачки расширены.
Финчер узнал его. Это был наркоман, вечно доставлявший неприятности.
Неужели героин, разрушивший мозг отца, теперь косвенно прикончит меня самого?
Нападавший все усиливал хватку. Финчер задыхался. Другие больные, оказавшиеся рядом, схватили безумца и попытались оттащить, но он упирался и не разжимал пальцы. Он обладал невероятной силой, удесятеренной безумием.
Суматоха нарастала, на помощь врачу сбегались все новые больные.
Мне страшно? Нет. Больше всего меня беспокоит, что станет с ними без меня.
Наркоман тряс ему голову, словно желая сломать позвоночник.
Мне больно.
Наконец, погребенный под кучей набросившихся на него пациентов, наркоман разжал пальцы.
Финчер смог отдышаться, откашляться, отплеваться.
Главное не показывать, что нападение повлияло на меня.
Он одернул на себе свитер.
– Все возвращаются к прежним делам, – хрипло скомандовал он.
Четверо санитаров увели наркомана в особую одиночную палату.
Исидор и Лукреция отдыхают в своих апартаментах отеля «Эксельсиор».
В колбе плавают две покрытые серыми волосками светло-розовые половинки мозга Финчера.
Лукреция вставляет между пальцами ног кусочки ваты и твердой рукой, не прерывая разговора, покрывает ногти алым лаком. Сцена похожа на церемонию, в которой каждый палец представляется независимо от соседей, чтобы получить в дар слой краски.