Лукреция отворачивается от телевизора и снова подходит к колбе с мозгом. Она чувствует, что в этом комке бледной плоти таится решение.
Наконец, звучит сообщение, что знаменитая топ-модель Наташа Андерсен, обвинявшаяся в убийстве чемпиона мира по шахматам Сэмюэла Финчера, вышла на свободу, так как «любовь» не фигурирует в Уголовном кодексе как оружие первой, второй или третьей категории.
Жестокая японская анимация для детей, реклама, телемагазин бытовых товаров, реклама, неосуществимые кулинарные рецепты, реклама, гимнастические упражнения, которые невозможно повторить, реклама игры «Пан или пропал», реклама, местные новости в час дня, реклама. Спорт, реклама, реалити-шоу со специально отобранными людьми, якобы представляющими средний срез населения, реклама, усыпляющий немецкий фильм, реклама. Новости в восемь вечера – события в стране и за рубежом, реклама, прогноз погоды, реклама, американский кинофильм, реклама, передача с анализом рекламы, реклама, нарезка из лучших телесюжетов, реклама, охота и рыбалка.
Такой была, с небольшими вариациями, программа телевидения, доступная Жан-Луи Мартену. Семь дней в неделю.
Сначала больной с синдромом «запертого человека» обрадовался телевизору, спутнику своего детства. Но при постоянном включении он стал воспринимать его более отстраненно. Он угадывал скрытые намерения ведущих и составителей программ. Теперь он понимал, как телевидение превратилось в объединитель нации. Оно влияло на зрителей, навязывая им три императива: сохраняйте спокойствие, не устраивайте революций, старайтесь зарабатывать как можно больше ради потребления последней модной продукции и пускания пыли в глаза соседям.
Разгадал он и другое воздействие телевидения на подсознание: оно приводило к изоляции индивидуумов. О, то была тонкая политика.
Телевидение побуждало детей видеть в родителях ретроградов, родителей считать своих детей недоумками. Из-за телевидения стало возможным молчать за столом. Оно заставляло верить в возможность разбогатеть, просто вспомнив дату исторической битвы в телевикторине.
По прошествии двух недель Жан-Луи Мартен возненавидел этот прибор, упорно засорявший голову посланиями, вызывавшими у него отторжение.
Он, познавший сначала однообразие тьмы, потом однообразие света, теперь столкнулся с однообразной монотонностью мыслей.
Он дал это понять Финчеру.
Тогда нейропсихиатр предложил ему выбирать каналы, говоря привычным способом «да» или «нет» при их перечислении.
Новый танец глазного века. Он сделал выбор в пользу канала научной документалистики.
Теперь Жан-Луи Мартен по шестнадцать часов в день поглощал науку. Наконец-то он нашел стимул, которым не мог насытиться. Столько разных исследований, столько невероятных открытий, столько знаний для усвоения.
Этот канал оказался чистым пиршеством духа. Располагая временем и желанием, Жан-Луи Мартен, бывший служащий среднего звена из юридического отдела регионального банка, поглощал информацию по шестнадцать часов в сутки. Никем и ничем не тревожимый, он полностью отдавался каждой передаче от начала до конца. Он запоминал каждый кадр, каждое слово и убеждался в неисчерпаемости возможностей своего мозга.
В этот период самообразования Жан-Луи Мартен впервые сказал себе: «А ведь мои дела не так уж плохи!» Он уже не так боялся завтрашнего дня. Чем больше он узнавал, тем больше хотел знать. Погруженный в силу необходимости в медицину, он стремился разобраться в биологии и физике.
Он припомнил, что до него полностью освоить науки своих эпох стремились Леонардо да Винчи, Рабле, Дидро. Жан-Луи Мартен не отставал от них честолюбием.
Наука более всех остальных форм проявления человеческого интеллекта непрерывно обновлялась и эволюционировала по экспоненте, подобно мчащемуся по склону поезду, не перестающему разгоняться. Такой поезд никому не остановить. Жан-Луи Мартен получил редкостную возможность наблюдать за всеми эпизодами этого ускоряющегося прогресса.
Само собой, с наибольшей страстью он отдавался всему, что было связано с мозгом, с центральной нервной системой.
Теперь, утвердившись в своем выборе, он хотел понять глубинные механизмы мысли. Ученые объясняли свои исследования и задавались одним и тем же вопросом: «Что на самом деле происходит в мозгу? Что побуждает его действовать?»
Что побуждает нас действовать?
Акт 2Буря в черепной коробке
Ветер.
Мистраль шуршит ветвями олив, швыряется желтым снегом – хлопьями мимозы. Кипарисы подобны боксерским грушам, так же пригибаются, а потом распрямляются, чтобы принять новые порывы ветра. По небу цвета морской волны тянутся облака-зебры с серыми и лиловыми полосами. Солнце уже падает за край моря, когда «Гуччи» подъезжает к одной из величественных вилл Кап-д’Антиба.
Через решетку ворот можно разглядеть само здание – дом-корабль из черного мрамора, с коринфскими колоннами и алебастровыми кариатидами. В парке за высокой стеной белеют, подстерегая незваных гостей, греческие статуи, словно извлеченные из трюма затонувшей галеры. На звонке у ворот выгравированы две фамилии: Финчер и Андерсен.
Лукреция Немрод жмет на кнопку звонка. Безрезультатно. Она жмет еще и еще.
– Моя мать всегда говорила: «Первое – узнать, второе – подумать, третье – сделать». Начнем с изучения местности, – предлагает Исидор Каценберг.
Они бредут вокруг имения. Калиток в стене нет, зато они находят низкий угловой участок стены. Лукреция подтягивается и, оказавшись наверху, подает руку спутнику, который лезет на стену через силу.
В парке они не встречают препятствий. Не слышно сигнализации, нет злых сторожевых собак, статуи не шевелятся, а только провожают укоризненными взглядами.
Лукреция сначала стучит в дверь дома, потом, махнув рукой, достает отмычку и начинает шарить ею в замочной скважине. Удача! Журналисты первым делом зажигают карманный фонарь.
– Мать твердила мне это правило из трех пунктов, потому что я раз за разом поступал наоборот: сначала действовал, а думал только потом. Результаты бывали катастрофическими. Мысли мои были только об одном: как скрыть эти результаты. В последнюю очередь я узнавал о возможных вариантах.
Лукреция успевает поймать на лету фарфоровую статуэтку, которую свалил ее неуклюжий друг. Они освещают фонарем коридор, ведущий в маленькую гостиную. Стены украшены картинами с одной и той же подписью.
– Глядите, наш нейропсихиатр питал слабость к Сальвадору Дали.
Жилище Финчера поражает размерами. Они проходят через гостиную, знакомую по телерепортажам, сделанным в день его гибели. Винный буфет пестрит бутылками заоблачной стоимости. Ящик с сигарами. Витрина с пепельницами, позаимствованными в лучших отелях мира.
– Дорогие вина, сигары, отели-дворцы… Ваш мирской святой и его подружка умели жить! – замечает Лукреция.
Соседняя комната использовалась для игр. Здесь тоже висят копии картин Дали, все до одной на тему оптической иллюзии. Их названия и годы создания выгравированы на бронзовых табличках под рамами. «Великий параноик», холст, масло, 1936 г.: если присмотреться, то в толпе начинает появляться странное лицо. «Бесконечная загадка», холст, масло, 1938 г.: собака и лошадь посреди озера. «Лицо Мей Уэст, сюрреалистическая квартира», гуашь, 1935 г. На полках китайские головоломки и настольные игры на сообразительность.
Рядом библиотека. Слева собрание иллюстрированных изданий, видеодисков, скульптур великих ученых. Справа древнегреческий уголок. Посередине книги на одну тему: об Улиссе. Анализ символики «Одиссеи», «Улисс» Джеймса Джойса, карта возможного путешествия древнегреческого мореплавателя.
– Улисс, опять Улисс… Думаете, эта одержимость может оказаться уликой?
– Возможно, но тогда набралось бы слишком много подозреваемых: Циклоп, Лестригоны, Калипсо, Цирцея, сирены…
– …не говоря о Пенелопе.
Журналисты поднимаются по лестнице в четвертую комнату. Она обтянута красным бархатом, в центре круглая кровать под балдахином, мятое покрывало, гора подушек. Над кроватью зеркало.
– Спальня, что ли?
Они осторожно входят.
Лукреция открывает шкаф и видит несколько комплектов игривого нижнего белья, ящики набиты всевозможными предметами для удовлетворения замысловатых сексуальных фантазий.
– Как я погляжу, их сильно занимала мотивация номер семь, – усмехается Лукреция, вертя в руках раскладное изделие не вполне понятного назначения.
Потом она наклоняется над туфлями на высоченных каблуках.
– Мне бы пошло?
– Вам все идет, Лукреция.
Она кривит губы:
– Нет, я маловата ростом.
– У вас что, комплексы?
– Да, из-за роста.
Исидор берет альбом с фотографиями. Лукреция смотрит на снимки через его плечо.
– Тенардье заказывала фотографии обнаженной Андерсен, – бормочет она. – Вот эта, в одном корсете, подошла бы. Или эта, в латексе. Возьмем? На обложке это была бы бомба!
– Это кража, Лукреция.
– Ну и что? Прежде чем пойти в журналистику, я занималась грабежами.
– А я до журналистики был полицейским. Я не позволю вам воровать фотографии.
Они находят снимки праздника с участием одних и тех же персонажей и с одинаковой подписью – CIEL.
– Это вам о чем-нибудь говорит?
– Скорее всего это какая-то местная ассоциация. Вот, пожалуйста: Club International des Epicuriens et Libertins[2].
Исидор продолжает листать альбом. На многих фотографиях Наташа Андерсен и Сэмюэл Финчер сняты на праздниках в CIEL.
– Смахивает на что-то сексуальное, вроде клуба обмена супругами или чего-то похожего. Да уж, седьмая мотивация доказывает свое могущество.
– А что мотивирует вас, Лукреция? – ни с того ни с сего интересуется Исидор.
Она не удостаивает его ответом.
Пронзительный звонок, оба вздрагивают. Телефон. Журналисты остаются на месте. Рядом раздается другой звук, шорох простыней. Они не заметили, что под смятым покрывалом и горой подушек кто-то лежит.