Соседние нейроны, протянувшие свои окончания к мозгу, соприкасались с этими двумя электродами. Нейроны походили на ползучий плющ, всюду пытающийся зацепиться, установить связь и начать размножаться. В считаные дни встреча состоялась. Дендриты нейронов соприкоснулись с электродами, оплели их, и вскоре нейроны получили продолжение в тонком медном проводе. Вокруг стеклянных конусов образовался нейронный наплыв. Поразительное слияние органики и электроники.
Сами электроды были выведены на передатчик, расположенный под кожей головы, под волосяным покровом. Сначала туда же, под кожу, была внедрена ультраплоская батарейка, питавшая передатчик.
К ней прилагались электромагнит и приемное устройство, улавливавшее сигналы мозга, которые усиливались и преобразовывались компьютером в понятные данные. Наибольшую трудность представляла калибровка. Каждому типу мысли должно было соответствовать определенное движение на экране компьютера. Через несколько дней Жан-Луи Мартен, не отрывавший глаз от экрана, смог достичь мыслью той же скорости движения курсора, какой добивался при помощи пары «глаз-камер». Но превзойти эту скорость пока что не удавалось.
Сэмюэл Финчер спросил у американцев, почему так происходит, и получил совет добавить электродов. Чем больше обнаруживалось активных участков коры и чем больше туда вставляли электродов, тем быстрее становилось выражение мысли. У Каннингема стояло четыре электрода. Через несколько дней хирург снова вскрыл череп пациента и добавил два электрода, потом еще два. Теперь мозг Жан-Луи Мартена был начинен шестью стеклянными конусами. Выражение его мыслей становилось все более бойким.
«Получилось! – написал больной. – Для того, что я делаю, следовало бы изобрести новый глагол. Когда я хочу, любая моя мысль автоматически появляется на экране, как это лучше назвать? «Мысленным письмом»?
– Я мыслепишу, ты мыслепишешь, он мыслепишет?
«Да. Симпатичный неологизм».
Вслед за словами хлынули фразы. Как при постепенном отворачивании крана начинает течь вода, так здесь ударила тугой струей мысль.
Сэмюэл Финчер не мог поверить в успех рискованного эксперимента.
При первом подключении к компьютеру у Жан-Луи Мартена было ощущение, что его дух вышел за пределы черепа, подключение к интернету было уже выходом за двери больницы; теперь, благодаря имплантам, он слился со всей мировой информационной сетью.
Его взгляд, раньше метавшийся по экрану в поиске букв, теперь обрел сосредоточенность. Почти мгновенно родилась фраза: «Маленький шажок моего мозга и великий шаг для человечества, не правда ли, доктор?»
– Да, несомненно… – ответил Сэмюэл Финчер.
И тут, покоренный стремительностью, с какой стал выражать мысли пациент, он вдруг спросил себя, не превратился ли он в доктора Франкенштейна и надолго ли останется в его власти этот поразительный неподвижный больной с настолько креативной мыслью.
«Думаю, электроника увеличит могущество мозга, подобно тому как орудие труда увеличивает могущество руки».
В это время внутри черепной коробки Мартена дендриты нейронов продолжали собираться на кончиках конусов-электродов, как ползучие растения, обнаружившие источник влаги.
В огромном зале торжеств клуба CIEL приглашенные танцуют под вальс Штрауса. Кружатся шелковые и кисейные подолы платьев, мужчины в накрахмаленных смокингах вертят своих партнерш. Улыбки, смех. Здесь нет места стрессу. Милая беспечность эпикурейства.
Что, если все сводится только к этому: к изысканной еде, к прелести юных красавиц в сверкающих платьях, к радостной музыке? Зачем вечная тревога? Зачем страдать?
Исидор разглядывает одного удивительно спокойного гостя. На его лице нет ни морщинки. Эпикурейство ему очень к лицу. Он не отходит от женщины, соревнующейся с ним в безмятежности. Пара, не ведающая ни уныния, ни волнений, умеющая ценить мгновение, забывать о прошлом, о будущем, обо всем на свете.
Как приятно, должно быть, ничего не принимать близко к сердцу, пользоваться всем хорошим только для собственного блага, не обращая внимания на других. Способен ли на это я?
Пара кружится в танце. У них родятся дети, говорит себе Исидор, и дети тоже не будут ощущать на своих плечах тяжести мира. Поколения спокойных людей.
Жером Бержерак подходит к ним с бутылкой «Дом Периньон», в хрустальные бокалы льется чистый нектар.
Зал сотрясается от внезапного грохота.
Оставив от входной двери груду осколков, в зал вваливаются два десятка молодых людей в черной коже, в черных мотоциклетных шлемах, с черными щитами и с черенками от лопат.
– Это тоже номер программы? – интересуется Исидор.
Жером Бержерак хмурится:
– Нет, это «Стражи добродетели»…
Благодаря интернету и своему новому скоростному интерфейсу Жан-Луи Мартен мог наблюдать за женой и детьми. Для этого достаточно было подключиться к камерам видеонаблюдения в школе и в кабинете жены. Они его бросили, но он не переставал о них думать. «Шикарный тип» умеет прощать и продолжает любить семью. Снова беря в руки свою судьбу, он чувствовал приступ радости.
Изабелль упоминала как-то название агентства, где была взята напрокат сбившая его машина. Жан-Луи Мартен, ставший экспертом интернет-поиска, нашел сайт компании, номер водительского удостоверения и имя своего «убийцы»: Умберто Росси, бывший врач больницы Святой Маргариты. Жан-Луи Мартен сказал себе, что мир слишком мал и что некоторые встречи происходят не просто так. Но Росси уволился. Мартен искал его адрес и убедился, что у Росси нет места жительства.
В конце концов он нашел его в полицейском списке бездомных. После увольнения из больницы Умберто Росси неуклонно опускался на дно. Теперь он был оборванцем, цедившим вино на каннском пляже; порой полиция увозила его на обработку от вшей или на принудительное лечение от алкоголизма. В полицейской справке говорилось, что мужчина хранит свои пожитки под третьей скамейкой набережной Круазет. Благодаря камере – в городе Канны этого добра хватало – его можно было увидеть и услышать. Бывший нейрохирург, заросший бородой и неопрятный, плохо держался на ногах, но не выпускал из рук бутылку розового вина.
Жан-Луи Мартен вглядывался в бродягу. Из-за этого жалкого субъекта он потерял способность владеть телом. Его обуревало чудовищное желание расправиться с Росси.
Обладатель суперума, глазами которому служили тысячи веб-камер, а руками – жесткие диски тысяч компьютеров, он знал, что справится с этой задачей. Он мог раздавить его автоматической дверью, мог отредактировать полицейский файл, превратив его в опаснейшего маньяка. Топор был занесен и ждал сигнала от воли, обуреваемой жаждой мести.
Но тут Мартена посетила новая мысль.
Мне, обладателю сверхчеловеческого ума, требуется сверхчеловеческая мораль.
Он долго обсуждал это с Финчером. Оба признали, что было бы полезно снабдить мозг Мартена программой искусственного интеллекта, которая не только позволила бы ему быстрее соображать и не только держать под контролем пространство, но и помогла бы выработке «новой морали» для человека будущего.
Больной обзавелся программой искусственного интеллекта, при помощи которой авиадиспетчеры не допускали пересечения траекторий авиалайнеров. Программа была самой изощренной, очень надежной. Затем Финчер и Мартен вместе запрограммировали компьютер на понимание «человеческих ценностей». Началось с введения в корневую зону десяти заповедей Ветхого Завета: не убий, не укради, не возжелай чужой жены и так далее.
Странно, подумал Сэмюэл Финчер, что это не императивы, а глаголы в будущем времени. Получается, Ветхий Завет провозглашает пророчества: в один прекрасный день, очухавшись, ты поймешь, что больше не желаешь убивать, красть и возжелать.
Правда, заповеди, требующие повиновения Богу, пришлось исключить. Само понятие «Бог» находилось пока что за пределами понимания компьютеров. Их место заняли ценности повиновения человеку.
К предписаниям Ветхого Завета добавилась заповедь Нового: любите друг друга. Для запуска всего комплекса они переписали «Дао дэ цзин»[6]: кланяющийся распрямится, полое наполнится, истощившееся возобновится. Нашлось место и для поэмы Киплинга «Если»:
И если ты способен все, что стало
Тебе привычным, выложить на стол,
Все проиграть и вновь начать сначала,
Не пожалев того, что приобрел…
Пригодились разумные понятия главных течений мысли со всех пяти континентов.
В конечном итоге программа искусственного интеллекта стала суммой перспективной мудрости. Человек будущего получил от Мартена и Финчера несколько личных постулатов: принципы открытого сознания, признания непохожести, любопытства к новизне, систематического диалога.
Обогащенная программа стала электронным подсознанием Мартена.
Сэмюэл Финчер предложил наречь ее Афиной – так звали советчицу Одиссея, богиню мудрости.
Теперь, вооруженный «моралью с компьютерной поддержкой», больной мог заняться проблемой Умберто Росси. Формулировать вопрос было уже излишне, потому что Афина нашептывала свои советы – Мартену казалось, что она щекочет перышком кору его мозга. «Если тебе причинили зло, сядь на берегу реки и дождись, когда по ней проплывет труп твоего врага», – учил Лаоцзы.
Жан-Луи Мартен знал, что жизнь наказала его обидчика суровее, чем это сделал бы он сам.
До него вдруг дошло, что кара, уже постигшая Умберто Росси, вышла похуже смерти. Он превратился в мусор, стыдящийся самого себя и мучающийся каждое мгновение своего жалкого существования.
Я больше не держу на него зла. Алкоголизм перевешивает скорбностью даже синдром «запертого человека». У меня по крайней мере уцелела голова, сохранилась воля и способность ее выразить. Я могу мыслить, я не лишился достоинства. Я – достойное существо.