Девушка отрывает подол лилового платья, чтобы было свободнее ногам. Слышится шум – без сомнения, это приближаются санитары. Она вылезает в окно.
Мышь встала на задние лапы, чтобы преодолеть следующую трудность – выход, расположенный у нее над головой. Собрав силы, она подпрыгнула и пролезла в дыру.
Вот она и во дворе. Мимо проходит человек. Больной или кто-то из персонала? Кто его знает. Она ныряет в первую подвернувшуюся дверь.
Здесь стены увешаны наивными картинами «таможенника» Руссо. Изображенные им люди держатся за руки посреди буколических лугов, усыпанных цветами ярких свежих тонов.
Услышавший ее шаги больной встает.
– Надо же, журналистка! Доброе утро, как ваши дела?
– «Доктор» Робер! Спасибо, хорошо, а ваши?
Неожиданно он набрасывается на нее. Ему на помощь спешат другие больные.
Фрейд попал в новый шлюз, где теснились другие самцы. Он быстро понял, что здесь придется прибегнуть к когтям и зубам. Расталкивать соплеменников ему помогала злость при виде такого близкого рычага.
Придавленная живой горой, она не может шелохнуться. Ее крепко держат за руки и за ноги.
– Отпусти меня, Робер, я передам тебе сигарет, – умоляет Лукреция Немрод.
Робер обдумывает ее предложение.
– Целые блоки. Без фильтра! – подлизывается молодая журналистка.
– Знаю, это вредно для здоровья, – заявляет больной. – В прошлый раз на меня из-за тебя наорали. Если бы ты не предлагала сигарет, никто бы на меня не кричал. Ненавижу, когда на меня орут.
– Прости, Робер.
Он сильно бьет кулаком в стену.
– Твоим извинениям грош цена! Снова пытаешься соблазнить меня сигаретами? Дьяволица!
Он вращает глазами и тяжело дышит.
– Я думала, это доставит тебе удовольствие.
– Конечно, еще какое. Огромное удовольствие! Сигареты – мое наваждение, они снятся мне по ночам, днем мне кажется, что я курю. Но… – Он успокаивается и задумывается. – Но это ничто по сравнению с желанием добраться до «Последнего секрета»!
Он произносит это мечтательно, словно говорит о благодати. Остальные тоже стихают, как если бы одно это упоминание несло успокоение.
– «Последний секрет»?
– Это то, что нам дает Никто.
– Кто это – Никто?
Все дружно ропщут.
– Она не знает, кто такой Никто! – поражены больные.
– Зато все знают, кто ты. Грязная шпионка, вот кто ты такая! Ты пролезла сюда, чтобы понаписать в газетах гадостей о лечебнице, тогда ее закроют. Все вы, журналисты, одинаковые! Вам обязательно надо выпачкать любую чистоту, любую красоту.
Лукреции становится тревожно.
– Нет, я за вас.
– Никто предупредил о твоем появлении. Он упрекнул лично меня за то, что я тебя впустил. Придется как-нибудь отбить у тебя желание к нам приставать. Все согласны?
Безумцы дружно изъявляют согласие. Кто-то издает причудливые звуки, лица некоторых искажены нервным тиком.
Робер осторожно берет молодую женщину за острый подбородок, словно намерен ее осмотреть. Она не сводит с него изумрудные глазищи. Обычно от такого взора мужчины тонут в ее красоте и теряют все силы.
– Тобой займется Люсьен!
Лукрецию мучает нехорошее предчувствие.
– Люсьен! Люсьен! Люсьен! – подхватывают остальные.
– На помощь!
– Голоси сколько влезет, – говорит Робер. – Здесь тебе никто не поможет. В лучшем случае ты привлечешь новых желающих с тобой позабавиться.
– Люсьен! Люсьен! Люсьен! – скандируют больные.
Люсьен оказывается здоровенным детиной с маленькой головкой, всклокоченными волосами и мерзкой ухмылкой. Он подходит, пряча что-то за спиной, и хватает журналистку за лодыжку. Она сопротивляется, но ему помогают остальные сумасшедшие.
Лукреция таращит на мужчину испуганные зеленые глаза. Что у него за спиной? Нож? Клещи? Это какой-то садист! И тут Люсьен демонстрирует свое оружие – перо цесарки.
Уф, всего-то…
У нее отлегло от сердца, но детина странно кривится:
– Как насчет щекотки, мадемуазель? У меня свой сдвиг – щекотка.
Он подносит перышко к ступне Лукреции и слегка проводит им по этому чувствительному месту. Тонкая кожа ступней покрыта двумя тысячами термических и пятью тысячами тактильных рецепторов, а также тридцатью нервными сетями, чувствительными к боли. Прикосновение действует на тельца Пачини, расположенные в подкожных тканях. Возбуждающий сигнал поднимается по ноге, ускоряется в бедренном нерве, достигает позвоночника и спинного мозга, потом рептильного мозга, не умеющего рассуждать. Внутри него нейроны отвечают на гиперстимуляцию выделением эндорфинов.
Лукреция чувствует неодолимое желание хохотать. Между участками ее мозга происходит короткое замыкание. Она больше не может сдерживаться и хохочет, бормоча при этом:
– Нет, только не это! Вы не имеете права.
Но Люсьен – изощренный мастер щекотки. Его следующий прием застает ее врасплох: он водит пером по ступням зигзагами. Она смеется, как не смеялась еще никогда.
Кровь переполнена эндорфинами, но потом начинается нечто противоположное.
За удовольствием приходит боль. Эндорфин уступает место веществу P и брадикинину, гормону страдания. Одновременно для удержания этого гормона мозг Лукреции выделяет нейротензин.
Вся эта внутренняя алхимия ей неведома, но судороги усиливаются, рот то и дело открывается в поисках воздуха, она уже рыдает, гримасничая между приступами хохота.
Это невыносимо. Неразберихе чувств она предпочла бы простую бесхитростную боль.
Что, если Финчер умер вот так, от щекотки? Какая ужасная смерть!
Она бьется в руках безумцев, сжимающих ее все сильнее.
Нет, это уж слишком, пусть это прекратится!
Сумасшедшие вокруг нее тоже смеются, но как-то странно. Видя эту миниатюрную женщину, попавшую в больницу извне, во власти худшего извращенца из их числа, они ощущают происходящее как месть отвергнувшему их миру нормальных людей.
– Мы добьемся, чтобы у нее от хохота отвалилась голова, – говорит маленький человечек с хитрым взглядом.
Самый спокойный из всех – Робер. Она воспринимает его корой, но ее рептильный мозг уже взорвался, и пламя нейромедиаторов перекинулось в лимбический мозг.
У нее пожар в глотке, из глаз непрерывно льются слезы.
Я должна взять под контроль свой мозг. Куда это годится – не выдержать щекотки?
Но ей теперь думается с трудом. Где-то в коре сидит желание покориться этому безостановочному хохоту. В конце концов, смерть от смеха – красивая смерть.
Лукреция восстает и беснуется.
Другая честь ее коры решает как можно быстрее обустроить убежище для мыслей, местечко, где они укроются от щекотки.
Найти спасительное решение! – значится заглавными буквами на фронтоне этой полевой штаб-квартиры.
Думать о грустном.
Кристиана Тенардье.
В затылочной визуальной зоне появляется высокомерная самодовольная физиономия.
Наконец-то хохот прекращается.
Люсьен, удивленный утратой власти, хватает девушку за другую ногу.
Лукреция не двигается.
Больные, пораженные ее самообладанием, отшатываются. Их впечатляет сохранение рассудка в подобный момент. Лукреции хватает их оцепенения, чтобы вырваться из колеблющихся и потрясенных рук.
И тут Робер жмет на тревожный звонок.
Фрейду удалось запугать всех самцов. Мотивированный рычагом, он нанес ранения нескольким соплеменникам и достаточно впечатлил свирепостью остальных, чтобы они держались на расстоянии. После этого он осторожно занялся очередным замком и высвободил защелку. Дверь закрылась за ним, и теперь конкуренты, не знавшие о могуществе рычага, были ему нестрашны.
РЫЧАГ…
Фрейд достиг участка, где продвижение дальше было возможно только ползком, на животе.
Смекалка подопытного зверька приводила Финчера в восторг.
– Мышь превращается в гения! – воскликнул он.
«Все дело в мотивации, – дополнил Мартин. – Испытания заставляют развивать новые таланты».
– Ты прав. Ради ускорения она усиливает внимательность и быстрее соображает. Ее дендриты постоянно возбуждены, нейронные сети усложняются для обеспечения этой сверхактивности мозга.
«Последний секрет» обостряет ум».
Лукреция мчится изо всех сил. Она вбегает в спальню, оказывающуюся тупиком.
Все пропало.
Но возникшие неведомо откуда руки тянут ее в потайной люк посреди фрески, намалеванной рядом с картиной Ван Гога. Крышка люка быстро закрывается. Она на чердаке.
Перед ней гибкая брюнетка с горящими черными глазами. Ничего не поделаешь, придется ей довериться. Преследователи уже гомонят под ними, внизу.
– Меня зовут Ариана. Вы хотите сбежать?
Слышны шаги. Преследователи удаляются.
– Можно сказать и так.
– А я колеблюсь…
– Пока вы будете разбираться в своих предпочтениях, я, пожалуй… – Журналистка бросается к люку.
Но брюнетка хватает ее за руку. Она нажимает на выключатель, и на чердаке загорается свет.
– Я верю в знаки. На моем пути оказались вы, значит, я тоже должна сбежать.
Ариана приближается к Лукреции с видом заговорщицы:
– Я не сумасшедшая. Я вылечилась, но они этого не замечают.
Она ведет Лукрецию к свободе, но потолок становится все ниже, и обеим приходится опуститься на четвереньки.
Фрейд выбрался через люк в пластиковый коридор.
Две молодые женщины вылезают через форточку на крышу. Оттуда они спускаются по водосточной трубе.
– Мы покидаем форт?
– Финчер расширил больницу, ставшую слишком тесной. Больные ночуют в спальных палатах, которые вы видели, но работают в новых помещениях за пределами крепости.
Они бегут среди деревьев, то и дело оглядываясь и проверяя, нет ли преследования. Эвкалиптовая аллея, Фазанья дорога. Женщины подбегают к большому современному зданию, скрытому деревьями. Перед ними бронированная дверь с двумя камерами наблюдения.