– А здесь можно позвонить? – смелеет Лукреция Немрод.
– У них нет телефона, – предупреждает Гнев Божий.
– Как же они сообщают о возникновении какой-то проблемы?
– Их не возникает. Вы – первая «проблема», с которой они столкнулись за многие столетия. Сент-Онора – место, где не ведают мирских мук. К тому же телефон предназначен для того, чтобы по нему говорить, а они дали обет молчания.
– Логично. Надо было самой сообразить.
– Они не хотят отвлекаться на внешние шумы. У них нет ни телевизоров, ни интернета, ни радио, ни женщин. Истинный покой!
С наполовину презрительным, наполовину радостным видом Гнев Божий добавляет:
– Впрочем, у них, кажется, есть факс для заказов.
Монах кивком подтверждает его слова.
Гнев Божий пожимает плечами, как будто снисходит до удовлетворения женского каприза, но потом ждет от нее благоразумия.
– Напишите что-нибудь, они отправят.
Она пишет записку для Исидора с указанием своего местонахождения и добавляет имя и номер телефона.
– А сейчас вы можете позавтракать в трапезной, – предлагает Гнев Божий, провожая девушку к зданию.
– Вы-то что здесь делаете?
– Отдыхаю. Каждый месяц я беру три дня отпуска, чтобы разобраться, что к чему, и отдышаться. Здесь разлита святость. Знаю, у нас разные убеждения, но можете мне поверить, здесь вы в безопасности. Насилие сюда не проникает.
Они входят в трапезную. Монахи уже помолились и теперь сидят за длинным столом. При появлении молодой женщины они дружно смотрят в ее сторону.
Это она.
Ее встречают ласковыми улыбками.
Не обращая внимания на взгляды, журналистка бесстрашно идет вперед. Гнев Божий предлагает ей место на дубовой скамейке. Вокруг нее переходят из рук в руки кувшины с молоком, горшочки с овсянкой и с медом. Изучая лица монахов, Лукреция гадает, что их сюда привело.
– Не торопитесь с суждением, мадемуазель, это славные люди. Не обращайте внимания на их устаревшее облачение, постарайтесь увидеть людей, пожелавших выйти из надоевшей утомительной игры. Они по-своему счастливы. Кто еще в наше время назовет себя счастливым?
– В Евангелии сказано: «Блаженны нищие духом, ибо у них есть Царство Небесное».
Он не реагирует на намек.
Она с отвращением ест овсяные хлопья с молоком; впрочем, после всего перенесенного она так проголодалась, что не думает капризничать.
– Каким ветром вас занесло в психбольницу? – осведомляется у нее Гнев Божий.
– Там сделали важнейшее открытие. Возможно, это новый препарат, позволяющий управлять человеческим мозгом.
Гнев Божий перестал обращать внимание на ее слова, он предпочитает вещать сам:
– В наше время это проблема: исповедники больше не в моде, власть успокаивать души доверена психотерапевтам. Но на что они годны? Только и могут, что снимать у пациентов чувство вины. Случайно так выходит, что клиент всегда прав. Виноваты всегда другие: общество, родители, друзья. Они делают то, что быстрее всего приносит удовольствие, не заботясь о причиняемом зле. Вот люди и бегут к психотерапевтам, чтобы те убедили их, что они поступают хорошо.
Предводитель «Стражей добродетели» сжимает кулаки.
– И поэтому вы напали на CIEL?
– Нет, там другое. Они распутники. Дай их движению волю, и они развратят все общество. Я видел, как это бывает, в Таиланде, в Паттайе. Знаете про Паттайю? Это курорт на берегу моря. В молодости я побывал там и испытал шок. Представьте город размером с Канны, где все посвящено только удовольствиям. Всюду проститутки, азартные игры, жестокий бокс, алкоголь, наркотики. Четырнадцатилетние девочки продают свое тело не разово и не на ночь, а на год или на десятилетие, и ими пользуются мерзкие похотливые субъекты. Чартерные компании доставляют туда прямыми рейсами целые борта разнокалиберных боссов. Тринадцатилетние мальчишки бьются в таиландский бокс, вымазанные обезболивающими снадобьями, и в пятнадцать лет умирают от внутренних кровотечений. У меня на глазах одни стриптизерши открывали половыми органами бутылки, другие запихивали внутрь себя живых змей. (В этом месте рассказа Лукреция содрогается.) Такое ли будущее надо желать человечеству?
Увлекшись, Гнев Божий машинально подкладывает в ее миску овсянки.
– Не все люди таковы. Всех нас учили не удовлетворять систематически первичные побуждения. Иначе весь мир превратился бы в вашу Паттайю, – отзывается Лукреция.
– У клуба эпикурейцев все больше конкурентов. Очень жаль, ведь сам Эпикур на самом деле воспевал, наоборот, простые радости и призывал поклоняться справедливости духа.
– Знаю, Декарт не был картезианцем, Эпикур – эпикурейцем, – подхватывает она невнятно, потому что рот у нее набит размокшим от молока овсом, склеившимся от меда.
– Это все Лукреций, ваш тезка-мужчина, ученик Эпикура: в биографии учителя он приписал тому лозунг «пользуйся всем!». Потому что сам Лукреций искал одних наслаждений.
– А вы возомнили себя современным Оригеном?
– Ориген был великим толкователем Ветхого и Нового Заветов, отважным человеком, не изменявшим убеждениям.
– Еще он придумал семь смертных грехов и, кажется, сам себя кастрировал.
Она ежится, как от холода. Он наливает себе в стакан простой воды.
– Кастрировал? Это не доказано. Насчет того, что это он изобрел понятие семи смертных грехов, тоже есть сомнения. Об истории известно только то, что рассказывают историки.
– Не перечислите все семь смертных грехов? Что-то я запамятовала.
– Сладострастие, чревоугодие… Надо же, я тоже подзабыл. Ничего, обязательно вспомню.
Он подает ей корзину с фруктами.
– Нет, благодарю. Вот от кофе я бы не отказалась, желательно покрепче.
Монахи жестами требуют, чтобы она говорила тише.
– Здесь не подают кофе, уймитесь, – шепчет Гнев Божий.
Чтобы прийти в себя, Лукреция закрывает глаза. В нос бьет запах старых камней, потом его вытесняет дух овсянки с молоком, ощущается и аромат цветущей мимозы.
– Зачем все время бежать? Зачем все время сражаться? – вопрошает он, беря ее за руку.
Она вздрагивает, как от ожога.
– Не знаю, – отвечает она раздраженно. – Таков уж мир, в котором мы живем.
– Индийская пословица гласит: «Нет желания – нет страдания». Это лейтмотив всех мистических учений. Тут есть о чем поразмыслить. Постарайтесь осознавать ваши желания одно за другим, по мере того как они вас посещают. Осознайте, четко определите – и отбросьте. Вот увидите, вы почувствуете небывалую легкость!
Какое у нее самое острое желание прямо сейчас? Открыть миру происходящее в больнице Святой Маргариты. Но это подождет. А второе? Отдохнуть в постели после всего пережитого. От этого она мысленно отмахивается. Какие еще желания? Найти Исидора (он меня подбадривает). Пусть Тенардье признает высокое качество ее статьи (пора одернуть эту мымру).
Остальное кучей. Выйти замуж за прекрасного принца (только чтобы не покушался на ее свободу). Иметь очаровательных детишек (только чтобы не отнимали много времени). Нравиться всем мужчинам (только чтобы ни один не предъявлял на нее права). Вызывать зависть у остальных женщин (плюс восхищение). Быть знаменитой (на условии уважения к ее частной жизни). Чтобы ее понимали (только умные люди). Не стареть (но становиться все опытнее). Сигаретку. Грызть ногти. Чем больше она думает, тем больше замечает, что постоянно живет с десятками крупных желаний, а есть еще сотня мелких, вечно щекочущих кору ее головного мозга.
– Махните на все рукой. Отступите. Не побыть ли вам здесь подольше? В покое.
Он снова берет ее руку. В этот раз она не реагирует. Тогда он хватает ее за обе руки и крепко стискивает.
Она, не разжимая век, мысленно твердит: «Покой, покой…»
Когда она, наконец, открывает глаза, то видит новую троицу.
Все трое ей знакомы: это Робер, Пьеро и Люсьен. Какой-то монах тычет пальцем в ее сторону, на его дощечке она читает: «Идемте, я знаю, где она». Мозг разражается могучим залпом адреналина и будит все клетки, норовившие было вздремнуть.
Гнев Божий по-прежнему сжимает ей руки, не позволяя шелохнуться. Остается лягнуть его под столом в колено, чтобы разжал хватку. Опрокинув дубовую лавку, Лукреция проворно устремляется к двери. Несколько секунд назад она избавилась было от всяких желаний, теперь же прорезалось одно, и очень сильное: удрать.
– Живи в страхе Божьего гнева, безбожница! В страхе Божьего гнева! Он взирает на нас с небес! – громыхает преобразившийся Deus Irae.
Монахи истово крестятся, словно появление трех рыцарей отмщения стало для них символом небесной кары. Женщина, дерзнувшая покуситься на их покой, должна понести наказание.
Лукреция подбегает к боковой двери, прежде чем ее настигают недруги, и бежит вниз по каменной лестнице. Она не оглядывается, но слышит за спиной торопливые шаги. Монахи, поднимающиеся навстречу, пытаются ее схватить, но она проскальзывает между ними.
Вместо того чтобы отправить факс, они поставили в известность лечебницу! Меня чуть было не сцапали! А все предательское желание расслабиться и баюкающий голос Гнева Божьего. Но он просчитался. Наш мир – это движение. Замедлить шаг – значит отстать.
Она устремляется в южную сторону, к громоздящемуся там укрепленному монастырю. Но ее враги уже там. Что ж, выбора нет. Защитив руку тканью монашеского плаща, она разбивает витраж, изображающий святого Гонория, и бежит к морю.
Один раз вода спасла ее, может, спасет снова. Туман скрывает ее от преследователей. Лукреция сбрасывает плащ, сковывающий движения, и плывет образцовым брассом в открытое море.
Теперь я не могу укрыться на острове, задача – избежать непосредственной опасности.
Но Умберто, поджидающий в катере, замечает ее и торопится запустить мотор.
Она все быстрее разрезает гребками не то воду, не то плотный туман. В ушах нарастает шум мотора.
Этому не будет конца.