– Так он наткнулся на вентромедиальное ядро, считающееся центром насыщения. Его разрушение приводит к булимии.
Умберто обводит соответствующий участок и рисует отходящую от него стрелку с аббревиатурой.
– Он также открыл AHL, латеральный участок гипоталамуса, считающийся центром аппетита. Его разрушение приводит к анорексии. И еще один занятный участок, названный им MFB, бугор переднего промежуточного мозга, особенность которого в том, что там помещается центр удовольствия.
Бывший нейрохирург ставит точку в центре мозга.
– Центр удовольствия?
– Многие неврологи считают это Граалем. Анекдотичная особенность: совсем рядом расположен центр боли.
Увлеченно слушающий рассказчика Жером Бержерак бормочет:
– Не эта ли близость объясняет то, что люди путают удовольствие и боль и становятся садомазохистами?
Умберто пожимает плечами и с пылом продолжает:
– Электрод, вживленный в центр удовольствия у крысы и соединенный с устройством, позволяющим зверьку самому включать стимуляцию, задействуется до восьми тысяч раз в час! Зверек все забывает: еду, секс, сон.
Вертя бокал, он проводит мокрым пальцем по его краю, извлекая из хрусталя высокий, как визг, звук.
– Все, что кажется нам приятным в жизни, радует нас только в той степени, в какой стимулирует эту зону.
Он ударяет кончиком ручки в точку, обозначенную им как центр удовольствия, протыкая в скатерти дырку.
– Это то, что побуждает нас к действию. Здесь причина всех наших поступков. Сэмюэл Финчер назвал эту точку «Последним секретом».
Еще. Еще. Как они не понимают, что важно только ЭТО. Все остальное – пыль. Существование – не более чем череда мелких шажков с целью испытать то, что испытал сейчас я. Еще. Здесь все останавливается… Еще, сжальтесь, еще, еще, еще, еще.
Моряк, довольный произведенным впечатлением, вытаскивает из кармана и раскуривает пенковую трубку.
– Сильнее этого нет ничего на свете. Деньги, наркотики, секс – ничтожные ввиду своей косвенности потуги возбудить это местечко.
Все набрали в рот воды и мысленно оценивают значение услышанного.
– Вы хотите сказать, что все, что бы ни мы делали, преследует единственную цель – стимулировать эту зону? – спрашивает Лукреция Немрод.
– Мы едим для стимуляции MFB. Мы говорим, ходим, живем, дышим, занимаемся предпринимательством и любовью, воюем, совершаем хорошие и плохие поступки, размножаемся только ради электрического стимула в этой зоне. «Последний секрет». Это наше наиболее глубинное, наиболее жизненное программирование. Без него мы ко всему утратили бы вкус и умерли бы от тоски.
Молчание. Все смотрят на остатки бараньих мозгов в тарелках. В головах участников разговора происходит мгновенное осознание головокружительной важности сделанного Джеймсом Олдсом открытия.
– Как вышло, что такое исследование осталось незамеченным? – спрашивает Жером, теребя усы.
– Вы представляете себе последствия его огласки?
Умберто кладет трубку и подзывает официанта, чтобы попросить стручкового перца. Обработав перцем кусок хлеба, он торопливо его глотает. От этого он багровеет, с трудом дышит, гримасничает.
– Теперь я не почувствую вкуса других блюд… Понимаете? Прямое стимулирование «Последнего секрета» подавляет любую другую деятельность. Как я сказал, подопытные животные забывали все жизненно важные потребности: еду, сон, размножение. Это абсолютный наркотик. Это как слепящий свет, из-за которого любой другой свет меркнет.
Он отрезает ножом кусочек хлеба и долго его жует, чтобы потушить пожар у себя внутри.
– Понимаю, – задумчиво произносит Исидор. – Если перефразировать Парацельса, то «немного стимулирования возбуждает, много вызывает экстаз, избыток убивает». При распространении практики стимулирования «Последнего секрета» все наши нынешние проблемы с героином, крэком и кокаином показались бы детской игрой.
Нейрохирург, жалея о своей опрометчивости, просит воды, но и ее мало, чтобы прийти в себя после перца.
– Джеймс Олдс, надо отдать ему должное, понял, какие последствия будут у его открытия. К нему потянулись бы руки мафий всего мира, оно понадобилось бы всем неудачникам планеты, стоило бы им только о нем прослышать. Все они превратились бы в рабов этого чувства. Олдс разглядел общество будущего, в котором человечество было бы готово все отдать за этот пряник. Диктаторы могли бы вить из нас веревки. Олдс еще в 1954 году понял, что открытие «Последнего секрета» чревато отмиранием человеческой воли.
Никто уже не ест. Лукреция представляет мир, все жители которого имеют на затылке электрический штепсель и помышляют только о новой дозе тока.
Он неуклюже возился со штепселем вольтметра, желая снова его включить. Ольга, опомнившись, схватила шприц, наполнила анестезирующим средством и всадила ему в ягодицу. Финчер почувствовал, как по жилам растекается покой, но сохранил бойкость и не выронил шнур.
Другие санитары тоже воткнули в него иглы. Он пытался стряхнуть эти дротики, но тщетно. Он был подобен взбешенному быку, окруженному мечущими бандерильи пикадорами.
– ЕЩЕ! – взревел он.
Успокоительное сделало свое дело. Доктор Сэмюэл Финчер растянулся на полу. Вся русская медицинская бригада пребывала в шоке. Он тоже.
…еще…
Еще водички, чтобы унять обожженные вкусовые сосочки.
– Невероятно, – выговаривает Жером Бержерак.
– Ошеломляюще, – добавляет Лукреция.
– Кошмар, – заключает Исидор.
Капитан Умберто по-прежнему потеет от перечного заряда.
– Джеймс Олдс не пожелал выяснить, как может быть использовано его открытие. Он поспешил от него отречься, уничтожил сделанное, собрал людей, с которыми работал, и взял с них обещание никогда не возвращаться к экспериментам с «Последним секретом».
– И они согласились?
– Джеймс Олдс описал им вероятное будущее своего изобретения. Никакой ученый не желает гибели человечества, спасибо встроенной системе сохранения вида. Она спрятана в глубине нашего рептильного мозга и восходит к первобытному, животному прошлому. Когда мы еще были рыбами, она уже существовала. Она имелась даже у нас одноклеточных…
Официант подает цыпленка, утопленного в провансальском соусе. Голова птицы запечена в тесте, туловище обложено овощами, и все это в свете идущей дискуссии имеет патетичный вид. К блюду никто не прикасается.
– Могущество жизни… – бормочет Исидор.
– Джеймс Олдс и его друзья думали о своих детях и внуках. Это важнее научной славы. И потом, кому охота взваливать на себя ответственность за крах человечества?
У Жерома горят глаза. Моряк вздыхает.
– Они поклялись. Джеймс Олдс уничтожил всю документацию, из которой можно было узнать, где залегает «Последний секрет». Подопытные крысы были умерщвлены. В дальнейшем Олдс изучал другую зону, расположенную, кстати, неподалеку, помогающую лечению эпилепсии.
– А я-то думала, что мы живем в циничном мире, где всем заправляют биржа, вояки, бессовестные ученые. Должна признать, что этот мистер Олдс сделал честь своей профессии, – замечает Лукреция.
– Неужели достаточно было просто все прекратить? – удивляется Исидор.
– «Последний секрет» – крохотный участок, расположенный по совершенно определенному адресу. Не имея этого адреса, нельзя ничего предпринять. Некоторые, наверное, пытались, но поиск этой точки в мозгу равносилен поиску иголки в стоге сена.
Лукреция умалчивает о фокусе, которому ее научил Исидор: поджечь сено и потом пройтись по пеплу с магнитом.
– А дальше? – торопит рассказчика Жером, опьяненный его рассказом.
Умберто манит их пальцем и вполголоса, чтобы не услышали за соседними столиками, отвечает:
– А дальше кто-то проболтался.
Доктор Черниенко наклонилась к лицу пациента:
– Вам лучше, месье Финчер? Ну и напугали вы нас!
Оказалось, что его прикрутили к койке прочными кожаными ремнями. Он изо всех сил подпрыгнул, приподняв кровать, но тут же упал.
– Еще, я хочу еще!
Доктор Черниенко ввела ему новую дозу успокоительного.
– Кто же оказался предателем?
– Остальное мне рассказал сам Финчер. Тайну выдала женщина-нейрохирург, работавшая с Олдсом, доктор Черниенко. В 1954 году она вместе с остальными поклялась держать язык за зубами, но после третьей попытки самоубийства дочери, подсевшей на героин, решилась на крайность. Практиковать в США, где коллеги подняли бы ее на смех, она не могла, поэтому вернулась в Россию и прооперировала дочь в Институте мозга в Санкт-Петербурге. В те времена никому не пришло в голову за ней проследить. Результат превзошел все ожидания. Дочь отказалась от наркотиков и вернулась к нормальной жизни. Про «Последний секрет» Черниенко, естественно, помалкивала. Но все равно пошли слухи о чудо-хирурге, умельце выковыривать из мозгов наркоманов зону с зависимостью. Героин употреблял сын министра финансов, вот тот и надавил на нее, чтобы она спасла его ребенка. У доктора Черниенко не было выбора. Операция прошла успешно. За сыном министра финансов последовали дети других чинуш, модные рок-звезды, актеры и, в конце концов, просто дети из хороших семей. Они слетались на трепанацию со всей России. Черниенко не объясняла, как она работает. Русское правительство было в восторге оттого, что располагает чудодейственным средством, неведомым даже Западу.
Никто давно не ест. Официант, удивленный неприкосновенностью цыпленка, нарезает его и раскладывает по тарелкам.
– Полагаю, Черниенко удаляла центр удовольствия? – спрашивает Жером Бержерак.
Моряк понижает голос:
– Похоже, она не мелочилась. При каждой операции она вырезала из мозга полтора кубических миллиметра.
– Какими становились пациенты после операции? – интересуется Лукреция.
– Немного меланхоличными… Но вопрос стоял остро: либо это, либо смерть. Так что родители не колебались.