Исидор делает приветственный жест.
– А вот и Цирцея, самая прекрасная и самая опасная из колдуний, – объявляет он. – Это следующее испытание после сирен.
– Обольстительница, при помощи волшебной палочки превращавшая мужчин в свиней? – просит уточнения Лукреция.
Молодая женщина жестом разрешает им сесть на табуреты:
– Что вы знаете о жизни топ-модели? Классический путь в этой среде – это сначала амфетамины, чтобы не засыпать, несмотря на разницу во времени, не испытывать голода и не толстеть. Ими пичкает агентство. Потом – переход на экстази, чтобы беззаботно веселиться и кутить, дальше кокаин для придания блеска глазам, ЛСД для забвения самой себя и того, что с нами обходятся, как со скотом на ярмарке. Ну и, наконец, героин – забыть, что ты живая.
Спасибо моему низкому росту, спасшему меня от стольких бед, думает Лукреция.
Наташа расхаживает вокруг Исидора, поигрывая пистолетом:
– Многие принимали наркотики на модных показах, чтобы выглядеть артистичнее. Тоже мне, трагические актрисы! Что ж, мы разыгрывали трагедию для зрителей, это было частью зрелища. Из-за друга-фотографа, снабжавшего меня наркотиками, я стала настоящей наркоманкой. Это была бесконечная спираль. Меня больше ни на что не тянуло. Вы понятия не имеете об эффективности героина. Не хочется больше ни есть, ни спать, ни заниматься сексом. Ты теряешь уважение к людям, напропалую лжешь. Больше не уважаешь себя. Я перестала ценить родную мать и вообще всех, кроме наркодилера. Он завладел мной со всеми потрохами: деньгами, телом, здоровьем, я бы жизнь отдала за лишние секунды галлюцинации.
Исидор тянется к карману.
Наташа вздрагивает, но он успокаивает ее, протягивая пакетик с лакричными ирисками:
– Я семь раз пыталась покончить с собой. После последней попытки мать решила меня спасти. Она взялась за это со всей решимостью. Она знала, что вразумить меня, подействовать угрозами, вызвать у меня доверие невозможно. Я лгала, все было мне противно, я забыла, что такое уважение. А она меня любила. То, что она для меня сделала, – наивысшее доказательство ее любви. Терять мне было нечего. И если бы операция не удалась, я бы предпочла, чтобы она осталась безумной или даже умерла. Она меня прооперировала.
Дрожь доктора Черниенко становится еще сильнее.
– Ад там. В наших головах. Нет желаний – нет страданий! Нет желаний – нет страданий! – твердит она на манер политического лозунга.
Исидору все это страшно интересно.
– Нет мучений – нет жизни. Разве любому живому существу не присуща способность страдать? Даже растение страдает, – напоминает он.
Молодая женщина обнимает старуху и целует ее в щеку. Свободной рукой она берет ее за руку.
– Операция полностью удалась. Наташа вернулась в мир живых людей. Она мигом приобрела известность, русское правительство стало меня поощрять. Для страны это было удачным символом. Мы добились успеха там, где Запад топтался на месте. Как можно объяснить нежелание спасать героиновых наркоманов? Никак! Ни верность данному слову, ни запрет прикасаться к мозгу здесь совершено ни при чем.
Наташа смотрит на обоих журналистов, не мигая.
– О моих исследованиях пронюхал Финчер, – продолжает доктор Черниенко. – Он явился ко мне. Он первым понял, что я занимаюсь центром удовольствий, открытым Джеймсом Олдсом, и попросил об операции. Но он не хотел, чтобы я удалила этот центр, наоборот, он попросил его стимулировать.
– Значит, вы и Финчер – не случайность, – заключила Лукреция.
– Мамина операция удалась, – продолжила Наташа, – но возникли вторичные эффекты. Она отбила у меня тягу не только к наркотикам, а вообще ко всему. Боль от нехватки героина сменилась болью от недостатка эмоций.
– Я была за то, чтобы они встретились. Они представляли собой две чаши весов. У Финчера был избыток того, чего не хватало Наташе. Один он мог ее понять, – сказала доктор Черниенко с усиливающейся дрожью.
– А я его убила… – прошептала Наташа.
– Вы его не убивали, – уверенно возражает Исидор.
Топ-модель пожимает плечами:
– Финчер поставил себе цель довести меня до оргазма. В тот вечер он особенно старался. Победа порождает желание новых побед. Мы крепко обнялись…
– …и он умер.
– По вашим словам, вы вживили ему в голову передатчик. Кто посылал сигнал?
На мониторе компьютера на столе неподалеку загорается одно слово:
«Я».
Потом под ним появляется строка:
«Приходите повидаться».
Жан-Луи Мартен не понял, что произошло. После победы над Deep Blue IV он по привычке послал поздравительный разряд: 19 минивольт, продолжительность полсекунды.
Обычно Сэмюэл Финчер немедленно звонил с рассказом об ощущениях, но в этот раз звонка не было.
Мартен прождал несколько часов. Больной слушал по компьютеру телевизионные новости и вдруг узнал страшное: умер доктор Сэмюэл Финчер.
СЭММИ… УМЕР?
Невозможно.
На экране полицейские уводили Наташу.
Она воображает, что это она. Нет, это я. Убийца – я.
Жан-Луи Мартеном овладело жуткое отчаяние. Сэмми. Только что он убил единственного, кого по-настоящему любил. Единственного, к кому испытывал безмерную признательность.
Из его глаза потекла слеза, изо рта слюна. Но никто на него не смотрел, некому было узнать о придавившем его колоссальном горе. Он не знал, что оплакивает: утрату друга или одиночество, отныне безраздельное.
В ту ночь на стадии парадоксального сна Жан-Луи Мартену приснилась картина «Апофеоз Гомера». Во сне он слышал голос Гомера, декламировавший «Одиссею»: «На следующей стоянке, на острове Гелиоса, людей обуяло невиданное безумие. От голода они перерезали священных быков. Улисса с ними не было, он в одиночестве удалился молиться в глубь острова. Вернувшись, он впал в отчаяние, но сделать уже ничего не мог. Быков изжарили и съели. Месть Гелиоса была скорой, корабль разломился от ударившей в него молнии».
На лицо Гомера в правой части картины накладывалось лицо Сэмми со страшным оскалом экстаза в последнюю секунду жизни. В лицо ударила молния, и оно застыло, как фотография в новостях.
«Все, кроме Улисса, потонули». Мартен увидел самого себя, плывущего в море на картине Сальвадора Дали.
«Влез он на киль и, оседлав его, уплыл от бури. Долго он плыл, пока не достиг острова Калипсо, который не мог покинуть долгие годы».
Остров Калипсо!
Боже!
Жан-Луи Мартен очнулся. Его единственный глаз открылся. Образы Дали его опьянили. Последние обрывки сна разлетелись, как скворцы при появлении кошки. Но он все же вспомнил.
Гомер, Улисс-Одиссей, Сэмми.
Он включил компьютер и стал искать сайты, где излагался бы реальный маршрут древнегреческого мореплавателя.
Два чудища, опрокинувшие корабль, Харибда и Сцилла, могли быть… Корсикой и Сардинией. Одиссей мог проследовать через разделяющий их пролив. Гомер сравнивает их с чудовищами, потому что пролив усеян страшными рифами, в нем свирепствуют опасные течения.
«Улисс упал в воду и схватился за жалкие останки корабля, так он спасся и через девять дней оказался на острове Огигия, где жила прекрасная нимфа Калипсо, дочь Атласа».
Господи! Это же прямо здесь!
Сочленение мифа и реальности потрясло Мартена.
Раз так, то вовсе не случайно меня завораживает персонаж «Одиссеи». Он пристал к этому острову.
Остров Святой Маргариты мог быть тем самым островом Огигия, обиталищем нимфы Калипсо!
Остров Святой Маргариты благоухает лавандой. Старая пещера под скалой не привлекает внимания четверых людей, бредущих мимо с озабоченным видом. Им нет дела и до древнего куска древесины, настоящей окаменелости – остатка древнего корабля, разбившегося здесь более двух с половиной тысяч лет тому назад.
Наташа и ее мать ведут журналистов к корпусу гебефреников.
Там они видят только больных в почти вегетативном состоянии.
Топ-модель останавливает Лукрецию и Исидора перед больным со слюнявым ртом, с красным глазом, в шапочке, из-под которой торчат провода. Часть из них исчезают в глубине накрытого белой тканью шкафа. Перед пациентом монитор компьютера и уйма всевозможной электроники. Внезапно монитор загорается, и в его центре появляется надпись:
«Это я: Никто».
Журналисты силятся понять. Возможно ли, чтобы вина лежала на «этом»? На неподвижном инвалиде, даже не спрятанном в отдельной палате?
До Исидора немедленно доходит, что перед ними не только совершеннейший камуфляж, но и прочнейшее алиби. Кому придет в голову подозревать неподвижное существо?
И это убийца? Его не посадишь в тюрьму, он и так узник наихудшей темницы – собственного тела. Ему не грозит никакая кара, ибо он и так понес ужаснейшее из наказаний.
Этот человек в пижаме, весь утыканный датчиками, может совершать страшнейшие преступления, и никто не причинит ему за это больших страданий, чем он и так испытывает.
Исидор Каценберг понимает, почему доктор Финчер выбрал именно этого больного, доверив ему стимулирование своего мозга.
Он же чистый дух.
Компьютер быстро выдает текст:
«Браво. Красивая шахматная партия. Как игрок я не могу не оценить хитроумие, с которым вы проникли в цитадель и поставили шах моим ферзям. Финчер действовал так же против Каминского. Хитроумие Улисса».
Лукреция поражена, что этот неподвижный человек способен выдавать слова и фразы.
Шлем. Это он преобразует мысли в электрические сигналы.
По экрану побежало продолжение:
«Шах, но не мат. Близится момент неожиданной развязки. Сыщики, воображавшие, что поставили противника на колени, сами зажаты в угол. Ибо королю не поставить мат. Он всего лишь мыслящий мозг, никто не вправе его беспокоить».
– Это вы убили Финчера? – спрашивает Исидор.
«Вопросы задаете не вы, месье, а я. Что вы знаете о происшедшем здесь?»
– Они все знают, – вмешивается Наташа. – Надо от них избавиться.