— После приведения приговора в исполнение меня пригласили в военный трибунал, где господин прокурор Владимир Протопопеску передал мне письмо от Кодруца. В него был вложен какой-то запечатанный конверт. — Мария Ангелини закрыла глаза, лицо ее еще больше побледнело. — Я помню его наизусть. Вот что было в нем: «Дорогие мои, когда исполнится двадцать лет после моей смерти, прошу вас передать соответствующим властям этот конверт. Еще прошу вас сохранять в тайне наличие этого конверта и спрятать его в надежном месте. Это мое последнее желание. Не оплакивайте меня. Прощайте. Я люблю вас».
Мария Ангелини открыла глаза. Лучиан заметил в глубине их безграничную боль. Волнение женщины передалось ему. Несколько минут протекли как минуты молчания в память о павших.
— По правде говоря, уважаемый товарищ капитан, — заговорила она через некоторое время, — это последнее, правда до сих пор не понятное мне, желание сына только и удерживало, меня в жизни. Я счастлива, что, несмотря на возникавшие у меня некоторые сомнения, сумела выполнить его желание. — Она рассеянно полистала тетрадь и сказала: — Объяснение найдете здесь! У вас есть еще вопросы ко мне?
— Ваш сын жил с вами, здесь? — поинтересовался Лучиан, рассчитывая в случае утвердительного ответа осмотреть комнату, где обитал бывший агент П-41.
— Нет. Вернувшись из Кембриджа, он снял однокомнатную квартиру возле университета, на последнем этаже… шестом или седьмом, не помню сейчас.
— Вы посещали его?
— Редко. Он был очень занят и поэтому просил меня звонить ему, прежде чем прийти.
— Что стало с квартирой, с его вещами?
— Сразу после ареста в его квартире произвели тщательный обыск. — Вдруг Мария Ангелини заговорила более энергичным тоном: — Видите эту тетрадь? В ней вы найдете ответы на многие интересующие вас вопросы. — Она пододвинула тетрадь офицеру, добавив: — Я уверена, что она будет для вас полезна…
— Значит, я могу взять ее с собой?
— Конечно. Это своего рода хроника событий того времени, — пояснила она. — Все же, если у вас будут вопросы, я к вашим услугам.
Улыбка признательности появилась на напряженном лице Лучиана. «Только матери могут найти в себе столько сил», — подумал он с теплотой.
— Ваш сын был женат?
Мария Ангелини помрачнела — вопрос ей явно не понравился.
— Нет. Но у него была более или менее постоянная связь с замужней женщиной.
Беседа была неожиданно прервана появлением женщины в халате из синей, чем-то напоминающей бархат ткани.
— Маман, — обратилась она к Марии Ангелини с явным французским акцентом, — ты уверена, что должна говорить им все? — Она нервно сжимала пальцы и смотрела на мать с беспокойством.
— Да, я думаю, что этим людям можно сказать все! — без колебаний ответила Мария Ангелини.
— Маман, ты понимаешь, что делаешь? Зачем тревожить мертвых?
Лучиан с удивлением следил за этим неожиданно завязавшимся диалогом. «Значит, она таилась где-то рядом и подслушивала. Видно, у нее нервы не в порядке. Еще не старая… Каких-нибудь пятьдесят — пятьдесят пять», — определял Лучиан, изучая появившуюся в комнате женщину.
— Твоего брата поставили к стенке как изменника родины…
— Знаю! — бросила в ответ дочь. — Но мы уже достаточно пострадали из-за этого.
— Запомни раз и навсегда: твой брат не был изменником родины!
Голос Марии Ангелини звучал страстно, и Лучиан подумал, что вчера в управлении он неспроста сравнил ее с Лучией Стурдзой Буландрой.
— Маман, ведь был процесс, он признался…
— На, читай, — протянула ей мать копию послания Кодруца Ангелини.
— Не хочу я больше ничего читать! — Дочь стремительно повернулась и направилась в соседнюю комнату.
— Стой! — резко окликнула ее мать. — Хоть представься гостю!
— Албушою, Сэфтика Албушою, — отрекомендовалась та, обернувшись к офицеру раскрасневшимся от возбуждения лицом.
Лучиан поднялся, назвал свое звание, фамилию. В следующее мгновение Сэфтика Албушою скрылась в соседней комнате.
— На чем мы остановились? — спросила Мария Ангелини. — Да, о Кодруце… — Голос ее теперь был тихим, неуверенным. — К моему великому огорчению, он поддерживал связь с замужней женщиной — Нормой Тейлор, звездой из театра «Алхамбра». Не слышали о ней? Вы тогда были слишком молоды…
Мария Ангелини опустила голову и закрыла глаза, будто она устала и ей захотелось вздремнуть. Лучиан заметил, как подрагивают ее руки, и подумал, что ему пора уходить: он и так слишком злоупотребил добрым расположением этой женщины, уже пожилой и, кроме того, находящейся во власти глубокой печали. Но разговор оказался незаконченным. Мария Ангелини резко подняла голову и проговорила сквозь зубы, с ненавистью в голосе:
— Так вот, эта любовница Кодруца была свидетелем обвинения на заседании военного трибунала. Что я могу сказать? Она была единственным свидетелем. Потаскуха! Мой бедный мальчик! Вы понимаете, как он страдал, прежде чем расстаться с жизнью? Ведь именно на основании ее показаний его приговорили к смерти. Боже мой! Боже!
— Вы ее знали? Говорили когда-нибудь с ней?
— Один только раз после процесса я искала ее. Я хотела лишь, чтобы она увидела меня в трауре. Вы слышали о Панайтеску-Слэнике?
— Политикан из национал-царанистов? — вспомнил Лучиан.
— Да, и, кроме того, крупный помещик… Она была его женой. Жили они на Римской улице. Я пошла к ней. Мне открыла субретка и сказала, что госпожа уехала за границу. Я ей не поверила. Пошла в театр. Но там мне тоже сказали, что она уехала в Германию. Потом она появилась в моем доме в сорок шестом году… — Мария Ангелини остановилась и едва слышно прошептала: — Все! Хватит! Оставим до другого раза… А потом, я же вам отдала тетрадь…
Старая женщина тяжело, с приглушенным стоном поднялась. Губы у нее посинели. Лучиан испугался, как бы ей не стало плохо. Но Мария Ангелини выпрямилась и вновь обрела величественную осанку: казалось, к ней вернулись силы.
Лучиан пошел вслед за ней к выходу, но вдруг увидел на стене фотографию красивого мужчины в охотничьем костюме:
— Это ваш муж?
Женщина с гордостью посмотрела на фотографию и грустно проговорила:
— Если бы он был жив, наш Кодруц не попал бы под военный трибунал. Он оставил меня вдовой с двумя детьми в тридцать четвертом. Так было угодно богу…
— Но я не вижу ни одной фотографии вашего сына, — удивился Лучиан.
Мария Ангелини ничего не ответила, а лишь печально покачала головой и без всяких объяснений направилась к двери. Лучиану ничего не оставалось, как распрощаться. Уходя, он еще раз взглянул на нее, и выражение отчужденности, почти враждебности, вдруг появившееся на ее бледном лице, смутило его.
Закрыв глаза, полковник Панаит слушал рапорт капитана Визиру. Слева от него Фрунзэ, опершись локтями о стол, не сводил взгляда с раскрасневшегося лица товарища. Рассказ о судьбе Кодруца Ангелини захватил его.
— Ангелини находился в связи с замужней женщиной, — подчеркнул Лучиан, — с Нормой Тейлор, звездой из «Алхамбры». Вы слышали о ней?
В разговор вмешался Фрунзэ:
— Я… я слышал о Норме Тейлор.
Полковник открыл глаза и, посмотрев на Фрунзэ долгим взглядом, удивленно произнес:
— Хм, ведь хвастаешься?
— Нет, не хвастаюсь, товарищ полковник, — защищаясь, ответил Фрунзэ.
— Может статься, что у тебя и с ней был роман? — рассмеялся Лучиан.
Полковник не принял шутку и перешел на серьезный тон официального допроса:
— Где и при каких обстоятельствах вы познакомились с Нормой Тейлор?
— Мне тогда было тринадцать лет…
— Да, немного зеленоват! — усмехнулся Панаит.
— Уже тогда я был большим любителем варьете. Чаще всего я пробирался в летний театр. Действительно, Норма Тейлор выступала в «Алхамбре». Она считалась звездой первой величины. Божественно красивая! А как она пела и танцевала!.. На сцене появлялась скорее раздетой, чем одетой. Если хорошенько подумать…
— А ты подумай, капитан, времени у тебя достаточно, — то ли в шутку, то ли всерьез посоветовал Панаит.
— Насколько я припоминаю, Норма Тейлор не румынка. У нее был какой-то странный акцент… По-видимому, она родом из Англии или из Германии.
— А после двадцать третьего августа ты слышал о ней? — поинтересовался полковник.
— Какое-то время она играла в «Алхамбре», потом перешла в «Савой». Знаете, возле Главного почтамта, на улице Виктории? Если не ошибаюсь, в сорок пятом или в сорок шестом она неожиданно покинула сцену.
— Осенью сорок шестого? — к удивлению Панаита и Фрунзэ, уточнил Лучиан.
— Ты ведь вроде утверждал, что ничего не слышал о ней, — поддел его Фрунзэ.
— Я и не отказываюсь от своих слов, — с улыбкой ответил Лучиан. — Зато я слышал о ее муже, Кристиане Панайтеску-Слэнике.
— Ну вот так, по крупице — тут воспоминание, там признание, — мы и восстановим историческую канву, — обрадовался полковник. — У вас есть что дополнить?
— По дороге в управление, — сообщил Лучиан, — я перелистал дневник Марии Ангелини. Ее записи очень интересны. Неплохо было бы прочитать, их вместе.
Полковник согласился:
— Читайте, капитан Визиру.
Лучиан раскрыл тетрадь, откашлялся и начал читать:
— «Я решила записывать в эту тетрадь все, что произошло и происходит в связи с трагической смертью Кодруца. Сегодня, через семь дней после похорон, я получила письмо. Меня пригласили в трибунал, в кабинет военного прокурора майора Протопопеску. Меня предупредили, чтобы я пришла одна, без сопровождающих. Я посоветовалась с адвокатом Камилом Леордяну, как мне следует поступить. По его мнению, надо сделать так, как от меня требуют. Прокурор, приблизительно моих лет, сказал мне прямо: «Госпожа, по законам страны и по должности мне пришлось присутствовать при казни вашего сына. Что я могу сказать матери, сердце которой разрывается от боли? Слова здесь излишни… Вот, госпожа, письмо, в котором, по всей видимости, содержится последнее желание Кодруца Ангелини».