— Вчера вечером у вас, кроме Чампели, кто-нибудь был в гостях?
— У меня не бывает вечера без гостей! Вы помните Силли Василиу? А супругов Семиных?
Фрунзэ заметно оживился при упоминании имен когда-то известных эстрадных артистов.
— Они приходили поиграть в бридж… Я угостила Санду кофе с коньяком… — Она резко поднялась: — Сударь, вы мне нравитесь все больше и больше. Я вижу, вы действительно любите эстрадный театр, однако вы принесли в мой дом черную весть. И потом, я устала. — Она опустила голову и с глубокой горечью произнесла: — Я все-таки старая женщина. Пожалуйста, я вас провожу…
Последние слова обезоружили Фрунзэ. Размышляя об отношениях между Чампелей и актрисой, о характере которых он, впрочем, догадывался и до встречи с Лизеттой Вранчей, Фрунзэ предполагал побыть у актрисы подольше, послушать ее эмоциональные воспоминания и хотя бы таким образом удовлетворить свое давнишнее желание проникнуть за кулисы театра «Кэрэбуш». Но Лизетта Вранча решительно направилась к выходу, давая понять, что визит окончен. Уже у самой двери Фрунзэ сказал:
— Сожалею, что принес вам печальную весть…
— В этом не ваша вина.
— Позвольте мне зайти к вам как-нибудь. Мне бы очень хотелось поговорить о театре, посмотреть фотографии, афиши…
— Пожалуйста, но теперь уже после того, как я вернусь из Франции.
— А когда вы уезжаете?
— В субботу. Может быть, застану похороны?
— Не знаю… А вы хотели бы присутствовать на похоронах?! — Фрунзэ был приятно удивлен.
Ответом была протянутая для поцелуя рука. Фрунзэ с удовольствием прикоснулся к ней губами и не заметил, как оказался около дуба, одинокого скитальца, заблудившегося среди городских зданий.
Он застал Василиу за трапезой. Конечно же, у шофера оказался при себе пакет с несколькими кусочками брынзы, помидорами и огурцами. И сейчас Василиу дожевывал последний кусочек хлеба. Подойдя к нему, Фрунзэ с укоризной сказал:
— Ну, как водится, мне ничего не оставил.
— Закоренелых холостяков я не угощаю тем, что приготовила моя жена, — отрезал Василиу.
— Ну и сердит же ты сегодня, старина Василиу!
— Куда?
— Назад, в «Сиретул». Может, застану еще этого проходимца, Матея Корвина…
Они подъехали к ресторану в тот самый момент, когда участковый уже собирался уходить. Увидев Фрунзэ, он не стал ждать, когда его позовут, и бодро направился к выходу.
— Ну как? — Офицер серьезно посмотрел на капитана.
Фрунзэ сердито сощурил глаза и сказал:
— Послушай, ты зачем ей звонил? Зачем предупредил, что я приду?
Лицо Матея Корвина вытянулось, стало сосредоточенным, потом приняло угрожающее выражение.
— Товарищ капитан! — возмутился участковый. — Вы отдаете себе отчет, в чем меня обвиняете? Или, может быть, думаете, только вы принимали присягу? Вы могли бы сначала спросить меня, звонил ли я этой чокнутой, а не обвинять с ходу… Что касается этой актрисы, то даю честное слово, я ей не звонил. Я что, с ума сошел? Пойдемте к начальнику отделения?
Фрунзэ понял, что допустил ошибку, и довольно серьезную. Он поспешил извиниться и объяснить Матею Корвину, в какую ситуацию попал.
— Она мне ясно сказала: «…Мне позвонил какой-то неизвестный и предупредил, что ко мне придут из госбезопасности».
— Вы спросили, в котором часу ей звонили?
Фрунзэ стало стыдно, что он заподозрил офицера милиции, поверив на слово актрисе, и даже не задал ей необходимых вопросов. Он еще раз попросил извинения у Матея Корвина, признав его упреки справедливыми.
— Вот видите! Вот видите! — восклицал участковый уже более примирительным тоном, но от приглашения подвезти его до отделения милиции отказался.
Пока Фрунзэ развлекался чтением афиш, выставленных на обозрение в «салоне», а одновременно и «музее» актрисы Лизетты Вранчи, полковник Панаит вызвал Лучиана, чтобы вместе прослушать беседу с бывшим журналистом Траяном Никоарэ, записанную на магнитофонную ленту.
— Стоит послушать! — весело сказал полковник, вспоминая визит бывшего репортера. — Он типичный представитель газетчиков прошлого, нахал и пройдоха. Его вышвырнешь за дверь, он к тебе в окно влезет. Староват бедняга и выглядит неважно… Человек довольно любознательный, но циник. Я его спрашиваю: «Вы не против, если мы застенографируем нашу беседу?» «Наоборот, — отвечает, — но я бы предпочел, чтобы наш разговор записали на магнитофонную ленту». «Можно, — отвечаю я, — но почему такое предпочтение?» — «Я никогда не слышал свой голос в записи. Говорят, когда слышишь свой голос, записанный на магнитофон, охватывает такое чувство, будто ты от самого себя отделился». Я удовлетворил его желание. Он был очень взволнован… Не стану воспроизводить всю беседу. Я выбрал отдельные места, которые тебя наверняка заинтересуют.
Начальник возился с магнитофоном, а Лучиан задумчиво следил за его движениями. Он все еще не освободился от образа Чампели, лежащего на кровати со скрещенными на груди руками и свечкой между пальцев. Врач подтвердил предположение офицеров об отравлении и приказал провести экспертизу. Капитан Визиру покинул квартиру бывшего архивариуса только тогда, когда появились санитары и забрали покойника.
Панаит занял место за столом. Слева от него, как всегда, сел Лучиан.
— Теперь послушай! — Панаит включил магнитофон.
«П а н а и т. В репортаже, о котором мы говорили, вы обнадеживали читателей, что на следующий день опубликуете новые сведения о любовной драме на Римской улице. Но не выполнили своего обещания. По какой причине?
Н и к о а р э. Господин полковник, вы всколыхнули во мне уйму воспоминаний. Приятных, и неприятных, горьких и радостных… Я прекрасно понимаю, что вы меня вызвали сюда не на приятельскую беседу, и поэтому буду очень краток.
П а н а и т. Пожалуйста. Кофе, коньяк?..
Н и к о а р э. Спасибо. Я действительно обещал читателям сенсационные подробности, но не сдержал слова, и не по своей вине. Видите ли, мы, репортеры уголовной хроники, по натуре люди непоседливые. У нас не было своего места, мы постоянно находились в движении, совали нос всюду, куда надо и куда не надо. У нас были свои щупальца и даже свои информаторы.
П а н а и т. А как это понимать — у нас были свои информаторы?
Н и к о а р э. Очень просто, господин полковник… Коньяк прекрасный. Спасибо… Мы их вербовали из прислуги, камеристок, кельнеров. Не поверите, у меня даже в полиции были свои люди. Не удивляйтесь! За известную мзду мне звонили и предупреждали: «Маэстро, наш хозяин дает сегодня вечером прием». Или: «Господин журналист, приезжайте срочно на такую-то улицу, такой-то номер дома. Совершено преступление!» Так вот все и делалось, и я всегда был в курсе событий. Хозяин газеты был доволен, я — тоже.
П а н а и т. Ясно.
Н и к о а р э. Из этих источников я узнал — сейчас уже не помню, кто мне сообщил об этом по секрету, — что утром двадцать первого февраля на Северный вокзал восточным экспрессом прибывает красавица актриса Норма Тейлор, жена Панайтеску-Слэника. Сообщение было достоверным, и я, даю честное слово, оказался единственным столичным журналистом, который видел Норму Тейлор выходящей из поезда…
П а н а и т. Ее кто-нибудь встречал?
Н и к о а р э. Мне нравится, как вы направляете беседу. У вас чутье. Я сужу по характеру вопросов. Итак, ее никто не встречал. Она прибыла вроде бы инкогнито, но из поезда выходила под руку с элегантным мужчиной. Я сразу понял, что напал на золотую жилу. Я был очень осторожен. Не бросился сразу же к актрисе брать интервью, не позвонил по телефону в редакцию, чтобы сообщить, что Норма Тейлор вернулась в Румынию. Перед вокзалом ее ожидал «форд», за рулем которого сидел известный западный журналист Пьер Хассель. Он уже умер, да простит ему бог его прегрешения! Вот у него был талант…
П а н а и т. Значит, их ждали и они знали об этом?
Н и к о а р э. Да, они уверенно прошли прямо к машине. Но и я, не будь дураком, двинулся за ними следом. Хассель доставил друзей в отель «Атене-Палас». Впрочем, он сам там жил…
П а н а и т. Эти двое попросили дать им раздельные комнаты?
Н и к о а р э. На этот раз вы забегаете вперед, господин полковник.
П а н а и т. Виноват.
Н и к о а р э. Норма Тейлор и ее сопровождающий были в близких отношениях. Во всяком случае, так это выглядело со стороны. Мужчина говорил с Нормой по-румынски, с Хасселем — по-английски, а со служащей в приемной отеля — по-французски. После того как они устроились в двух отдельных номерах, Норма Тейлор заказала такси и с частью багажа отправилась домой, на Римскую улицу, то есть к мужу.
П а н а и т. Через сколько дней после ее приезда произошла драма?
Н и к о а р э. На следующий день.
П а н а и т. Под каким именем зарегистрировался в отеле мужчина, с которым приехала в Румынию Норма Тейлор? Не помните?»
К сожалению, полковник должен был прервать прослушивание ленты. Зазвонил телефон. Подняв трубку, Панаит сразу же узнал голос Фрунзэ.
— Докладывай! Да… да… Понимаю… Генерал Пашкану?! Кажется, я о нем слышал. Запиши номер телефона… Национальный комитет ветеранов. Так! Попроси там, чтобы тебе дали адрес генерала. Свихнулся он или нет, но ты попытайся все-таки установить, заходил ли к нему вчера вечером Санду Чампеля и в каком он был настроении. Да-да, он здесь. Передам. Давай, давай, не тяни волынку.
Полковник снова подошел к столу.
— Фрунзэ передает тебе привет, — сказал он. Потом нажал кнопку магнитофона, немного перекрутил ленту назад, чтобы успеть настроиться на прослушивание и ничего не пропустить.
«Н и к о а р э. На следующий день.
П а н а и т. Под каким именем зарегистрировался в отеле мужчина, с которым приехала в Румынию Норма Тейлор? Не помните?
Н и к о а р э. А как же! Вирджил Обретин, британский подданный.
П а н а и т. Вирджил Обретин? А имя Кодруца Ангелини вам ничего не говорит?
Н и к о а р э. Кодруц Ангелини? Кодруц Ангелини… Где и когда я о нем слышал? Слышать-то я о нем слышал… Бесспорно! Постойте, вроде бы во время войны… Уж не он ли был привлечен к суду по обвинению в шпионаже?