После некоторого молчания Лучиан снова спросил:
— А еще он что-нибудь сказал?
Мария Ангелини сделала над собой усилие и продолжала:
— Еще он сказал: «Кодруц жив… Но теперь, как только коммунисты нападут на его след… он умрет». Вот и все. Я не успела и слова вымолвить, как он повесил трубку.
Встревоженный состоянием женщины, Лучиан заявил:
— Я немедленно еду к вам… на машине и…
Панаит кивнул, одобряя его решение.
— Нет! Не надо, прошу вас! Не стоит…
— Но вам же плохо! — настаивал Лучиан.
— Что правда, то правда, но я не одна… Дома моя дочь. Это все, что я вам хотела сказать. Всего доброго!
Лучиан не успел поблагодарить: в трубке послышался щелчок. Он продолжал стоять, глядя на аппарат. В наступившей тишине вдруг прозвучали слова: «Бедная женщина!» — и он поднял глаза на полковника.
— Павел Дюган! — грустно и тихо проговорил Лучиан. — И последняя наша надежда исчезла.
— А я приготовил ему конверт с письмом от Кодруца Ангелини, — вздохнул Панаит. — Звонок этого негодяя доконает бедную мать…
— Что будем делать?
Полковник уловил в вопросе подчиненного нотки растерянности.
— Марию Ангелини попросил к телефону незнакомец… — начал излагать свои соображения Панаит. — Предположим, что неизвестным был Павел Дюган. Но столь же вероятно, что это не он. Поэтому встречу с Дюганом нельзя сбрасывать со счетов. После полудня пойдешь к Марии Ангелини… Кто знает, может быть, и выплывет откуда-нибудь этот Павел Дюган.
— Значит, за Марией Ангелини кто-то наблюдал. Как решим с эксгумацией?
— Надо найти какое-нибудь законное основание, — сказал Панаит. — Мария Ангелини должна потребовать, чтобы дали ход этому делу. Попытайся с ней поговорить… Впрочем… Ну разроем могилу, а дальше? Найдем в гробу скелет, может быть, даже обнаружим подтверждение, что человека расстреляли. Для того чтобы установить, принадлежит ли скелет Кодруцу Ангелини, нужно время… На исследование уйдет около двух месяцев.
— Нам все равно необходимо знать, что в гробу — труп или камни? — настаивал Лучиан.
— Решено! Посмотрим, с чем вернется Фрунзэ.
Как только Фрунзэ вошел в прихожую, в нос ударил отвратительный кошачий запах.
— Это здесь, — говорила женщина, ведя его за собой.
Он оказался в темной комнате, обставленной старинной мебелью, в углу, свернутые в трубку, лежали ковры. В комнате был такой спертый воздух, словно она никогда не проветривалась. Он хотел было выяснить, почему в разгар солнечного дня сюда проникает лишь бледный, едва заметный свет, но не успел, так как от пыли, которая поднималась столбом при малейшем движении, его одолел чих. «Куда, черт возьми, я попал? — возмущенно спрашивал себя Фрунзэ. — И это генеральский дом?»
— Parlez vous français?[11]
Капитан вздрогнул. Кто это его спросил? Уж не та ли женщина, которая открыла дверь и проводила его в этот пыльный склад вещей.
— Нет, мадам.
— Мадемуазель.
— …Мадемуазель? — вопросительно повторил Фрунзэ, сдерживая свое раздражение.
— Пашкану.
— Вы мадемуазель Пашкану? — Он был искренне удивлен ее манерой представляться, всем тем, что видел и слышал. А он-то принял ее за прислугу!
— Прошу вас, садитесь!
Фрунзэ не сразу решился на это, боясь поднять вокруг себя очередной столб пыли, отчего дышать было бы вообще невозможно. Наконец он сел и опять принялся чихать.
— Вы простыли? — спросила мадемуазель Пашкану с таким простодушием, что заставила Фрунзэ невольно улыбнуться.
«Куда я попал? — вопрошал себя Фрунзэ, сердясь все сильнее. — И что это за феномен неряшливости передо мной?»
— Не хотите ли воды?
— Нет-нет, — поспешил он отказаться, вообразив, каков будет стакан.
— Вы у нас не были, не так ли?
Благовоспитанность, с которой она говорила, поразительно контрастировала с черным, широко и неряшливо спадающим вдоль ее лишенного форм тела платьем. На ногах у нее были стоптанные тапочки. Она, казалось, не имела возраста, однако ее небрежно зачесанные волосы были седы.
— Мне хотелось бы поговорить с вашим отцом, — объяснил Фрунзэ цель своего прихода, оглядывая этот склад вещей.
— С господином генералом Пашкану? — уточнила она, словно гость нарушил протокол, а она восстанавливала его.
— Да, с господином генералом…
— В такой час? — удивилась она как-то совсем по-детски.
— А почему бы и нет?
Она присела на краешек стула и смотрела на Фрунзэ со все более возрастающим недоумением. Ну как не знать, что именно в это время генерал уединяется в свой кабинет, чтобы поразмышлять в тишине о проблемах войны и мира!
— Хорошо, сударь, но еще никто не осмеливался беспокоить его в такой час! — Глаза ее округлились. Она, казалось, была поражена дерзостью пришедшего мужчины.
— Скажите, что я пришел от господина Чампели.
— Вы его знаете? — воскликнула она, радуясь, что нашелся общий знакомый. — Какой приятный и симпатичный человек! Вчера вечером он заходил к нам попрощаться…
Последние слова мадемуазель Пашкану заставили Фрунзэ насторожиться.
— Я не знал, что он уезжает… — начал он игру.
— В отпуск, и надолго… Когда об этом узнал господин генерал, он очень огорчился.
— А чему огорчаться?
— Господин Чампеля ничего вам не сказал? — В ее голосе впервые прозвучала неуверенность.
— Нет, кое-что он мне говорил, — грешил против истины Фрунзэ.
Вдруг он заметил в углу черного пухлого кота. Кот лениво потянулся во всю свою огромную длину, потом собрался, как пружина, и проскользнул сквозь приоткрытую дверь в прихожую. Фрунзэ снова почувствовал отвратительный, вызывающий тошноту запах. «Господи, поскорее бы отсюда уйти!»
— Вы хотели поговорить с господином генералом Пашкану? — Теперь она будто даже немного сочувствовала гостю, и это сочувствие ощущалось в голосе. — Господин генерал нездоров… Господин генерал был контужен во время бомбардировки Бухареста американцами… С тех пор я ухаживаю за ним. — Она внезапно замолчала, растроганная только что сказанным. — У него нет никого, кроме меня. Я не знаю, как вы сможете договориться с господином генералом… Приготовить вам кофе? — переключилась она неожиданно. — Господину Чампеле очень нравилось, как я варю кофе. Вчера вечером я ему подала чашечку. Он выпил ее с коньяком… — Казалось, она была чрезвычайно рада, что появился человек, с которым можно перекинуться словом.
— Господин Чампеля и господин генерал понимали друг друга?
— О, они давно знают друг друга и очень хорошо понимают! Господин Чампеля знает, что отец болен, и никогда ему не возражает. И вы ему не противоречьте.
Фрунзэ вскочил со стула, подняв, конечно, вокруг себя клубы пыли, и выпалил:
— Прошу доложить обо мне господину генералу! — Он чихнул раз, потом другой.
Дверь неожиданно раскрылась, на пороге появился генерал, беспокойно огляделся и рявкнул:
— Севастица, интуиция мне подсказывает, что в наш бункер проник чужак! — Он увидел Фрунзэ и замер.
Севастица медленно поднялась и обратилась к отцу с покоряющей добротой в голосе:
— Папа, господин Чампеля прислал к нам своего знакомого.
— А! — воскликнул генерал, словно вспомнив о чем-то. Смерив Фрунзэ взглядом с головы до пят, он пророкотал приятным баритоном: — За мной!
Мадемуазель Пашкану улыбнулась Фрунзэ, подбадривая взглядом: «Смелее! Он воспринимает вас… Вы ему симпатичны…»
Генерал был высок, мертвенно бледен, в старой форме еще времен короля, с полным иконостасом наград на груди. Фрунзэ с трудом овладел собой — так смутило его внезапное появление генерала, потом подошел к двери и перешагнул порог кабинета. Там горел электрический свет, а единственное окно было плотно закрыто портьерой. На стене висела огромная карта Европы, утыканная в зоне Ла-Манша белыми и красными флажками. Генерал уселся за письменный стол, спиной к Фрунзэ, и мрачно спросил его:
— Какое у тебя звание?
— Капитан! — ответил Фрунзэ, рассматривая затылок с тонкими как пух серебристыми волосами.
— Говоришь по-английски?
— Нет!
— По-французски?
— Нет!
Генерал снова зарокотал, даже не взглянув на собеседника:
— Тогда как же ты хочешь высадиться на остров, не зная языка Черчилля? Я же просил Чампелю подбирать мне хороших агентов, с опытом, образованных… — Вдруг он стал жаловаться: — Мне не с кем, капитан, осуществить вторжение! Посмотри на карту… Разработка операции закончена. Войска стоят друг против друга… Приказ, только приказ — и остров полетит ко всем чертям! Капитан!
— Слушаю вас, господин генерал! — изобразил предельное послушание Фрунзэ.
— Немедленно покинь бункер! И смотри, чтобы тебя не заметила контрразведка врага. Ты доберешься до порта Плимут и будешь следить за передвижением королевского флота Британии! Понял? Если мы уничтожим английский флот, островитяне будут у нас в кармане. Понял?
— Понял!
— Знаешь шифр?
— Знаю.
— С богом, капитан!
Фрунзэ понял, что разговор закончен. Он еще раз оглядел кабинет сумасшедшего генерала и вышел. Генерал остался сидеть в кресле, устремив неподвижный взгляд на карту, туда, где разноцветными флажками была обозначена операция по вторжению в Англию.
Мадемуазель Пашкану ждала Фрунзэ, беспокоясь за последствия визита. И потому, увидев «посланника» Чампели, она просияла и проговорила извиняющимся топом:
— Болен, бедняга! Знаете, контузия… У него идея фикс — вторжение в Англию!
Фрунзэ окончательно запарился: рубашка от пота прилипла к спине. Он молча направился к выходу. Ему хотелось как можно быстрее выбраться из душного, пропитанного пылью «бункера» на свежий воздух. В прихожей он чуть было не наступил на кота.
Оказавшись на улице, Фрунзэ с облегчением посмотрел на небо и возрадовался тому, что он живет под этим бесконечно глубоким, лазоревым куполом, а не в мрачном обиталище генерала. Отойдя на несколько шагов, он оглянулся: мадемуазель Пашкану стояла в проеме двери, будто в раме, и крепко держалась за косяк, словно боялась упасть в пропасть. На ее бледном, уставшем от страданий лице застыла признательная улыбка.