Прошел час. На город опустились сумерки, а Павел Дюган так и не появился. Капитан Визиру почувствовал, как внутреннее напряжение спало, а скопившееся против Сэфтики Албушою недовольство рассеялось. Стало очевидно, что это Дюган разговаривал днем с Марией Ангелини. Лучиан позвонил начальнику и доложил ситуацию.
— Меня это не удивляет, — ответил полковник Панаит.
— Что прикажете делать?
— Мария Ангелини и все члены ее семьи должны быть под надежной защитой. Будьте внимательны, как бы не случилось непоправимого! Усильте наблюдение в ночное время, а ты немедленно приезжай в управление.
— Понял! — Лучиан подождал, пока полковник Панаит положит трубку, потом по радио связался с начальником группы, которая обеспечивала безопасность семьи Ангелини.
Я, нижеподписавшийся Марин Ницэ, пенсионер, проживающий в Бухаресте, по Арсенальной улице, 315, в связи с погребением Кодруца Ангелини заявляю следующее.
Я был агентом столичной сигуранцы, в корпусе детективов, во второй бригаде. В этом качестве я получил в начале июля 1944 года — точно дату не помню — задание отправиться на кладбище Беллу наблюдать за погребением. До тех пор я никогда таких поручений не выполнял. Шеф бригады комиссар Илие Лэзэреску лично вызвал меня к себе в кабинет и уточнил, что я должен делать на кладбище:
1. Строго наблюдать за тем, чтобы кому-нибудь не вздумалось открыть крышку гроба.
2. Спуск гроба в могилу произвести не позже 15.30.
3. Если кто-нибудь из присутствующих захочет сказать речь, воспрепятствовать этому и потребовать у него документы. Если откажется, арестовать и отвезти в сигуранцу.
4. После окончания погребения оставаться еще 3—4 часа неподалеку и наблюдать за могилой.
Заявляю, что я выполнил это поручение без каких-либо осложнений. Никто не попытался открыть гроб. Впрочем, он был прочно забит гвоздями. Спуск гроба в могилу был произведен членами семьи в указанное время. Никто не произносил речей: при погребение присутствовало всего несколько человек.
После похорон, как было приказано, я оставался на месте. Присутствовавшие на погребении ушли. Семья тоже. Примерно в половине шестого появилась женщина в траурном платье с большим букетом красных гвоздик. Я спрятался за могильный памятник, чтобы не быть замеченным. Я видел, как она рассыпала цветы на могиле. Долго стояла у креста и плакала. Не знаю, кто была эта женщина, но, когда она подняла вуаль, я увидел, что она очень красива. Больше по делу Кодруца Ангелини мне добавить нечего. В чем и подписываюсь.
На вопрос «Не показалось ли вам, что гроб подозрительно легкий?» отвечаю: ничего подозрительного я не заметил.
12 июля 1964 года
Я, нижеподписавшийся Петреску Тудор, пенсионер, в возрасте 82 лет, проживающий в Бухаресте, по улице Брадулуй, 175, в связи с процессом шпиона Ангелини Кодруца заявляю следующее.
Я стар, болен и ничего не помню. Помню одно: я взял на квартире шпиона фотографию актрисы Нормы Тейлор, которую храню до сего времени. Я не помню имени адвоката, который присутствовал вместе с матерью шпиона при конфискации его имущества, как то было определено судебным решением.
11 июля 1964 года
АДВОКАТ
Осенью 1939 года молодой адвокат Маноле Брашовяну, женившись, получил во владение виллу в фешенебельном квартале Котрочень. Там при помощи щедрого тестя, крупного торговца деликатесами, он открыл свою контору и вскоре приобрел значительную известность.
Он начал с судебного процесса, который в свое время наделал много шума: жена видного правительственного чиновника в момент депрессии застрелила любовника, молодого кавалерийского офицера, в то время, когда он выходил из ресторана «Капша». Конечно, разразился громкий скандал, который усиленно подогревался падкими на сенсации газетами «Темпо» и «Крединца». В результате муж, Пан Малтопол, был вынужден подать в отставку и покинул высокий правительственный пост. Однако он не бросил жену, доставившую ему множество хлопот. К удивлению столичной коллегии адвокатов, муж не прибег к услугам знаменитого адвоката Истрате Мическу, не попросил он помощи у журналиста Ионела Теодоряну, а воспользовался услугами никому не известного юриста, молодого адвоката Маноле Брашовяну.
Выбор защитника был неожиданным: Пан Малтопол слыл одним из самых состоятельных высших чиновников страны. Репортеры, неотступно следившие за событиями в зале «потерянных шагов» во Дворце юстиции, сумели обыграть и это дезориентирующее решение мужа обвиняемой.
Фамилия адвоката замелькала на страницах газет, печатались и его фотографии. «Выбрав себе молодого и неизвестного защитника, — писала газета «Универсул», — господин Пан Малтопол хочет тем самым способствовать более строгому наказанию неверной и несдержанной жены». Само собой разумеется, бухарестская публика с нетерпением ждала грандиозного спектакля. Процесс шел четыре дня при открытых дверях. Молодой адвокат блестящей защитительной речью опроверг спекулятивные заявления прессы и добился оправдания обвиняемой. Этот процесс укрепил авторитет Брашовяну и способствовал взлету популярности его конторы на улице Доктора Листера.
Все эти интересные подробности капитан Фрунзэ узнал от пожилого юриста, сотрудника министерства внутренних дел, с которым случайно встретился, спускаясь по лестнице. «Когда Брашовяну окончил факультет, — рассказал ему юрист, — он был бедным, но амбициозным и упорным юношей. Однако довольно быстро разбогател за счет тестя-торговца и клиентов-помещиков…»
В семь вечера капитан Фрунзэ, хорошо отдохнувший за два часа, звонил, как было условлено с адвокатом Маноле Брашовяну, в дверь его дома. Ему открыла элегантно одетая женщина.
— Муж ждет вас, — приветливо улыбнулась она и пригласила войти.
«Это она — дочь торговца деликатесами», — вспомнил Фрунзэ.
Из прихожей женщина провела его в небольшой салон, когда-то предназначавшийся для клиентов.
— Сюда, пожалуйста! — Хозяйка открыла обитую дверь, которая вела в комнату, освещенную настольной лампой. — Мами, пришел товарищ, которого ты ждал…
Мужчина среднего роста, сидевший за массивным дубовым письменным столом, отложил какую-то толстую книгу и вышел навстречу офицеру.
— Китти, дорогая, — обратился он ласково к жене, — будь добра, зажги свет…
Женщина тут же выполнила его просьбу. Пожимая руку адвокату, Фрунзэ, очарованный дружелюбным приемом, без всяких околичностей признался Маноле Брашовяну:
— Не знаю почему, но я вас представлял совсем иным. Мне казалось, что вы высокий могучий брюнет, с густыми черными бровями, с роскошной шевелюрой…
— Ого! — засмеялся адвокат. — Ты слышала, Китти? С такой внешностью, молодой человек, я играл бы на нашей сцене роли первых любовников.
Госпожа Брашовяну едва слышно засмеялась и тихонько покинула мужчин.
Фрунзэ окинул кабинет юриста откровенно любопытным взглядом. Самым примечательным здесь была библиотека — множество старинных книг в кожаных переплетах на латинском, немецком и французском языках. Из-за обилия массивных книжных шкафов кабинет казался совсем маленьким. Даже бегло осмотрев библиотеку, Фрунзэ не мог сдержать восхищения.
Это, разумеется, польстило хозяину дома.
— В эти книги я вложил целое состояние! — признался он с гордостью. — У каждого человека своя страсть. Любовь к книгам по юриспруденции я питал всю жизнь и питаю до сих пор. Только знаете… — Брашовяну взглянул на дверь, за которой исчезла жена, и, понизив голос, продолжал: — Величайшее несчастье нашей семьи в том, что у нас нет детей! Кому останется дом, библиотека? Ведь не возьмем же мы все это с собой на тот свет? — И, перейдя на более веселый тон, добавил: — Но это другой разговор… Ну, рассказывайте, что привело вас ко мне?
Фрунзэ был покорен приятным обращением хозяина, его манерой держаться, которая так контрастировала со строгостью окружающей обстановки. Понравилась ему и подчеркнутая простота в одежде хозяина — на нем была рубашка с короткими рукавами, поношенные штаны, а на ногах стоптанные тапочки. И все-таки в адвокате было что-то очень знакомое. «Своей полнотой и лысиной он напоминает нашего бакалейщика», — вспомнил наконец Фрунзэ.
Они сели по краям чуть продавленного дивана, и довольно большое расстояние, разделявшее их, позволяло им беспрепятственно изучать друг друга.
— Итак, чем могу быть полезен? — начал разговор адвокат.
На столике, справа от дивана, Фрунзэ увидел пепельницу и старинную курительную трубку. Брашовяну взял трубку, поиграл ею и, не зажигая, сунул в рот.
— Я бросил курить и не пью кофе… Знаете, с годами непременно развивается холецистит, поднимается давление и одолевают другие неприятности… Врачи настоятельно советуют мне не курить. — Голос его был приятен, мелодичен и вместе с тем необычайно энергичен.
Фрунзэ протянул адвокату свое удостоверение. Брашовяну с интересом принялся его рассматривать.
— Капитан?! Слушаю вас, товарищ капитан! — произнес он после того, как возвратил документ. Удобно устроившись в своем углу на диване, он положил ногу на ногу и с наслаждением посасывал трубку. — С самого начала мне бы хотелось вас предупредить, что если речь пойдет об одном из моих клиентов, то, вы ведь знаете, согласно нашему уставу, я вам не дам информацию, которая могла бы определить позицию суда в инстанции по отношению к моему клиенту.
— Товарищ адвокат, вы кое-что предугадываете. Но это неплохо, так как этим самым вы облегчаете мою задачу… Разрешите закурить?
— Пожалуйста, — обрадовался Брашовяну. — По этому случаю и я подышу табачком.
— В самом деле, речи идет о вашем клиенте, — начал Фрунзэ после того, как зажег сигарету, — но о клиенте двадцатилетней давности.