— Клиент двадцатилетней давности? — удивился адвокат.
— Но с таким известным именем, которое нелегко забывается… Это Кодруц Ангелини.
— О! — воскликнул Брашовяну радостно. Его белое, с полными розовыми щеками лицо просияло, словно имя клиента напомнило ему что-то очень приятное. — Дело Ангелини… Загадочное дело Ангелини… Моя юридическая молодость… Постойте!.. — Он на некоторое время задумался, а потом зашептал: — Июнь, июль… Конечно! В этом месяце исполняется двадцать лет!
В кабинете вновь появилась госпожа Брашовяну, чтобы поставить на столик перед мужчинами небольшой серебряный поднос.
— Мами, я тебе не стала варить кофе, — произнесла она ласковым голосом, — зато принесла немножко коньячку.
Адвокат бросил лукавый взгляд на офицера и с напускным огорчением кивнул, будто хотел сказать: «Видите, что нас ожидает в преклонном возрасте».
— Прошу, угощайтесь! — обратилась хозяйка на этот раз к обоим мужчинам сразу, после чего так же тихонько, как и в первый раз, вышла из комнаты.
— Кодруц Ангелини… — вздохнул адвокат меланхолично. — Значит, о нем речь. Я к вашим услугам, но сначала попробуйте этот чудесный коньяк…
Фрунзэ пригубил напиток. Адвокат не преувеличивал: такой коньяк капитану пить еще не приходилось. Напрасно он пытался угадать марку — ему это не удалось.
— Что скажете? Чудо, не правда ли? — Адвокат был доволен. — «Мартель», пять звездочек. Подарок одного клиента, который вместо десяти лет получил только восемь! — Он засмеялся, но вдруг вспомнил, с какой целью пришел к нему офицер госбезопасности, и на лице его появилось выражение глубокой грусти. — Дело Ангелини! Еще тогда я считал его темным, таинственным. Вам может показаться, что я преувеличиваю, так как моя юридическая подготовка в то время была еще довольно слабой, — без смущения признался адвокат, хотя, как теперь, так и в прошлом, он слыл высококвалифицированным юристом. Он задумался, рассматривая на свет коньяк в рюмке, потом обронил: — Жду ваших вопросов.
«Черт побери, если бы я знал, с чего и как начать! — заволновался Фрунзэ, сбитый с толку словами «Жду ваших вопросов». — Он ждет, а я…» Наконец он решил не мудрствовать и с неловкой искренностью признался:
— Товарищ адвокат, вы просите, чтобы я задавал вам вопросы, но я не знаю, как начать нашу беседу. В сущности, мне ничего не известно о деле Ангелини.
Брашовяну, естественно, удивился:
— Как, вы ничего не знаете?! Вы же пришли ко мне и назвали имя Кодруца Ангелини!
— Справедливости ради надо сказать, мне лишь известно, что вы были официальным защитником Ангелини, но, поверьте, о судебном процессе я не имею никакого представления. — Фрунзэ поставил пустую рюмку на поднос около чашечки с кофе.
Нет, адвокат смотрел на него не столько с недоверием, сколько с чувством досады. Он не мог поверить до конца, что госбезопасности не известны подробности о судебном процессе над Ангелини, и потому решил, что офицер просто не умеет вести беседу. С недоумением он произнес:
— Почему же вы не познакомились с делом, чтобы составить о нем определенное представление?
— Для того чтобы познакомиться с делом, необходимо прежде всего его иметь. Не так ли?
— У вас же архив. Почему бы вам не обратиться к нему? Деятельность Кодруца Ангелини была тесно связана с секретной службой, с ее архивами, — возразил Брашовяну, на этот раз не скрывая своего недоверия к легковесным объяснениям капитана.
— Вся информация об Ангелини равняется нулю. Фактически мы о нем ничего не знаем.
— Невероятно! — Адвокат нервно перебрасывал трубку из одного угла рта в другой.
— Конечно, если бы мы поменялись ролями, — признался печально Фрунзэ, — я, наверное, реагировал бы точно так же, как и вы… Но, поверьте мне, таково положение вещей…
— Как же случилось, что по прошествии двадцати лет вы вернулись к делу Ангелини?
Фрунзэ нашел этот вопрос вполне резонным.
— Недавно к нам заходила мать Ангелини…
— Она еще жива? — подскочил от удивления и восторга Брашовяну. — О, молодой человек, это необыкновенная женщина! Я никогда больше не встречал таких людей!
Желая, чтобы его аргументация выглядела еще более убедительной, капитан добавил:
— От нее мы узнали, что вы были официальным защитником ее сына.
— Она рассказала вам о том печальном дне, когда мы вместе с представителем военного трибунала вошли в комнату Кодруца Ангелини?
Фрунзэ утвердительно кивнул, нагнулся, взял чашечку кофе и, слушая адвоката, почувствовал, что они наконец встали на путь взаимного доверия.
— Позвольте узнать, чего ждет от вас госпожа Ангелини?
— Ей хочется прояснить обстоятельства этого дела, — с готовностью ответил Фрунзэ и отпил глоток ароматного кофе.
Снова на лице хозяина появилась задумчивая улыбка.
— Значит, подтверждается слух, который возник после судебного процесса. Говорили, что молодой Ангелини оставил семье завещание, в котором просил по прошествии какого-то времени потребовать пересмотра дела. Не помню, при каких обстоятельствах я спросил госпожу Ангелини, как она относится к этим слухам. Она уклонилась от прямого ответа, а я не стал настаивать…
Фрунзэ в этот момент представил себе Лучиана, читающего дневник Марии Ангелини: она как раз упоминала, при каких обстоятельствах произошел этот разговор с Маноле Брашовяну. Вспомнив о дневнике, Фрунзэ взглянул на происходящее более оптимистично и решил аргументировать свой визит следующим образом: дело Ангелини исчезло, та же участь постигла и большинство документов секретной информационной службы, и вот для ведения расследования приходится использовать скромный дневник…
— Поверьте, это истинная правда! Исполнилось двадцать лет, и она пришла просить пересмотра дела. А мы, как я уже сказал, не знаем, чем ей помочь, так как не располагаем никакими документами, связанными с этим процессом. Поэтому и решили обратиться к вам…
— Вернее, к моей памяти, — поправил его адвокат, обрадованный, казалось, целью визита офицера госбезопасности.
— В первую очередь к памяти, — подтвердил Фрунзэ.
— Что ж, товарищ капитан, попытаемся помочь вам преодолеть ваши трудности. — Он поднял рюмку с «Мартелем», призывая Фрунзэ последовать его примеру, что тот и сделал с превеликой радостью.
Адвокат уселся поудобнее в углу дивана, раскинув по сторонам руки, словно боксер на ринге в ожидании гонга.
Фрунзэ решил, что пришел момент вынуть записную книжку и ручку.
— С самого начала дело Ангелини показалось мне полным неясностей, тайны и тумана, — непринужденно повел свой рассказ Маноле Брашовяну. Чувствовалось, что ему не надо напрягать память, чтобы последовательно излагать события. — Это убеждение укрепилось во мне еще сильнее после судебного процесса, когда… — Адвокат встал, подошел к шкафу позади письменного стола и распахнул дверцы. Со своего места Фрунзэ увидел десятки и десятки аккуратно расставленных досье. — Здесь, товарищ капитан, — адвокат указал рукой, в которой держал трубку, на папки, — я храню материалы о судебных процессах, как значительных, так и незначительных, на которых мне приходилось вести защиту. Видите ли, еще в студенческие годы я задумал написать книгу или даже несколько книг, которые обогатят юридическую литературу. Ну, хорошо… — Он закрыл дверцы шкафа и вернулся на свое место. — Ну, хорошо, — повторил он. — Но вот заметки о наиболее важных моментах судебного процесса над Ангелини…
Фрунзэ с волнением воскликнул:
— Уж не хотите ли вы сказать, что они исчезли?..
Брашовяну снисходительно улыбнулся:
— Именно об этом… Мои заметки о суде над Ангелини пропали из архива вскоре после двадцать третьего августа сорок четвертого года. Вместе с досье исчез и студент Мирча Табаку, которого я держал в качестве секретаря. Скрылся, не оставив никаких следов… Конечно, пропажа заметок уже не могла повлиять на мои впечатления о процессе. Нет-нет, но этот факт еще раз подтвердил, что процесс был необычным. Если бы мои заметки сохранились, наша беседа была бы во много раз результативнее… Поэтому я и прошу, задавайте, пожалуйста, вопросы.
— Какое тяжкое обвинение было предъявлено Ангелини и почему судебные инстанции настаивали на вынесении смертного приговора?
— Обвинения во время войны всегда тяжкие. Он был обвинен в шпионаже в пользу противника.
— Какого противника?
Брашовяну вновь оживился:
— Видите, как хорош метод вопросов! Он был обвинен в шпионаже не в интересах какой-то определенной страны, а в интересах Объединенных Наций.
— Как защитнику, вам предоставили возможность познакомиться с доказательствами?
— Да, но в присутствии агента секретной информационной службы. Впрочем, и в течение всего судебного процесса я чувствовал, что нахожусь под неослабным контролем.
— В сущности, что конкретно ему инкриминировали?
Фрунзэ вспомнил о дневнике Марии Ангелини, и его любопытство усилилось: сейчас ему предоставлялась возможность проверить собственную память и искренность адвоката.
— Как высший чиновник секретной информационной службы, он изменил присяге. Он обязан был поддерживать связь с представителем абвера в Румынии…
— Фамилию немецкого офицера называли?
— Нет, он даже не появился на процессе как свидетель обвинения. Не исключено, что он все-таки присутствовал в зале, так как, вопреки сверхсекретности судебного процесса, я видел в зале двух-трех посторонних. Из материалов дела явствовало, что Ангелини довольно часто встречался с представителем немецкой секретной службы как на территории, контролируемой секретной информационной службой, так и на территории, контролируемой абвером. Ему были предъявлены следующие обвинения: он злоупотреблял своим служебным положением, которое позволяло ему посещать немецкие военные объекты, расположенные на территории Румынии, собирал сведения о Лагервальде, расположенном в районе Отопени, отснял на микропленку шифр, используемый немцами для связи с немецкими воздушными базами на Балканах. Все эти сведения будто бы были переданы агенту, который работал на Объединенные Нации.