— Была названа фамилия агента? Присутствовал он на судебном процессе?
Адвокат с симпатией взглянул на Фрунзэ: ему нравилась та страстность и заинтересованность, с которой капитан задавал вопросы.
— Агента Объединенных Наций звали Тибериу Пантази, но он в момент ареста покончил с собой, приняв цианистый калий…
Когда Фрунзэ услышал имя Тибериу Пантази, он замер, отчетливо и болезненно ощутив биение своего сердца.
— Таким образом, — подчеркнул адвокат, сделав вид, что не заметил реакции гостя, — Тибериу Пантази не сел на скамью подсудимых рядом с Ангелини.
— А был ли какой-нибудь свидетель защиты? — задал следующий вопрос Фрунзэ и не узнал собственного голоса — так он изменился от волнения.
Хозяин, видимо, понял состояние гостя и пришел ему на помощь:
— Не хотите еще коньяку?
Не дожидаясь ответа, он поднялся, вышел из комнаты и возвратился с бутылкой «Мартеля». Он разлил коньяк, поднял свою рюмку и дружески произнес:
— Желаю вам удачи! — Маноле Брашовяну дал Фрунзэ время выпить, потом продолжал: — Свидетелей защиты не было, однако… — Взгляд адвоката скользнул в сторону, словно там он мог отыскать нужную мысль. Видно, он нашел ее, но это не доставило ему удовольствия, он вдруг погрустнел: — Однако обвинению все же удалось представить суду свидетеля… единственного свидетеля — любовницу обвиняемого, известную актрису Норму Тейлор. Кажется невероятным, не так ли? — Он взглянул на Фрунзэ, и в глазах у него сквозила печаль. — Эта прекрасная, как богиня, женщина свидетельствовала против любимого человека хладнокровно, безжалостно. Это меня просто возмутило!..
— Что же именно она заявила?
— Обычно они встречались в небольшой квартирке Кодруца Ангелини, — рассказывал явно расстроенный воспоминаниями Маноле Брашовяну. — У нее был ключ, и она могла входить в квартиру днем и ночью. Однажды после репетиции она не пошла домой, а поднялась в квартиру Ангелини. Она была уверена, что он уехал из Бухареста, но неожиданно застала его у себя за необычным делом. Он просматривал микропленку и кого-то ждал. Гость, впрочем, вскоре пришел. Это был Тибериу Пантази.
Фрунзэ выразил удивление:
— Как же Ангелини мог поступить столь неосмотрительно — передавать материалы в присутствии третьего лица?
Маноле Брашовяну объяснял подробно и терпеливо:
— События развивались следующим образом. Этот тип стоял у двери, когда Ангелини попросил Норму Тейлор зайти в ванную комнату. Так вот, оттуда она и услышала их разговор. Сгорая от любопытства, она заглянула в замочную скважину и увидела, как Ангелини передает незнакомцу микропленку… Мне еще на суде эта история показалась надуманной, шитой белыми нитками, но, когда мне рассказали, что Норма Тейлор связана с абвером и что именно благодаря ей удалось нащупать и арестовать Ангелини, я все понял. И вот его осудили на смертную казнь и расстреляли. — Взволнованный воспоминаниями, Маноле Брашовяну взял рюмку коньяку и выпил ее залпом. — Норма Тейлор получила в конце концов по заслугам, — сказал он вдруг со злобным удовлетворением, — ее тоже застрелили… Застрелил собственный муж. Где наш Шекспир? Какой материал для драмы, трагедии и даже комедии!.. — Маноле Брашовяну показал рукой в направлении шкафа, где он хранил досье: — Чего только не найдешь в материалах о судебных процессах!
— Это был трудный процесс?
— Трудный? Как бы не так! Процесс был простой формальностью.
— Как так? — удивился Фрунзэ.
— Обыкновенно… Обвиняемый ничего не предпринял в целях своей защиты, не отверг ни одного обвинения. Казалось, он был совершенно лишен способности сопротивляться. Вы ведь знаете, что сопротивляющийся человек нередко из обвиняемого превращается в обвинителя. Такой человек не признает никаких обвинений, если сдает позиции, то не сразу… Это вроде игры в «полицейские и воры», понимаете? А Ангелини, казалось, с нетерпением ждал вынесения смертного приговора. В ходе судебного процесса мною порой овладевало чувство, будто я присутствую на репетиции какой-то пьесы… Здесь-то, видимо, и начиналась тайна, о которой я говорил… Уж очень все смахивало на инсценировку…
— Процедура суда велась по всем правилам?
— Более чем! — воскликнул адвокат саркастически. — В том, что судебный процесс был инсценирован, меня убедил тот факт, что по его окончании я был приглашен к председателю суда магистрата Бэлтэцяну (он умер, да простит ему господь бог все его прегрешения!), который в присутствии представителя секретной информационной службы потребовал от меня подписку о неразглашении секретов судебного разбирательства. При этом он ссылался на то, что страна находится в состоянии войны…
Все это происходило в июле сорок четвертого года, а через месяц пал Антонеску, а с ним и Эуджен Кристеску, Румыния повернула оружие против гитлеровцев. Потом пришли новые времена… И вот на тебе! Через два десятилетия кто-то вспомнил о Кодруце Ангелини, который после вынесения смертного приговора воскликнул: «Да здравствуют Объединенные Нации!»
Они говорили еще долго, но ничего нового капитану выявить так и не удалось — все сообщаемое адвокатом он уже знал из дневника Марии Ангелини. Беседа длилась больше двух часов, а Маноле Брашовяну не проявлял никаких признаков усталости или недовольства, напротив…
— Надо идти! — сказал Фрунзэ, поднимаясь и пряча ручку и записную книжку в карман.
Он улыбнулся Брашовяну, как давнему приятелю, не скрывая, что ему было приятно беседовать с общительным адвокатом, оставил свой номер телефона, а при расставании попросил разрешения, если потребуется, побеспокоить его еще раз.
— Сколько хотите, товарищ капитан, я к вашим услугам! Доброй ночи!
«Ложись спать!» — сказала Лучиану Лия и, отвернувшись, тут же заснула. В тишине спальни слышалось ее легкое ровное дыхание.
Темнота давила. Стараясь уснуть, Лучиан закрыл глаза и некоторое время прислушивался к дыханию жены. Сон не приходил. Примирившись с тем, что уснуть никак не удастся, Лучиан, лежа на спине, смотрел на потолок, как на серый экран, по которому время от времени быстро скользили мрачные тени от проезжавшего по улице транспорта. Потом мысли налетели, закружились, увлекли его, экран исчез, и он заснул.
Закончившееся час назад оперативное совещание, созванное полковником Панаитом, хотя и систематизировало новости дня, но ничего не прояснило в тайне Пантази — Ангелини — Чампели… Напротив, система конспирации врага теперь казалась еще более надежной.
Адвокат Маноле Брашовяну сообщил Фрунзэ поистине сенсационный факт: Тибериу Пантази привлекался по делу Ангелини в период, когда состоял резидентом шпионской сети «Аргус-1» (сеть «Аргус-2» была создана после событий 23 августа 1944 года, точнее, 6 марта 1945 года. — Х. З.) то есть как представитель службы противника. Связь, раскрытая адвокатом, казалась логичной.
«Патриотически настроенный Кодруц Ангелини, член группы «Про патрия», — мысленно рассуждал Лучиан, — выкрадывает с немецкого объекта документы большой важности, которые потом передает на своей квартире некоему Тибериу Пантази. Почему на своей квартире, а не где-нибудь в условленном месте? Потому что его квартира оказалась в тот момент самым надежным местом». До сих пор все факты логически увязывались. Путаница начиналась там, где, как сообщил адвокат Маноле Брашовяну, этот самый Тибериу Пантази, замешанный в деле о шпионаже Ангелини, покончил жизнь самоубийством. Этот факт мог быть расценен как вполне допустимый: для противной стороны резидент представлял настоящее сокровище. Захват его приравнивался к провалу всей шпионской сети. Значит, можно предположить, что ради спасения сети резидент и решился на самоубийство.
«Хорошо, согласен, — продолжал рассуждать Лучиан. — Это судьба одного Тибериу Пантази, времен войны. Но вот после двадцать третьего августа появляется новый Тибериу Пантази. С ним мы имели дело в пятьдесят втором. Конкретное доказательство — дело шпиона-призрака Ричарда Брука. Кто же тогда самоубийца сорок четвертого года? Уж не превратилось ли имя Тибериу Пантази в нарицательное, как бы символическое, которое передают от одного резидента другому? Паспорт швейцарца ведь тоже выдан на имя Тибериу Пантази!»
Да, сообщение Маноле Брашовяну усиливало путаницу, ставило новые вопросы, затрудняло следствие. Может быть, Пантази сорок четвертого года не кончал жизнь самоубийством, как не был расстрелян Ангелини? Но и такое предположение нисколько не проясняло дела. Лучиан попытался сдержать стремительный бег мыслей: «Уф! Какая досада! Ясно, Пантази остался в Румынии… Старый «джентльмен», «мемуарист», спрятался и теперь играет нами, провоцирует. С какой целью? На что он рассчитывает? Зачем ему вздумалось открывать столько фронтов? От чего или от кого он пытается отвести наше внимание?»
Потом Лучиан стал думать об Ангелини, об агенте П-41. Когда он анализировал отдельные элементы дела Тибериу Пантази, образ резидента представал перед глазами таким, каким он знал его в 1952 году или несколько дней назад, но вообразить Кодруца Ангелини ему никак не удавалось. Не сохранилось ни одной фотографии. Иногда он представлял его сильным, умным разведчиком, способным на благородные поступки. Иногда он казался ему вероломным, не имеющим ничего святого, способным мучить мать, предать родину, если у таких людей вообще может быть родина…
«Ангелини — герой или зловещий персонаж какой-то политической «пьесы», поставленной режиссером секретной информационной службы, «пьесы», которая была ориентирована на будущее социально-политическое развитие Румынии? Эксгумация, — думал Лучиан, — сейчас ничего не прояснит. Полковник прав. Если речь идет об инсценировке, то тогда режиссер наверняка поместил в гроб труп. А для того чтобы восстановить образ погибшего, необходимо много времени. Конечно, мы прибегнем к этому методу, если потребуется… Интересно, что и Маноле Брашовяну говорит об ощущении, будто он присутствовал на спектакле. Хм! По какому пути идти?» С этим вопросом он и заснул.