— Наше удостоверение? — переспросил Фрунзэ, желая убедиться, что не ослышался.
Адвокат только кивнул:
— Да, на имя майора Тудорана Константина. Подождите, не спешите делать из этого какие-либо выводы. Я, конечно же, вспомнил о вас и спросил себя: «Почему сначала приходил капитан, а теперь появился майор?» И хотя в этот момент мне было не до шуток, я подумал: «А после того как уйдет майор, появится подполковник?» — Рассказчик попытался улыбнуться, но улыбки не получилось. — Не успел я выразить свое недоумение, как неизвестный отобрал у меня удостоверение и рассмеялся — обидно, высокомерно… Потом он обратился ко мне: «Господин Брашовяну…» Прошу вас, товарищ Фрунзэ, заметить, что до сих пор я был для него «адвокатом Брашовяну». А теперь я предлагаю вам послушать магнитофонную ленту…
— Какую ленту? — не понял Фрунзэ.
— Кассетного магнитофона, — уточнил адвокат.
— Какого магнитофона?
— Я купил его два года назад на черноморском курорте у одного иностранца. Полезная вещь. Я его с успехом использую в адвокатской практике, — объяснил Маноле Брашовяну.
Фрунзэ насторожился, в его голосе исчез прежний дружелюбный тон:
— Уж не записали ли вы и наш предыдущий разговор?
Брашовяну ответил, криво улыбаясь:
— Разве я мог себе это позволить? Уверяю вас… Но если хотите, я отдам вам все свои магнитофонные ленты. Аппарат я держу в этом ящике. — Он наклонился вправо. — А микрофон спрятан в книгах, здесь, на письменном столе.
Фрунзэ проследил за рукой адвоката, который показал, где был спрятан микрофон.
— Если какой-нибудь клиент упорно добивается посещения на дому и разговора с глазу на глаз, тогда я использую магнитофон.
— А разговор с ночным посетителем вы почему записали? — поинтересовался офицер.
— Вы сейчас поймете почему. — Маноле Брашовяну, казалось, преодолел свой страх. Он вынул из ящика кассетный магнитофон — это был портативный японский магнитофон «Националь» — и поставил его на письменный стол, потом перемотал ленту и нажал на кнопку. — Прошу вас, будьте внимательны! — предупредил он Фрунзэ.
Из магнитофона послышался слащавый голос какой-то женщины:
— «Господин адвокат, помогите мне… Больше не могу… Я должна развестись».
— Это клиентка, — объяснил хозяин.
— «Он терроризирует меня… У него есть другая женщина… Я могу доказать, но я не хочу ставить его в неудобное положение… Вы же знаете, какой пост он занимает…
— Сударыня, я сделаю все… — послышался теплый голос адвоката. — Вы выиграете процесс».
Брашовяну поднял указательный палец, предупреждая офицера:
— Начинается наш разговор.
Несколько секунд стояла тишина, потом раздался властный мужской голос:
— «Вы перепугались, господин Брашовяну? (Смех.) Успокойтесь, господин адвокат! Я не из госбезопасности. (Пауза.) Я понимаю ваше недоумение. (Пауза.) Прошу вас извинить меня за эту мистификацию…
— Моя реакция вполне объяснима, — послышался сдавленный голос адвоката. — Пора бы в конце концов узнать: с кем я имею честь?
— Я пришел в связи с судебным процессом Кодруца Ангелини. (Пауза.) Разве это имя вам ничего не говорит? (Пауза.)
— Вы не сказали мне, кто вы… — Голос Маноле Брашовяну зазвучал тверже. — Вы пока только сообщили мне, что удостоверение, которое предъявили, поддельное. Должен же я все-таки знать, с кем разговариваю…
— Удостоверения трудно подделывать, но все-таки можно.
— Не думаю, что вы меня побеспокоили в столь поздний час только для того, чтобы сообщить мне об этом. Прошу вас немедленно покинуть…
— С того момента, как вы узнали, что я не представляю госбезопасность, ваша храбрость возросла…»
Адвокат, сидевший по ту сторону письменного стола, раздраженно пробурчал:
— Какая наглость! Какая наглость!
— «Сударь, кем бы вы ни были, но вы испытываете мое терпение… Не забывайте, что вы в моем доме. Считаю нашу беседу оконченной…»
Маноле Брашовяну успел шепнуть офицеру:
— Я поднялся и стал ждать, что он тоже встанет, но он и не собирался уходить.
— «Не будьте столь нетерпеливы, господин адвокат… Прошу вас, сядьте на место! (Пауза.) Так… Двадцать лет назад вы были официальным защитником Кодруца Ангелини, не так ли? Меня радует, что вы начинаете припоминать. По этому случаю вы соблаговолили по требованию секретной информационной службы дать подписку о неразглашении секретов судебного разбирательства по делу Ангелини… Так это было или я ошибаюсь?
— Нет, вы не ошибаетесь».
Маноле Брашовяну остановил магнитофон и пояснил:
— Вначале я был склонен думать, что после пашей беседы вы решили подвергнуть меня проверке… Глупо, конечно, но такие мысли приходили мне в голову…
Фрунзэ молча посмотрел на него: ему было неудобно сказать, что обстановка, в которой происходит прослушивание, действует на нервы. Несмотря на свое возбужденное состояние, адвокат все же уловил нетерпение собеседника и снова включил аппарат.
— «Хотите, я покажу вам документ, который вы подписали летом сорок четвертого года?
— Если он при вас… почему бы и нет?
— Он у меня в фотокопии. (Пауза.) Пожалуйста! Убедились?
— Убедился… Но я никак не могу понять, что же вас все-таки привело в мой дом в столь поздний час.
— Вы дали подписку о неразглашении секретов… Но вы нарушили свое обязательство, о чем мы были вовремя оповещены. Более того, вы составили описание судебного процесса, Однако благодаря секретарю, который тогда служил у вас, описание оказалось в наших руках.
— Прошу не упускать из виду: я доктор юридических наук и знаю, что представлял собой в правовом отношении подписанный мною документ тогда и что он представляет собой в настоящее время. Я брал обязательство не перед частным лицом или организацией, а перед признанными конституцией государственным учреждением и законом…
— Я не собираюсь вам возражать. В сущности, господин Брашовяну, мы полагаемся на вашу прозорливость и профессиональную сообразительность. Я уполномочен…
— Как вы сказали? Вы уполномочены? Кем же? Разумеется, если мне позволено будет узнать…
— Я уполномочен довести до вашего сведения, что подписанное обязательство сохраняет силу даже по прошествии двадцати лет.
— Предъявленный вами документ автоматически переходит в юрисдикцию нынешнего государства. Таким образом, если у вас есть ко мне какие-либо претензии, прошу вас вызвать меня куда следует и там в соответствии с законом предъявить мне обвинения, которые вы сочтете нужными. Кроме того, вы не ответили мне на вопрос: кто же вас уполномочил? Уже поздно…
— Однако вы опять торопитесь. Я советую вам терпеливо выслушать меня до конца. Что верно, то верно, я не майор госбезопасности. Что касается меня — прошу вас внимательно выслушать, — я принадлежу к старому аппарату секретной информационной службы… Надеюсь, теперь вам ясно?
— К сожалению, нет… В сущности, чего вы от меня хотите?
— Прежде чем ответить на этот вопрос, я открою вам один секрет… Вероятно, это не доставит вам удовольствия, но у меня нет иного выхода… Вы были назначены официальным защитником Ангелини не случайно, а по указанию секретной информационной службы. Повторяю, по указанию секретной информационной службы.
— Любопытно! Если бы не столь поздний час, меня бы очень заинтересовало ваше заявление. Я ведь и не знал, что пользовался таким доверием секретной информационной службы.
— На вас было заведено досье…
— Итак?
— Выслушайте меня до конца, а уж потом, если сочтете нужным, вызовете милицию или госбезопасность. Вы были легионером[12], не так ли? (Пауза.) Надо ли повторять мой вопрос?
— Ну и что из того? Тогда это было модно. Зеленая рубашка, черные брюки, портупея…
— Конечно, для некоторых это было просто модой… Но в январе сорок первого года, после ликвидации мятежа легионеров, вы спрятали здесь, в этом доме, Хорию Симу[13]. А его в это время разыскивали власти… Мы-то знали, что он скрывается у вас. По соображениям высшего порядка мы не стали его арестовывать здесь. Что это вы перестали улыбаться, господин Брашовяну?
— К чему вы клоните?
— После мятежа, когда страсти поутихли, вы публично отреклись от легионерского движения и поклялись в верности маршалу. Как видите, и это мы знаем. И это фигурирует в вашем досье…
— И что же вы все-таки хотите от меня?
— Ничего особенного. Вы не должны разглашать секретов судебного разбирательства по делу Ангелини.
— Так ведь я до сих пор молчал. Я не помню, чтобы когда-нибудь даже заикнулся о деле Ангелини, хотя в качестве официального защитника и выступал только один-единственный раз. К тому же прошло двадцать лет…
— Извините, что я вас перебиваю… Нам стало известно, что госбезопасность заинтересовалась делом Ангелини. Возможно, они придут к вам. И даже очень скоро.
— Хорошо, но существует архив, досье судебного процесса. Зачем им ходить ко мне, когда у них все под рукой?
— Досье судебного процесса исчезло, как исчезли и ваши записки, которые вы когда-то составили о процессе. От вас мы требуем одного — хранить молчание. Этого условия придерживаемся и мы…
— Надо же, в каком положении я очутился через двадцать лет!
— Не драматизируйте, господин Брашовяну. Ей-богу, не стоит. Ваше положение несложное. Прошли годы… Плохо с памятью. Вы помните только, что был судебный процесс по делу о шпионаже, обвиняемого осудили на смертную казнь и расстреляли. Это все, что от вас требуется. Согласны? (Пауза.)
— Мне ничего не остается, как согласиться.
— Да, еще одна деталь: мы наблюдаем за вами. Заверяю вас, господин Брашовяну, вы пользуетесь у нас глубоким уважением, и нам не хотелось бы, чтобы госпожа Брашовяну осталась вдовой… А при определенной ситуации это может произойти…
— Постойте! Вы пришли, разворошили мое политическое прошлое и теперь покидаете меня, так и не сказав, с кем я все-таки имел честь говорить и где я могу вас найти. Разумеется, если у меня возникнет необходимость увидеться с вами…