— Вернемся к уликам. Их недостаточно…
— Прежде всего это микропленка, которую взял Бертран в вашей машине. Другая улика — микропленка, оставленная им в вашем «фиате».
— Вы меня смешите, — сказал Маноле Брашовяну усмехаясь. — Уж не считаете ли вы меня простаком? Вы ведь сами утверждаете, что микропленку нашли не у меня. Разве это называется взять с поличным?
Панаит решительно сдвинул брови к переносице. Лучиан и Фрунзэ поняли, что «прелюдия», то есть психологическая подготовка гостя, окончена. И не обманулись.
— Господин Брашовяну, летние ночи коротки, и у нас мало времени на пустые разговоры. Поэтому я посоветовал бы вам хорошо все взвесить. Я сейчас прочту вам выдержку из показаний Джона Бертрана. — Полковник полистал дело, вынул несколько исписанных листков и скрепил их. — «После провала сети «Венус», — пишет господин Бертран, настоящее имя которого Валентин Саву, — Центр решил организовать новую сеть. Эта задача была поручена старому агенту, находившемуся в консервации еще со времен войны. Его псевдоним Кристиан. В начале октября шестьдесят третьего года по приказу Центра я совершил путешествие в Румынию. Мне было поручено войти в контакт с Кристианом и поставить его в известность о том, что период консервации окончен и он назначен резидентом сети «Кентавр». При выполнении этого задания я узнал, что под псевдонимом Кристиан скрывается известный бухарестский адвокат Маноле Брашовяну. Я прибыл в Бухарест с паспортом на имя Пьера Ватрэна. Я передал Кристиану письмо от Центра, предупредив его о том, что к нему явится курьер. Я встретился с Маноле Брашовяну в коллегии адвокатов, в которой он состоял. Меня он принял как обыкновенного клиента. Мы спокойно обсудили ситуацию, создавшуюся в результате провала сети «Венус», потом некоторые вопросы организации «Кентавра» и в связи с этим кое-какие технические проблемы. Наконец, я передал ему чудом уцелевших после провала сети «Венус» двух агентов. К моей радости, Кристиан согласился на все условия, предложенные Центром». — Полковник прекратил чтение. От напряжения у него покраснели глаза. — Что вы думаете на этот счет?
— Пока у меня не сложилось никакого определенного мнения, — ответил адвокат вполне искренне.
— Тогда я продолжу чтение показаний Валентина Саву, — решил полковник. — «Признаю, что в субботу утром, тринадцатого июля текущего года, я, согласно предварительной договоренности, позвонил Кристиану, то есть Маноле Брашовяну…» Я пропускаю несколько абзацев, — заметил полковник и продолжал: — «Кристиан оставил машину открытой, в ящичке машины я нашел гильзу, взял ее и оставил там другую. На этот раз я знал, что через три дня покидаю Румынию, поэтому Кристиан подготовил доклад в Центр. В свою очередь в оставленной мною гильзе я передал ему не особенно веселое сообщение…» — Панаит поднял глаза от документа и, посмотрев на адвоката, спросил: — Кто такая Сильвия?
— Не знаю… Никогда не слышал о ней! — защищался адвокат. — К тому же гильзу, на которую ссылается этот человек, взял все же не я, а ваши люди…
— Значит, вы не знаете, кто такая Сильвия? — И впервые в голосе полковника Панаита появились угрожающие нотки. — Я понимаю вас. Вы хотите узнать как можно больше об уликах и взвесить их тяжесть. Вы же юрист, и юрист первоклассный…
— Вы же сами поставили меня перед альтернативой. Я должен выбрать один из двух путей, не так ли? Если против меня только то, о чем вы сказали, то за свою деятельность я получу не более года, максимум два…
Полковник улыбнулся с некоторым облегчением: он почувствовал, что адвокат прижат к стенке и склоняется к признанию своей вины.
— Сообщение Валентина Саву короткое: «Внимание! Из аэропорта передали, что Сильвия была вынуждена покончить жизнь самоубийством за пять минут до посадки в самолет. Овидиу».
Панаит вынул из папки фотографию Сильвии и подал ее адвокату. Маноле Брашовяну стал с грустью рассматривать ее, дотом тихо проговорил:
— Лизетта Вранча! Красивая женщина!
— Была, — дополнил Панаит.
— Заверяю вас, я лично ее не знал. — Брашовяну положил фотографию актрисы на столик рядом с другими.
«Он испытывает наше терпение. Кроме всего прочего, он еще и циник», — подумал Фрунзэ и взглянул на Лучиана, пытаясь взглядом передать ему свое настроение. Но Лучиан, видимо, думал о чем-то ином, поэтому никак не отреагировал на взгляд своего друга.
— А что, если выпить все же рюмочку «Мартеля»? — предложил неожиданно полковник.
И на этот раз Маноле Брашовяну отказался.
— Как хотите! — Голос полковника стал властным и приобрел металлические нотки. — Господин Брашовяну, в любой истории должен быть пролог и эпилог. Я хотел бы как можно быстрее добраться до эпилога. Поэтому я опускаю множество промежуточных звеньев, чтобы прояснить суть «пьесы». Довожу до вашего сведения, что записки Тибериу Пантази, вашего предшественника в созданной Центром шпионской сети, в наших руках. Микропленку мы нашли у Сильвии. Она проявлена и теперь находится здесь. — Панаит ударил правой ладонью по папке. — Вам старый шпион посвятил целую главу…
Лучиан и Фрунзэ ожидали, что адвокат изменится в лице, сникнет, признает себя окончательно побежденным. Однако Маноле Брашовяну реагировал совсем иначе: по его лицу скользнула улыбка, словно он чему-то приятно удивился. Почувствовав, что у него на лбу выступил пот, он вынул носовой платок и, вытирая пот со лба, упрямо потребовал:
— Доказательства моей вины!
— С удовольствием, — согласился полковник Панаит. Он склонился и стал искать среди документов мемуары Пантази. Наконец он нашел их. Это были увеличенные копии, сделанные с микропленки, найденной у Лизетты Вранчи.
Приготовившись слушать, адвокат сменил позу. Носовой платок он все еще держал в руках.
— Я прочту фрагмент, в котором Тибериу Пантази делится воспоминаниями о процессе над Кодруцем Ангелини. Вот что пишет бывший резидент «Аргуса-2»: «Узнав о судебном процессе, возбужденном против Кодруца Ангелини, бывшего сотрудника секретной информационной службы, я телеграммой поставил об этом в известность Фабиана. Через несколько дней Фабиан потребовал: «Проверьте, не получал ли официальный защитник Кодруца Ангелини, адвокат Маноле Брашовяну, будучи студентом, стипендию Отто Гагеля». — Полковник Панаит прервался и сказал: — По всему видно, Тибериу Пантази надеялся опубликовать свои мемуары. — Затем он продолжил чтение: — «Мне хотелось бы коротко объяснить, кто такой был Отто Гагель и каково значение стипендии, предоставляемой им. В годы между двумя мировыми войнами на столичном рынке господствовали два крупных фабриканта — Отто Гагель и Иосиф Хердан. Один из них сас[15], другой еврей. Оба родились в Румынии. Разумеется, между ними шла беспощадная конкурентная борьба. Этим воспользовались бывший префект столицы Габриэл Маринеску и шеф секретной информационной службы Морузоф. Одним словом, оба фабриканта вносили значительные суммы в пользу той и другой организации.
Более тонкий и интеллигентный Морузоф убедил Отто Гагеля создать в университете стипендиальный фонд для некоторых студентов. Само собой разумеется, в выборе студентов секретной информационной службе негласно была отведена решающая роль. Вначале студенты-стипендиаты не понимали подлинного смысла этого филантропического акта. В общем-то, бедные студенты были счастливы, а подающие надежды довольны широкой перспективой, открывающейся перед ними. Секретная информационная служба внимательно следила за их становлением, настойчиво выискивала в них необходимые ей черты, а затем и уязвимые стороны их жизни. Без преувеличения можно сказать, что стипендиаты представляли собой своеобразный питомник, придуманный асом по сбору информации Морузофом.
Возвращаясь к первоначальной теме, я должен заявить, что летом сорок четвертого года мне было нетрудно дать ответ на запрос Фабиана. Помню, что уже через несколько дней я послал ему телеграмму следующего содержания: «Аргус — Фабиану. Из источника Бебе. Официальный защитник Кодруца Ангелини, в прошлом студент юридического факультета, получал стипендию Отто Гагеля в тысяча девятьсот тридцать шестом году. Позже по предложению секретной информационной службы он примкнул к легионерскому движению. В его рядах он не преуспел. После седьмого сентября сорокового года секретная информационная служба использовала его однажды: она попросила Маноле Брашовяну спрятать на две ночи в своем доме Хорию Симу, С тех пор адвоката держали в консервации».
Упоминая об этом моменте, необходимо добавить, что Фабиан подтвердил получение доклада и категорически запретил мне контактировать с Маноле Брашовяну. Приказ был ясен, и я подчинился ему. Собирая информацию о судебном процессе над Кодруцем Ангелини, я все время сталкивался, не желая того, с именем официального защитника человека, осужденного на смертную казнь за шпионаж».
Полковник Панаит положил документ, который он только что читал, обратно в папку:
— Каково ваше мнение относительно последней улики? Она вас удовлетворяет? — Пристальный взгляд полковника Панаита остановился на пухлом, вспотевшем лице адвоката.
Маноле Брашовяну, подавленный, только развел руками и откровенно заявил:
— Господин полковник, вы выиграли партию. Ваша взяла. Я в вашем распоряжении! — Он посмотрел сначала на Фрунзэ, потом на Лучиана, словно хотел сказать: «Не забывайте, вы присутствовали на ожесточенном поединке!» Маноле Брашовяну встретил вновь усталый взгляд полковника и добавил: — Вы, кажется, предлагали «Мартель»… Я бы выпил рюмочку…
— Надо ли понимать, что вы выбрали второй путь? — уточнил полковник Панаит.
Брашовяну ответил:
— Конечно… Путь смягчающих вину обстоятельств…
А д в о к а т Б р а ш о в я н у. Я не любитель алкоголя, но немного коньяка не помешает… Я к вашим услугам.
П о л к о в н и к П а н а и т. Мне хотелось бы начать с ваших студенческих лет. Вы получали стипендию Отто Гагеля. С какого курса?