И был это вдвое сложенный лист медицинского договора и шприц-инъектор с прозрачной жидкостью. Препарат, по меркам обычного человека крайне ценный, но ценнее его было письмо Марфушки, от руки выведенное на обороте листа.
'Дорогой мой соколик. Тебе пишу, потому что чую — срок мой близок. Уж прости, но была у меня с младых лет заначка, которую я потратить решила по разумению своему на препарат этот. Я знаю, как ты к таким вещам с недоверием относишься, но коли мой срок придёт, ты уж используй его, не побрезгуй. Работник мне медицинский сказал, что укол силы возвращает, голову проясняет, все боли из тела убирает, и жить становится легче, так что не жди до последнего. Проживи, сколько влезет, а там уж и встретимся.
С любовью, истинно твоя, Марфуша'
От прочитанного сердце только сильнее заныло.
Не послушал я тебя, дорогая. Десять лет не пойми чего ждал и видимо шанс пожить без боли потерял окончательно. Зато шанс мажорам свинью перед смертью подложить и с любимой на том свете поскорее встретиться, не важно, вымышленный он или нет, пока ещё имеется.
Ведь не зря же в документе чёрным по белому написано и даже подчёркнуто:
Использовать Лопатиной Марфой Никитичной не позднее года после получения. За жизнь, за правильную работу организма и за возникновение НЕПРЕДВИДЕННЫХ ПОБОЧНЫХ ЭФФЕКТОВ при применении препарата после установленного срока администрация МЭД-Глосс ответственности не несёт.
Никогда не любил эту новейшую медицину.
Абсолютно на всё, от любой болезни у них свой укольчик имеется, даже от недуга под названием старость. И, конечно, каждый с ценником. Да с таким, что и за пару жизней не наберёшь! Что уж про одну говорить. Как есть мошенники, государством подкормленные, но если уж они помогут поскорее на тот свет отправиться, то так уж и быть.
Поднёс к шее мембрану инъектора и собрался нажать на пуск. Но стоп! Это что же выходит?
Если препарат сработает как надо, то поживу без боли и там мажорики пусть хоть режут, хоть в землю закапывают. Никаких бумаг им не дам и ничего не подпишу.
Но если таки помру, то буду тут всю неделю в родном доме валяться?
Ой не пойдёт! Не годиться в родном доме гадить.
Выглянул в окно и убедившись, что солнце ещё не далеко к горизонту укатилось, я взялся споренько собираться. Одним хреном пропадать, лучше уж на природе. Вроде как в давние времена перед смертью так и делали, если память меня не подводит.
Суд да дело, а сборы у стариков короткие.
И не заметил, как уже по хлипкому мостку вонючую речку пересекал. Тропка до леска знакомая, сколько раз здесь с отцом да мамкой ходил, а потом с Марфушкой под руку гулял. Раньше, конечно, лесок этот на всю ширь, что глаз хватало простирался, но после пожара вдвое уменьшился. Потом ещё часть вырубили, часть под фермы промышленные отвели, и осталось пару десятков гектаров всего, зато каких.
Лохматые ели приняли, как родного, обступили, по рукавам зашуршали, как будто ждали. С тропинки еле заметной сразу в бок взял, прямо до мшистых полянок. Заблудиться не страшился, чай всю жизнь тут хаживал, каждый кустик знаю. Так что выбрал для себя местечко красивое, к берёзке спиной прислонился и выдохнул устало.
Ну, была не была.
Мембранку к плечу, и надавил. И тут же со вспышкой острой боли, ярким воспоминанием в голове возник образ, когда впервые в школе на медосмотре такими же шприцами кололи. Всю руку издырявили, потом неделю с температурой валялся.
Шприц то ли пшикнул, то ли свистнул, и сразу в нём жидкости поубавилось, а по руке онемение пошло неприятное и голова закружилась. Недолго думая, как стоял, так и сел на задницу, а перед глазами что-то всё мысли, мысли, да мысли, как вагончики стародавние, когда они ещё по рельсам ходили.
Один, второй, третий, четвёртый. Вот детство босоногое, вот подростковость яркая, вот школа дурацкая, хуже которой только техникум, а дальше уже и зрелость как-то слишком быстро подкралась.
В окружении тиши лесной я вспоминал и хмурился, ибо как-то всё это походило на то, будто жизнь перед глазами проносится. Так что же, значит и тут я полнейшим неудачником оказался?
Засмеялся с хрипотцой. Раз фортуна меня стороной обошла, то так тому и быть.
И принялся дальше ждать.
Вот только время шло, час сменился другим, а самочувствие не менялось. Уже и всё хорошее в жизни вспомнил, и всё плохое перебрал, и даже по скучным моментам прошёлся, а всё никак не преставился.
Когда солнечные лучи совсем уже сквозь ветви проступать перестали, плюнул на всё, поднялся и побрёл в сторону дома, зло бурча.
— Вот ироды проклятущие, и тут подвели. Тьфу, да чтоб вас, дорогу дайте, — теперь ветки елей цепляли будто обиженно, словно пускать обратно не хотели. Отбивался от них, как мог, и ругался в сердцах, на котором как и раньше покалывало. Помереть не дали, обезболивающего не дали, никакого праздника. Шёл к тропинке прямиком… которая так и не появлялась. — Чаво такое, заплутал что ли?
Задумался вслух, а сумерки уже вплотную подошли, и хоть месяц август был тёплым, в лесу холодком ощутимо веяло.
— Да что это за… Йопжеж!… за залу**нь-то такая, — чуть лесу душу не отдал, от бугорок споткнувшись. — Тут же ж таких не было никогда.
И то ли зрение подводить начало, то ли темень наступала слишком быстро, но свернул я явно куда-то не туда и спотыкался всё чаще. Пока сил хватало, всё брёл и брёл, и должен был уже лесок этот треклятый насквозь пройти, а он всё не кончался. Наоборот, с каждым шагом становился всё гуще и гуще, пока и вовсе сквозь ельник прорываться не осталось ни сил, ни желания.
Встал отдышаться и хоть поздновато, но всё же решил прислушаться. С наступлением ночи поток курсирующих на Столицу дальнобоев увеличивался и был отчётливо слышен. Да только вот ни их, ни огней габаритных ни видно не было, ни слышно, только звёздочки в небе поблёскивать начали.
Вот жеж. Шёл помирать, а теперь дорогу обратно ищу и выжить пытаюсь. Экая же хрень.
Так и не услыхав их гула, решил хоть на какой-то звук идти. И к удивлению, уловил еле слышное журчание — то ли ссыт кто, то ли ручеёк сбегает. Хотя сколько себя помню, отродясь тут родниковых ключей не бывало, а из местных и нет никого, кто досюда дохаживал нужду справить…
Но пошёл на звук. А что делать-то оставалось?
И экая же оторопь меня пробрала, когда сквозь кусты и ветки продираясь я к лесному источнику выполз. Да ещё к какому! Ключ родниковый прямо из земли бил! Прям из двух валунов мшистых, которые по виду древнее всего леска местного выглядели.
Так бы я и стоял в офигении, да только резкий шум крыльев над головой заставил присесть и откашляться. Подавился с перепугу!
А когда прокашлялся, на камнях уже два ворона восседали.
Один белый.
Второй чёрный.
И вот тут я наконец смекнул, что к чему! Всё нормально со мной, и препарат действует как надо. Это же я наверняка лежу там же, где и присел, слюну пускаю, а всё происходящее просто-напросто галлюцинирую. Предсмертный бред мне видится, одним словом. Ну правда, какой родник, какой лес бескрайний, какие вороны на камнях. Даже ущипнул себя от всей души, да с улыбкой....
... и было больно.
— Кааар! — вскрикнул Белый Ворон, и из клюва его цепочкой голубоватых чёрточек вытекли и повисли в воздухе тонкие символы, складывающиеся в слова. — «Думаю, этот вполне подойдёт»
— Кроор! - пробасил Чёрный Ворон, и из его клюва символы были потолще и сложились в — «Он воняет слабостью»
— Эй, это между прочим обидно! — воскликнул я, с усилием протирая глаза, но продолжая видеть то же самое.
— Криарр! «Всё равно решать будет Старший»
— Кррчкр? «Тогда что мы сидим, если нет у нас выбора?»
В надвигающихся сумерках они мощно захлопали крыльями, взмывая в небо, и вместе с ними пропали висящие в воздухе символы. На всякий случай я даже подошёл поближе к роднику и поводил над камнями рукой, пощупал, постучал по ним и убедился в их настоящности.
Вот жеж невидаль-то. Неужто на пороге смерти галлюцинации ещё и на ощупь потрогать можно? Если таково посмертие, то мне в нём было неуютно.
Наклонившись к роднику, зачерпнул леденющей воды и нервно умылся. Вода тут же потекла по седой бороде и каплями оросила рубашку и кожу под ней, аж до дрожи. Ветер подул и ладони мокрые от холода заломило нещадно, прям по настоящему. Чтобы согреться, спрятал их подмышки… и так и остался стоять, ибо в этот момент на плечо легла чья-то рука.
И не абы какая рука, а ручища.
Сил душевных хватило только на то, чтобы медленно развернуться и обомлеть.
Стоящий за спиной был выше меня на три головы, хотя я сам-то ростом обделён не был. В тёмно-синем плаще, с широкополой тёмно-синей шляпой и с посохом наперевес этот мужичина стоял недвижимо, и стоило заглянуть в его морщинистое лицо, как тут же пробрало меня от пяток и до самой макушки.
Если я считал себя стариком, то от этого пришельца веяло самой настоящей древностью.
Под шлёпанье крыл и карканье вернулись два ворона.
— Квиаррр!
— Круоор!
И древний высокий старик им ответил.
— ПОСЛЕДНИЙ, ЗНАЧИТ? — и от голоса его глубокого тёмный лес вокруг задрожал и закачался, словно сквозь марево в особо жаркий день.
— Квер!
— Крарк!
Даже не видя воронов, было ясно, что каркнули они утвердительно, но вот о чём именно они вели диалог, я так и не понял. Только старик этот громадный меня по плечу потрепал сочувственно, после чего руку свою под отворот плаща сунул и выудил… плоский телефон. Вот только такой старой модели, что даже мне, старику, новее гаджетами доводилось пользоваться.
В тусклом свете экрана лицо его выглядело ещё древнее, и то ли показалось мне, то ли нет, глаза у него вроде как были не одинаковыми. Рассмотреть особо не удалось, ибо несмотря на величину пальцев, оперировал в телефоне он очень быстро и вскоре экран погас.
— ЗНАЧИТ БУДЕТ ПОСЛЕДНИМ, — сказал он ласково и лес вокруг зашумел летним ветром. И вместе с этим ветром одобрительно закаркали вороны. — ИНИЦИИРУЕМ.