«А мне не надо ничего объяснять. Я прекрасно понимаю это состояние. Именно его я переживаю сейчас. Наверняка меня будут спрашивать, что ты чувствовала, когда разговаривала с ним? И я не смогу подобрать слов. Их просто нет для описания чуда, волшебства, Божественного провидения. Маму порадовали бы мои суждения. Она так часто говорила, что мы с отцом забыли о Боге. Сколько раз предлагала сходить с ней в церковь, но я всегда говорила, что не хочу доверять Алехандро и папу соседке. Но на самом деле и мама чувствовала это, я не испытывала ни малейшего желания идти к Богу, потому что считала, что это он забыл о нас. Наверное, я была не права. Наверное, в том, что происходит, существует какой-то пока непостижимый смысл. И этим смыслом, возможно, кто-то управляет. Не случись вчера трагедии с братом, я бы не встретилась с мастером. Смерть ради этой встречи или встреча ради исцеления?» Не по годам взрослые мысли сумбурно проносились в голове Анны. Между тем какой-то обновленный, снова уверенный в себе и довольный собой художник продолжал рассказывать о своей встрече с Роденом.
– Мы с Луи какое-то время стояли у стены особняка, не решаясь войти. Мы осознавали, какая сила искусства обрушится на нас через мгновение, и одновременно и мечтали об этом, и страшились этого. Было боязно осознать свою ничтожность по сравнению с мэтром. А с другой стороны, хотелось, чтобы тебя наполнило то самое вдохновение, от которого за спиной вырастают крылья, когда ты понимаешь, что можешь сотворить все и даже больше, когда осознаешь, что нет тебе равных в целом свете, когда смотришь на произведение искусства и чувствуешь в себе способность подарить миру подобный, переворачивающий душу и мысли шедевр.
Он перевел дух и объявил торжественно:
– Мы вошли. Это было… было настоящим перерождением. О таких ощущениях говорят пришедшие к вере люди, которые вошли в храм и испытали непередаваемые чувства. Можно сказать, что мы очутились в Храме искусств. И прямо перед собой мы увидели… Ты когда-нибудь слышала такое выражение «Сад Удовольствий»?
– Я видела триптих Босха в альбоме.
– Уже хорошо. Но у него присутствует греховный подтекст, а в нашем саду была одна сплошная услада глаз, ума и сердца. Какое-то время мы ходили по саду, словно два ошалевших дурака, которым внезапно открылась истина. Мы даже не находили слов, чтобы поделиться впечатлениями. Луи оценивал все режиссерским взглядом. Кажется, прикидывал, в каком фильме можно использовать эти восхитительные «декорации» дворца Биронов. Я никогда его не спрашивал, но предполагаю, что, снимая «Скромное обаяние буржуазии», он обращался в воспоминаниях к этому месту. Его герои в ленте нелепы и гротескны. Вот и герои роденовских скульптур смотрелись… нет, отнюдь не нелепо. Они… они были слишком прогрессивными, смелыми, яркими, если хочешь, если можно так сказать о работах, отлитых в бронзе.
Дали вдруг замолчал и застыл, пораженный какой-то своей мыслью. На лице его ясно читалось выражение крайнего изумления, которое он не преминул озвучить через несколько секунд:
– Я вдруг подумал. О, это чрезвычайно интересно. Оказывается, купаться в воспоминаниях иногда может быть восхитительно полезно. Ведь дом Биронов – это музей под открытым небом. Коллекция дворца, конечно, впечатляет, но основная гордость музея – безусловно, сад. Так не в этом ли саду зародилась в голове Дали идея создания собственного Театра-музея? Я точного ответа не знаю. Я не покидал Родена с мыслью, что в моей жизни случится нечто похожее. Я был настолько сражен его искусством и так беззастенчиво молод, что не рискнул бы открыто мечтать о подобном даже в мыслях. Но где-то далеко в бездонном подсознании Дали наверняка были посеяны зерна этой безумной мечты. Впрочем, я это понял только сейчас. Любое впечатление дает свои всходы, даже если пытаешься этого избежать. А в данном случае мне оставалось только подчиниться увиденному. Роден навсегда поменял мои представления о скульптуре.
Дали никогда не отрицал своего преклонения перед старыми мастерами. Он всегда знал, что сначала надо хотя бы на полшага приблизиться к мастерам Возрождения, чтобы позволить себе искать собственный стиль. Нет и не будет ничего совершеннее «Давида» великого Микеланджело. Он царственен и горд, невзирая на собственную наготу. Он – лучший пример того, как через века мы можем почувствовать дуновение античности, влияние греческих и римских мастеров. Дали никогда не посмел бы умалить достоинства скульптур того времени, но он бы никогда и не назвал их современными. А Роден, Роден и сейчас шагает в ногу со временем. Сколько веков утекло, а «Божественная комедия» все еще будоражит умы прогрессивных читателей. Да простят меня иллюстраторы книги, но никогда после визита к Родену не видел я иллюстрации к великому произведению Данте более точной, более сложной и более полной, чем «Врата ада».
А «Поцелуй»? Эта работа и сейчас является для меня настоящим гимном любви. Энергия не просто исходит от влюбленных, она переполняет воздух, он наэлектризован их страстью. Когда видишь подобное, чувствуешь буквально, как чувства тебя раздирают на части. С одной стороны, ты глубоко, поразительно, бесстыдно счастлив. Тебе открылось доселе непознанное и неповторимое. Но, с другой стороны, ты убит, угнетен и подавлен, ведь прекрасно понимаешь: тебе никогда не суждено достичь такой выразительности форм, тебе никогда не приблизиться к этому мастерству, сколько бы ты ни старался.
– Но вам это удалось! – Анна была искренна в своем восклицании. Конечно, она помнила, что гений падок на лесть, но в данном случае речь о лести не шла. В конце концов, никто не отнимал у Родена его заслуг, но умалять талантов Дали тоже не стоило.
– Мне просто больше повезло со временем. Искусство и наука слишком быстро шагали вперед. Подобное было невозможно при жизни Родена. К тому же не всякий художник так беззастенчиво и постоянно занят поиском новых форм. Для этого прежде всего нужно испытывать желание пробовать себя в новых видах искусства. Лично я не вижу никакого смысла в этом для Родена. Мы ведь не знаем, чего он смог бы достичь в других областях, зато гений его скульптуры не вызывает никаких сомнений.
Я всегда понимал и сейчас понимаю, что потуги Дали в искусстве ваяния далеки от заслуг Родена, но мне приятно, что я успел вовремя осознать всю значимость скульптуры для искусства вообще. Я вышел из сада Биронов с перевернутым сознанием. Классический особняк произвел революцию в голове Дали. С тех пор я всерьез озабочен поиском наиболее экзистенциальных из всех существующих скульптур. Я не претендую на звание великого скульптора, но, поверь, я стану известен как великий собиратель дивных скульптур. Вот увидишь, в этом партере будет поистине неповторимая коллекция шедевров. Трудно представить, да?
Художник окинул скептическим взглядом полуразрушенные, обуглившиеся стены. Анна кивнула в знак согласия. Энтузиазм Дали, конечно, поражал и захватывал. К тому же, имея в виду все прошлые достижения художника, не было никаких причин сомневаться в том, что он осуществит задуманное, но все же приходилось сильно напрягать воображение, чтобы представить проект воплощенным – эти развалины даже помещением было сложно назвать.
– Следы пожара обязательно надо будет сохранить. Даже эти балки, торчащие из стен, мы оставим. Бушевавшее здесь некогда пламя станет символом очищения и перерождения, а не ужасом разрухи и небытия. Видишь эти углубления по сторонам?
В остатках стен действительно угадывались ниши. Девушка снова кивнула.
– Великолепное место для скульптур и инсталляций. Я вижу здесь «Венеру Велата» Бриса, еще две ниши заполнит «Посвящение Брачелли». Знаешь, что это будет?
Ответ не требовался. Откуда она могла знать?
– Фигуры, выполненные из бронзовой цепи. По-моему, великолепная находка, понятная всем знатокам Брачелли.
Замешательство на лице Анны говорило само за себя. Дали смерил ее снисходительным взглядом и заметил:
– Ты, видно, к ним не относишься. Это художник-маньерист семнадцатого века, большой любитель деформировать человеческую фигуру. Ну, а в четвертой нише поставим нечто из ряда вон. Что-то непонятное, пугающее и в то же время привлекательное. Современное и античное одновременно, что скажешь?
Что она могла сказать? Это его детище, и он был волен распоряжаться им на свое усмотрение. Что бы она ни сказала, ее слова ничего не могли значить, а потому:
– Великолепная идея!
– Ну, значит, решено! – Дали улыбнулся, как показалось Анне (не может быть, ей наверняка просто померещилось), даже с некоторым облегчением. – Поставим туда нечто невообразимое[36]. Конечно, осуществить все задуманное к открытию не получится. Слишком много идей. Но со временем, со временем. Главное, представлять, чего ты хочешь достичь, и двигаться в этом направлении. Эти прекрасные стены созданы для украшения чудищами.
– Чудищами? – ахнула Анна.
– Не любишь чудищ? – не моргнув глазом спросил художник.
– Не слишком, – осторожно подтвердила она.
– Напрасно. Напрасно люди слышат в этом слове и видят в облике таких существ нечто устрашающее. Это в корне противоречит изначальной этимологии. Чудище – это нечто чудное, а значит, и чудесное. А как можно бояться чудесного, если это волшебно, прекрасно, если это завораживает. Мои чудища будут по-настоящему чудесны, потому что никому больше в целом мире не придет в голову создавать скульптурные группы из таких невообразимых и несовместимых друг с другом элементов. Я уверен, моя идея понравится Пичоту. Да-да, мы с Антонии создадим замечательно гротескные образы. Там будут улитки, камни, ветки платанов, обломки горгулий и, конечно, мои любимые выдвижные ящики. Надо бы позаимствовать их в мэрии Фигераса. Вот где наверняка накопилось множество секретов. Мои чудища не будут голы и одиноки посреди стен. Я засажу весь двор миртом буквой «G». Ты в курсе, что этот куст в древности символизировал любовь? Здесь он найдет свое место в честь дорогой Гала. И по стенам между статуями будут бежать вьющиеся растения, а изо рта моих чудищ прольется вода. Да-да, они будут фонт