Фарфоровая красавица с белоснежным керамическим лицом, в соломенной шляпке, кружевном платьице и пластмассовых туфельках с серебристыми застежками надменно сидела на стульчике в витрине детского магазина. Каждый раз, когда Анна, сворачивая шею, проходила рядом, ей казалось, что кукла насмешливо смотрит ей вслед и даже показывает язык. О том, чтобы попросить ее у родителей, не могло быть и речи. Кукла стоила очень дорого. Анна даже не знала сколько – в витрине не было ценника, – но понимала: такие красотки не бывают дешевыми. Один только раз она позволила себе остановиться у витрины и буквально сверлила куклу взглядом, представляя, как будет кормить ее, купать, укладывать спать и собирать на бал. Она назовет ее Софи, и Софи станет ее лучшей подругой. Мать легонько дернула девочку за руку – пора уже идти дальше, и вот тут Анна не удержалась и сказала с придыханием:
– Такая красивая!
Мама грустно улыбнулась и согласилась:
– Красивая.
Больше никаких разговоров о кукле не было. Но Анна договорилась о ней с волхвами и чувствовала себя счастливой. Она знала: волшебники не подведут. В Новый год она подкрепила свою уверенность, повторяя про себя, как заклинание, «Софи! Софи! Софи!», раскусывая каждую из двенадцати виноградин[41]. И вот сейчас она отчаянно ждала чуда и боялась его пропустить. Девочка буквально заставила себя отойти от двери и забралась под одеяло. Мама всегда говорила, что волхвы приходят, когда дети спят. Анна зажмурила глаза, но сна не было. Из соседней комнаты доносились голоса родителей, и девочка не могла не услышать разговор.
– Я просила всего несколько песет, Андрес, – жалобно сказала мать.
– Если эти несколько песет для нас – целое состояние, то и для них они наверняка нелишние, – ответил отец не слишком уверенно.
– О чем ты?! – Мать буквально вскрикнула, но, вспомнив о «спящей» Анне, снова перешла на шепот. – Ты ведь всегда говорил, что у отчима есть средства.
– Ну, они могли и перевестись.
Тишина. Анна была почти уверена, что в этот момент мать качает головой, расстроенно уставившись в стену.
– Андрес, возможно, я не образованна и не начитанна, но совсем не глупа. Посмотри на эту открытку! Выходит, у твоей матери нашлись деньги на то, чтобы выбрать одну из самых дорогих на почте и вложить ее в самый дорогой конверт, не забыв при этом как следует подушить его духами, которые наверняка куплены в лавочке частного парфюмера.
– Ну зачем ты…
– Она могла бы ничего не присылать! Тогда у твоей матери хотя бы был шанс сказать, что она не получала моего письма, но это!
Анна услышала шуршание, голос матери стал читать:
– «Дорогая Анна! Мама пишет, что ты выросла и хорошо учишься. Поздравляю тебя с Новым годом и Рождеством. Целую. Бабушка». «Мама пишет!» Могла бы этого не упоминать. Она специально, Андрес, специально!
И мама тихо заплакала.
– Ну что ты! – Анна знала, что папа сейчас стоит около матери и гладит ее по голове. – Возможно, речь идет о другом письме.
– О каком? – Мать шмыгнула носом. – Мы не писали друг другу несколько лет. Ты не хотел – я так и делала.
– И теперь ты видишь, что не надо было никому писать. Моей матери нет никакого дела до нас.
– Но ведь Анна ее единственная внучка! – Мать снова повысила голос.
– А я ее единственный сын, и это никогда ничего не значило. Отношений нет, милая, и незачем пытаться их исправить.
– Но ведь я даже не ради тебя. Я только ради Анны. Она так хочет эту куклу. И я старалась, откладывала даже из того немногого, что у нас есть, но все равно не хватает. У кого еще попросить?
– Мама! – Маленькая девочка возникла в дверном проеме. Голос дрожал, в глазах стояли слезы, на душе было так горько. – Волхвов не существует, да? Это все сказки? Мяч в прошлом году, и скакалка, и все остальные подарки – это вы, да? И никаких волхвов.
– Милая. – Мать поднялась и сделала движение по направлению к Анне, но та резко развернулась и бросилась обратно в кровать. Уткнулась в подушку и отчаянно зарыдала. Прощай, Софи! Прощай, несбывшаяся мечта!
– Анна, мы… – Мама присела на краешек кровати и погладила дочку по голове. – Мы не знали, не думали…
Девочка резко села на кровати, вытерла слезы маленькими кулачками:
– Что я не сплю?
– Ну, в общем… – замялась мать.
– В общем, нет никакого волшебства, так, мам? Никаких волхвов, никаких подарков, никакого Рождества?! – В глазах малышки снова заблестели слезы.
– Анна, ну что ты?! Как же нет Рождества?!
– Я просто не знаю, чему верить.
Девочка обхватила маму за шею и уткнулась ей в плечо, снова зашмыгав носом.
– Выходит, это вы вместо волхвов, да?
– Да, – тяжелый вздох.
– Ну, тогда, – Анна вынырнула из материнской подмышки, – это не так страшно, что не будет куклы.
Она смотрела на мать ясными, блестящими от слез глазами и улыбалась почти счастливо.
– Родители ведь не волшебники, правда?
Снова тяжелый вздох и кивок:
– Правда, Анна.
– Покажи мне открытку!
Мать вышла и тут же вернулась, протягивая Анне открытку. На ней Каспар, Мельхиор и Бальтасар везли изумительно красивые сани, полные разноцветных коробок с красочными бантами. Девочка не сомневалась: в каждой из коробок лежала нарядная фарфоровая кукла с мелкими кудрями и розовыми губами.
– Краси-и-ивая! – Анна сунула открытку под подушку и улеглась. – Спокойной ночи, мамочка. – Ей удалось улыбнуться почти безмятежно. – Не переживай!
На следующее утро Анну ждал под елкой плюшевый мишка. Он был мягкий, большой, с широким голубым бантом на шее, в премилом полосатом комбинезоне и в полосатой же кепке.
– Тебе нравится? – с надеждой спросила мама.
– Конечно! – кивнула девочка, взяла медведя и унесла к себе в комнату. Там она повертела его в руках, посадила на кровать и неопределенно пожала плечами, будто не знала, что еще делать с игрушкой. Потом сказала:
– Жаль, что бант у тебя не розовый и я не могу назвать тебя Софи.
Больше с медведем она не разговаривала. Она разговаривала с куклой. С той самой, что продолжала сидеть за прозрачной витриной. Теперь Анна останавливалась у стекла каждый день, подолгу рассматривала куклу, но всегда говорила одно и то же:
– Открытки тоже приятно получать.
И было непонятно, кого она хочет в этом убедить: куклу, саму себя или целую вселенную…
– …их приятно получать, – повторила Анна художнику.
– Несомненно! – Дали широко улыбнулся. – А в одной фармацевтической компании решили, что открытки, которые придумает сам Дали, получать вдвойне приятно![42]
– Я знаю, – кивнула Анна, – ваши открытки были очень популярны.
– Да, Испания знает толк в Дали. Чего не скажешь в этом случае о других. – Маэстро помрачнел. – Америка, которая сделала из Дали безоговорочную звезду, оказалась не готова к нетрадиционному взгляду на Рождество. Странно. Ведь я христианин, как и большинство американцев. Но они хотели видеть традиционные ели с шарами и звездами, белокрылых ангелов и пухлых младенцев с подарками. В какой-то газетенке даже написали, что сюрреалистический взгляд Дали на Рождество оказался «слишком авангардный для среднего покупателя поздравительной открытки». Как это понимать, а? – Он озадаченно смотрел на Анну. – Выходит, среднестатистический испанский покупатель гораздо менее консервативен, чем американец?
– Очевидно, что Дон Кихот нам гораздо ближе, чем им, – улыбнулась Анна[43].
Дали улыбнулся в ответ. Ему не могла не понравиться ее осведомленность. Потом даже хохотнул:
– А с космосом в шестьдесят втором я и вовсе задел американцев по больному месту[44]. – Он помолчал, потом признался немного сокрушенно:
– И все-таки, все-таки нельзя сказать, чтобы мир принял восторженно мои открытки. Эти напыщенные лондонские франты из десяти эскизов запустили в производство всего два.
– Лондонские?
– Да. В пятьдесят девятом я работал над открытками по заказу «Холмарка»[45]. Дали был доволен. Ведь до него это делали Сезанн, Ван Гог и даже неподражаемый Пабло.
Художник выдержал паузу и заключил обиженно:
– Но взять всего два эскиза, когда была возможность иметь в пять раз больше! Я просто не понимаю!
Снова пауза и затем торжествующе:
– Но Дали всегда добивается того, что хочет. А теперь я хочу, чтобы мои открытки оказались доступны. И мне решать, показывать их публике или нет!
– В Испании все знают ваши открытки.
Художник смерил девушку ледяным взглядом:
– Безусловно, я построю свой Театр-музей для Испании и для испанцев, но во имя того, чтобы сюда приехал весь мир!
– Да, конечно, – смутилась Анна.
– И когда американцы войдут в зал с моими открытками, они пожалеют, что рождественские эскизы Дали не прижились на их континенте. И это будет справедливо, ты не находишь?
Анна горячо подтвердила свое согласие. Как это странно. Мировая знаменитость, признанный гений, великий творец способен расстраиваться из-за того, что не все и везде принимают его искусство. Казалось, ему не должно быть никакого дела до тех, кто его не ценит. И он ведь много раз об этом говорил. Но что на самом деле стоит за этими словами: защитная реакция, способ избежать душевных ран и скрыть свою ранимость? Бедный! Бедный!
– Я уверена, все посетители придут в восторг от ваших открыток!
Никто не смог бы обвинить Анну в неискренности. Испания боготворила своего каталонского гения и сходила с ума от всего, что изобретал его неповторимый ум. Открытки, которые вначале получали только врачи и фармацевты, очень быстро обрели популярность во всей стране. И даже несмотря на то, что не было на них традиционных рождественских символов: волхвов, виноградин, подарков, – послать человеку открытку, написанную самим Сальвадором, означало выказать особое расположение. Ведь стоили они дороже остальных. Анна никогда их не получала и не посылала, но любовалась ими в журналах, читала забавные комментарии о том, что имел в виду автор, изображая елку в виде бабочек или в виде д