По отцу, умершему от рака после года борьбы, Оля скучала ужасно, но, как это ни цинично звучало, была рада, что он, наконец, умер. Точнее, рада тому, что смерть оборвала нечеловеческие страдания, на которые был обречен самый главный человек в ее жизни. С мамой у нее отношения были ровные, но не особо теплые. Мама была женщиной суровой, как и положено блистательному хирургу, постоянно пропадала в больнице, приходила вымотанная и физически, и эмоционально, сил на эмоции у нее уже не оставалось, да и нежной она не была.
С отцом все было по-другому. Конечно, Владимир Каплевский, скрипач с мировым именем, много гастролировал, проводя за границей по нескольку месяцев подряд, зато, когда он возвращался, в жизни Оли наступал праздник, в котором было много объятий, смеха, подарков, безудержной отцовской фантазии и буйства эмоций. Оля Каплевская выросла в безусловной любви, которой ей сейчас отчаянно не хватало.
Отец уходил в тот нелегкий год, когда Оля оканчивала школу и определялась с выбором будущей профессии. Мама, разумеется, хотела, чтобы она была врачом, папа – музыкантом, но Оля не чувствовала в себе тяги ни к отцовскому, ни к материнскому поприщу. С самого детства ее интересовали камни, а еще путешествия. Маленькая Оля не могла усидеть на месте дольше пятнадцати минут, ее все время тянуло на открытия и исследования, а счастливее всего она чувствовала себя тогда, когда садилась в самолет или поезд, чтобы отправиться к новым, неизведанным местам. Из этой ее страсти и родилась будущая специальность – Ольга твердо решила, что станет геологом.
Когда она открылась родителям, папа уже болел, отчаянно борясь с коварным недугом, исподволь подтачивающим его силы и решимость выжить, а маме, пожалуй, было все равно. Папины похороны пришлись на разгар выпускных экзаменов в школе, и, пожалуй, мало кто удивился бы, если бы Оля их завалила или не поступила в институт. Но Оля была убеждена, что любое дело, за которое берешься, нужно делать максимально хорошо, поэтому школу она окончила с золотой медалью, как мама когда-то, и в университет поступила легко, словно играючи.
Пока она готовилась к экзаменам, ей становилось немного легче. Она говорила себе, что папа просто уехал на очередные гастроли и скоро вернется, и оттого было не так больно приходить в пустую квартиру, все еще хранившую как отцовские вещи, так и одному ему присущий запах. Отца не стало в мае, а в сентябре в Олиной жизни появился Вася Антонов, снявший с ее плеч большую часть невыносимой скорби. С Васей все стало совсем иначе.
Мама появления в Олиной жизни Васи, кажется, даже не заметила. Она все так же пропадала на работе, дежурила ночами, разрабатывала сложные операции. Оля знала, что медикам задерживают зарплаты. Всем в их стране задерживали зарплаты, при условии, конечно, что работа была в принципе, но на жизни их семьи это никак не сказывалось. Деньги были, и еда в холодильнике была, и новые сапоги, если Оля говорила маме, что старые порвались, и джинсы, и модные польские кофточки.
Сама мама одевалась в «Березке», и Оле тоже иногда перепадали оттуда какие-то вещи, хотя модницей она, в отличие от мамы, не была, предпочитая джинсы любой другой одежде. Для будущего геолога это было правильно. Вопросов о благосостоянии семьи Оля не задавала, знала, что отец оставил достаточно, чтобы они ни в чем не нуждались. Работая за границей, он получал гонорары в валюте, и мама, обладая врожденным чутьем, ни в какие банки ее не относила и ни в какие сомнительные сделки, типа скандального МММ, не вкладывалась.
Вокруг жили иначе. Семья того же Васи едва сводила концы с концами в провинциальной глубинке. Завод, на котором работали его родители, закрылся. Мать устроилась нянечкой в детский сад, откуда носила домой продукты: молоко, масло, мясо. Отец, инженер по профессии, брался за починку всего, что ломалось у соседей, тем и жили, умудряясь еще учить сына в Москве. Денег Васе, конечно, никто не присылал, и он с первого курса подрабатывал, где мог, как правило, грузчиком или дворником. А вот продукты с собственного огорода и все то же украденное у детей мясо и масло раз в две недели мать привозила электричкой, и Вася ходил ее встречать, а потом тащил в общежитие полные сумки, на содержимом которых нужно было продержаться до следующей партии еды.
Конечно, Оля, как могла, подкармливала Васю, приглашая его после учебы домой, но он был очень гордый и стеснялся есть чужую еду, хотя по убранству их квартиры было ясно, что Каплевские не бедствуют и уж точно не голодают.
– Твоя мама не хочет поставить вторую дверь или хотя бы врезать дополнительные замки? – как-то спросил у Оли Вася. К тому моменту они дружили уже около года. И даже Оля при всей ее наивности понимала, что они вовсе не только дружат.
Они удивительно подходили друг другу: высокие, красивые, оба белокурые и синеглазые. Со стороны они смотрелись как брат с сестрой, но Вася питал к Оле совсем не платонические чувства, а у нее при каждом взгляде на него немного кружилась голова.
– Зачем? – не поняла она вопроса про дверь и замки, потому что думала о том, когда же все-таки он осмелится ее поцеловать.
– Затем, что у вас квартира как музей. В ней полно антиквариата, и все это стоит бешеных денег, а вы живете одни, две женщины, и частенько не бываете дома. Ты что, не знаешь, что в стране беспокойно, и в Москве тоже?
Оле действительно мысль о том, что их могут ограбить, не приходила в голову. И маме, видимо, не приходила тоже. По крайней мере, когда Оля передала ей разговор со своим другом, то мама наморщила лоб и посмотрела на дочь с удивлением, словно видела ее впервые.
– Ты думаешь, что нас могут ограбить?
– А почему нет? – резонно уточнила Оля. – Времена неспокойные.
– Но у нас дом в самом центре с консьержкой в подъезде. Тут и чужих-то не бывает, – заметила мама. – Но ты права, я действительно никогда об этом не думала.
– Мамочка, ты же сама мне рассказывала, как в Магадане ограбили вашу квартиру и убили твоих родных, – голос Оли немного дрожал, потому что она вдруг представила, как это было ужасно. – Почему же ты так безмятежно относишься к тому, что история может повториться?
– Ты права, я слишком легкомысленно относилась к вопросу нашей с тобой безопасности, – ровным голосом сообщила мама. – Я благодарна твоему другу за то, что он обратил на это наше внимание, но теперь ты мне поведай о том, а что это за такой глазастый друг.
В результате в доме действительно появилась металлическая дверь с крепкими замками, а Васю пришлось знакомить с мамой, и ничего хорошего из этой встречи не вышло. Вася краснел, смущался и от этого дерзил, а мама смотрела ясными, ничего не выражающими глазами, а после Васиного ухода сказала, как припечатала:
– Доченька, я понимаю, что можно любить собак, причем всех, без разбора. Но приводить в дом дворнягу – не самое лучшее решение, особенно когда вокруг достаточно питомников с чистопородными кобелями.
– Что ты имеешь в виду? – вспыхнула Оля.
– То, что этот милый и, разумеется, очень красивый мальчик – тебе совсем не пара.
– Потому что он бедный?
– Богатство – дело наживное. А вот беспородное происхождение никуда не спрячешь. Твоя прабабушка была дворянка, между прочим. А прадед – известный советский дипломат.
– Мой прадед был зэком, которого охранял мой дед – начальник колонии, – парировала Оля.
– Не смей оскорблять моего отца. Он был порядочным и добрым и, кстати, практически вторым человеком, руководившим целой областью. И уж против чего ты не сможешь возразить, так это против кристальной репутации твоего отца – музыканта, которого знали во всем мире. Да и я, знаешь ли, себя не на помойке нашла.
– Вася тоже не с помойки! – закричала Оля. Упрямством она, пожалуй, была маме под стать. – Да, он из провинции и из бедной семьи, но он учится лучше всех на курсе и обязательно добьется успеха. И да, я его люблю.
– Люби на здоровье, – мама улыбнулась надменно, свысока. – Просто никак не ожидала, что у тебя, дочери своего отца и моей дочери, могут быть такие плебейские вкусы. Не для того я вырвалась из Магадана и победила Москву, одна, без родителей, без связей, только своим горбом и усердием, чтобы ты добровольно, не по этапу, возвращалась в свой «Магадан». Я не возражала, когда ты выбрала странную, неженскую профессию, предусматривающую круглогодичное ношение штанов и ночевку в палатках. Меня это удивляло, потому что твоя бабушка и прабабушка никогда в жизни не носили брюк, да и я стараюсь следовать их примеру, но я не возражала. В конце концов, хорошо, когда у женщины есть свои интересы в профессиональной сфере. Но неужели ты не видишь, что с этим мальчиком у тебя не будет будущего?
– Мое будущее – мое дело! – запальчиво закричала Оля. – Или что, ты выгонишь меня на улицу? Откажешь от дома?
Мама рассмеялась весело, задорно, как колокольчик прозвенел.
– Разумеется, нет, – отсмеявшись, сказала она. – Это твой дом, и ты моя дочь, даже если ты и станешь самым большим моим разочарованием в жизни. В конце концов, он действительно красив как бог, хоть и простоват. Этого у него не отнять. Я понимаю, ты влюбилась. И я также понимаю, что тебе нет необходимости, как мне когда-то, принимать взвешенное решение и влюбляться только в достойного. У тебя есть в жизни стартовая позиция, у меня ее не было. Так что люби на здоровье своего Васю. Дальше будет видно, как жизнь повернется. Может, он меня еще удивит, и окажется, что его есть за что уважать.
Так Оля получила «благословение» встречаться с Васей, не таясь от мамы, и примерно в это же время заметила слежку, которая ее если не напугала, то озадачила. О наблюдающем за ней мужчине она, разумеется, сказала Васе, и тот все рвался подойти к обидчику и накостылять ему хорошенько, чтобы даже не думал приближаться к Оле. Еле она его отговорила.
Подумывала Оля и о том, чтобы рассказать про неприятного незнакомца маме, но сначала все откладывала неприятный разговор, опасаясь аномальной маминой реакции (в случае с мамой никогда и ни в чем нельзя было быть уверенной), а потом мужчина и вовсе куда-то исчез, оставив ее в покое.