Она вдруг замолчала, словно захлебнувшись. Бекетов «поймал» это сразу, тронул за руку, спросил:
– Что?
– Кожаные куртки, – сказала Катя, глядя на него горящими глазами. – Ты понимаешь, они шили кожаные куртки, и Маша им помогала, она сама рассказывала.
– Ну и что?
– Как что? Володя, ты подумай, каким инструментом пользуются, когда шьют из кожи?
– Не знаю, – пожал плечами он. – Иголками какими-нибудь особо толстыми. Ножницами крупными.
– А еще? Ну думай, Володя. Основной инструмент кожевенников – это…
– Шило, – не сказал, а скорее выдохнул он.
– Ну да, ты же понимаешь, все сходится. И почему погибла Нина Петровна, понятно тоже. Она всегда смотрит в окно и, конечно, она наверняка узнала Машу, которую видела за эти годы десятки раз. Она увидела, что та входит в подъезд, знала, что Аглаи Тихоновны нет дома, но Маша почему-то не выходила из подъезда, не застав никого в квартире, и Нина Петровна решила пойти и посмотреть. И получила канделябром по голове.
– А зачем Марии Лондон было тайно приходить в квартиру Колокольцевых? Если в поисках золота, то почему она не искала его предыдущие двадцать лет?
Катя растерянно посмотрела на Бекетова.
– Я не знаю. Может быть, она просто забыла об истории с золотом, а сейчас Антонина напомнила ей об этом, и Маша решила, что стоит поискать тайник в квартире?
– Что-то не сходится.
– Да, я тоже вижу дыру на дыре, но это не значит, что моя версия неправильная и ее нужно с ходу отмести. Я предлагаю просто проверить, может ли Маша быть той самой любовницей Зимина или не может.
– Я и не отметаю. И не отказываюсь проверить, – примирительно сказал Бекетов и потянул Катю за руку так, что она упала ему на грудь. – Я обязательно это сделаю, но не сейчас. Сейчас глубокая ночь, и если мы оба не выспимся, то завтра будем ни на что не годны. Хотя, если у тебя бессонница, то я не против разделить ее с тобой. У меня есть на примете одно дельце, которым мы можем неплохо занять время, украденное у сна. Ты как?
Катя прислушалась к себе. Сна не было, она была слишком взбудоражена своими мыслями и выводами, к которым в итоге пришла. Конечно, ему завтра с утра на работу… Но он же сам предложил. Поудобнее устроившись поверх тяжелого мужского тела, Катя нашла его губы и дала ответ, который был понятен без слов.
1994–1998 годы, Москва
Что делать, было понятно без слов. Маша сбежала со ступенек университета и прищурилась, глядя на солнце. Консультация сегодня закончилась чуть раньше, чем она рассчитывала, поэтому до рабочей смены, на которую она должна была заступить, оставалось на полтора часа больше времени, и его нужно было провести с чувством, с толком, с расстановкой. Когда в следующий раз выпадет свободный промежуток, даже представить сложно.
Родители, попавшие в западню перестройки и последовавшего за ней распада страны, потеряли зарплату, а потом и работу. При этом в семье было двое детей. Маша, старшая, тогда оканчивала школу, нужно было определяться с институтом, брат же только-только перешел в четвертый класс, и двое едоков на двух взрослых шеях воспринимались серьезным ярмом.
Частичным подспорьем, разумеется, были картошка и морковка, которую выращивали на даче бабушка и дедушка и присылали детям и внукам. Но одной картошкой сыт не будешь. Решением, которое приняли родители, точнее, разумеется, мама, Маша не могла не гордиться. Уволившись из своего умирающего НИИ, мама открыла кооператив по пошиву кожаных курток.
Предложение поступило от Костика, Машиного двоюродного брата, который подвизался в какой-то прибандиченной компании. По крайней мере, деньги у него были и машина тоже – естественно, вишневая «девятка». У него иногда перехватывали в долг, когда денег на еду не оставалось совсем, и как-то мама не могла отдать взятое взаймы особенно долго, и тогда Костик предложил отработать, сшив несколько курток.
Кожу и лекала предоставил он же. Готовые куртки забрал и не только списал долг, но и оставил немного денег, на которые мама тут же закупила впрок разных круп, макарон и сахара, и еще осталось на целую курицу.
Воодушевленная таким успехом, мама через две недели сама спросила у Костика, не надо ли сшить что-то еще, и вскоре на дому был открыт кооператив, в котором папа служил курьером и снабженцем, мама шила, Маша ей помогала, а Костик отвечал за сбыт. Ну, и за «крышу», разумеется.
К концу Машиного первого курса, на который ей посчастливилось поступить, потому что «курточный бизнес» давал такую возможность, семья уже довольно прочно стояла на ногах. По крайней мере, еда в доме была всегда. Вот только приходилось утром ходить в университет, а во второй половине дня вставать к раскройному столу, чтобы помогать маме. Одна та не справлялась.
Учиться и работать было тяжело, но Маша не роптала, понимала, что иначе сидеть на шее у родителей будет совсем уж стыдно. Да и брат рос, как на дрожжах, на нем вечно горели кроссовки и брюки, и каждая новая куртка, сшитая вместо похода в кино с однокурсниками, позволяла купить что-нибудь нужное. Если бы Маша оказалась влюблена, то, наверное, расстраивалась бы, что лишена возможности ходить на свидания, но влюбленной она не была, а потому и говорить было не о чем. Вот только выдававшееся изредка свободное время, как, например, сегодня, она ценила.
Чем бы заняться? Отчаянно хотелось есть, поэтому Маша с интересом поглядела на расположенное через дорогу кафе – на самом деле недорогую забегаловку с жидким кофе и не очень чистыми столиками. Нет, не будет она тратить деньги попусту, поесть можно и дома.
Немного поколебавшись, ехать домой сейчас, чтобы спокойно поесть и начать работу раньше, чтобы поскорее ее закончить, или потерпеть голод, зато прогуляться по летней улице, асфальт которой впитал сладкий запах цветущих лип, пыли и автомобильных паров? Разумеется, она выбрала второе.
Не искушая себя видом стеклянных дверей кафе, Маша пошла в противоположную сторону, чтобы сделать большой круг и добраться до метро, откуда она уже поедет домой. Под деревом, в тени, стоял мужчина, и Маша вдруг подумала, что видит его здесь не в первый раз.
Мужчина был не очень высокий, скорее, приземистый и коренастый, но не рыхлый, а крепкий. Открытая футболка не скрывала накачанных бугров мышц, на которых Маша, к своему ужасу, увидела наколку. Мужчине было около сорока, он казался примерно ровесником Машиного папы, но выглядел лучше, скорее всего из-за спортивной фигуры и одежды – джинсов, майки и кроссовок, а также кепки, которую папа не признавал.
Впрочем, мужчина привлекал внимание не одеждой, очень средней и стандартной, как для сезона года, так и для времени в целом. Машу заинтересовало выражение его лица, придававшее ему отдаленное сходство то ли с волком, то ли с орлом. От стоявшего под деревом мужчины исходила уверенность, приправленная легким чувством опасности, и почему-то это сочетание интриговало Машу так же, как и фантазии на тему, а что именно он делает здесь, возле университета.
Пришедшее в голову решение было спонтанным и странным, по крайней мере, раньше Машу никогда не тянуло на столь необъяснимые поступки. Передумав идти прогулочным шагом к метро и еще раз бросив взгляд на часики, показывающие, что время у нее действительно есть, она рассеянно огляделась по сторонам, как будто кого-то ждала, дошла до стоящей рядом с деревом лавочки и плюхнулась на нее так, чтобы не терять мужчину из виду.
Он, казалось, не обращал на нее ни малейшего внимания. Сорвав с дерева листик, мужчина задумчиво жевал его, не спуская глаз с лестницы, по которой парой минут раньше спустилась Маша. Он явно кого-то ждал, как и прежде, когда Маша видела его на том же самом месте.
Через пару минут мужчина встрепенулся и отбросил лист в сторону. Маша перевела взгляд на лестницу и обнаружила на ступеньках свою однокурсницу Олю Каплевскую. Подругами они не были. Каплевская принадлежала к группе «золотой молодежи», ее отец, недавно скончавшийся, был музыкантом мирового уровня, мать знаменитым на всю Москву хирургом, и дочка двух бывших инженеров, а ныне скорняков, никак не могла соответствовать столь высокому уровню.
Впрочем, снобизма Оля была чужда. В ней вообще не было ни капли заносчивости или капризности. Она вела себя как совершенно адекватный человек, и, пожалуй, при прочих обстоятельствах вполне могла бы выбрать Машу в подруги или компаньонки. Вот только друг и компаньон у Оли уже был – главный красавец их курса Вася Антонов весь год ходил за Олей хвостиком, и в группе никто даже не сомневался, что рано или поздно пара поженится. Честно сказать, кроме Васи Оля никого не замечала и ни в ком не нуждалась.
Вот и сейчас Вася, естественно, был рядом. Забрал у Ольги сумку с книгами, подал руку, и они весело начали сбегать по ступенькам, пока Ольга вдруг не замерла как вкопанная, словно споткнувшись о невидимую преграду. Взгляд ее, полный страха и недоумения, следил за – Маша чуть скосила глаза, – точно, за мужчиной под деревом. Скорее всего, Ольга тоже видела его не в первый раз, только, в отличие от Маши, у нее почему-то был повод его бояться.
В том, что Ольга напугана, Маша даже не сомневалась. Она остановилась, не сводя с мужчины глаз, что-то коротко сказала Васе, кивнула в сторону дерева и начала говорить снова, коротко и сбивчиво, будто что-то объясняя. Вася выслушал, решительно направился в сторону мужика, но того под деревом уже не было, и спустя мгновение Маша, не успев даже заинтересоваться, куда он так стремительно делся, вдруг обнаружила его сидящим рядом с собой.
В непосредственной близости исходящий от него магнетизм казался еще сильнее. От мужчины ненавязчиво пахло дорогим одеколоном. На запястье, крепком, широком, заросшем густыми волосами, Маша разглядела часы. «Ролекс». Тоже очень дорого. Между большим и указательным пальцами правой руки Маша заметила татуировку в виде паука, а на безымянном пальце вытатуированный же перстень с изображением чего-то похожего на кошачью мордочку.