Мне, кажется, еще совсем чуть-чуть и я задохнусь, потеряю сознание, а может и умру. Впрочем, в тот же момент картинка свалки замещается на ровно бескрайнюю морскую даль, где на первый план выступает не сине-пепельная вода, а те же бескрайние дюны мусора. Только представленных в основном пластиковыми мешками, бутылками, коробками, ведрами, стульями, столами, в небольших промежутках которого едва волнуется черная, густая, точно нефть, вода. Я вижу в той мусорной клоаке спутанных сетями дельфинов, почерневших от нефти, безжизненных птиц. Вижу гибель живого, дышащего моря, океана, и, пожалуй, малой речушке, загнанной в подобные границы мусорных свалок, городов.
Картинки меняются быстро… На них я едва успеваю приметить ручейки в лесных далях, заваленных хламом, почву искореженную, покрытую отходами… Я наблюдаю мутирующих от гари, ядовитых отходов или человеческих экспериментов животных с двумя головами, восьмью ногами… Созерцаю лежащие, вдоль береговой линии, огромные туши китов, застывших на боку и в предсмертной агонии всего-навсего вздрагивающих плавниками, очевидно, вошедших наполовину собственными телами в грязный, вязкий и почерневший песок. Вижу морские бухты, где вода багряная от крови убитых людьми дельфинов… Стонущих, кричащих, и из последних сил пытающихся прорваться сквозь натянутые сети… Я слышу их зов, чувствую их страх, ощущаю запах ихней крови, который перемешивается с горечью дыма свалок и вырубленных лесов.
И не в силах это терпеть, кричу сам… Я вскидываю вверх обе руки, и раскрытыми ладонями смыкаю свой рот и видимость того ужаса, что натворили со своей планетой, со своей Землей и Матерью люди, относящие себя к виду человек разумный.
— Надо формулировать правильные вопросы, — внедряется в наступившую тишину голос инопланетянина, и мне, кажется, он звучит как-то по-злому. Точно пришелец был уверен, что я одобряю его действия… их действия по уничтожению людей, и буду тревожиться в данный момент лишь о себе. Но внутри меня пустота, боль и потеря… Тоска столь сильная, непереносимая… Она наполнена понимание безвозвратности всего прошлого, не только не возможностью для человечества, что-либо поправить, но и для меня просто сказать «люблю» папе и Сашке… Рексу…
— Я этого не делал… Не делал! Я мальчик, ребенок! — громко и вновь кричу я, стараясь выплеснуть мою тоску на того, кто был повинен в ней. Тот, кто не дал мне погибнуть, как людям или только, что виденным мною китам, дельфинам, птицам, оставив зачем-то жить и это осознавать. Слезы выплескиваются из моих глаз и я начинаю рыдать, склонив голову, сотрясаюсь от испытанного ужаса и горя, пронзающего мое маленькое тело болезненным всхлипом. Я крепко вжимаю ладони в собственные щеки, так как делал когда-то после потери мамы. Я собираю слезы в ладони, точно сдирая с кожи щек и даже с сомкнутых глаз. Я вжимаю подушечки пальцев в уголки глаз, запрещая им течь, останавливая их движение, где-то внутри глазниц.
И замираю…
Неподвижно… Порой лишь горько всхлипывая и судорожно передергивая плечами, ощущая собственную безысходность, как последнего человека Земли.
— Я знаю, что ты сие не делал… Посему-то мне и удалось отстоять твою жизнь перед моими соплеменниками. Посему-то ты и жив, мальчик, — очень ровно говорит инопланетянин. А я медленно поднимаю голову, отстраняю от своего лица ладони и смотрю прямо на него. Наблюдая, как его то ли средний, то ли указательный палец, ласково оглаживает нижнюю, и без того выступающую губу, делая ее более объемной и меняя на ней цвет с коричневого на прямо-таки шоколадный. Сейчас справа от меня в стене больше нет экрана, демонстрирующего на самом деле безумие вида человека разумного, его самонадеянности обратившейся, впрочем, гибелью в первую очередь против него самого.
— Наши автономные аппараты полностью очистили планету от людской популяции, дабы ее спасти, — продолжает он свой неторопливый монолог, медленно опуская вниз руку до этого поглаживающую губу, вновь пристраивая ее на грудь. — Они уничтожили все те уродливые, вредные, а порой и опасные строения, кои человечество придумало, для облегчения собственной жизни, уничтожения себе подобных и в целом удивительной по красоте и уникальности планеты. Наши аппараты целиком переработали свалки, здания, заводы, всевозможные станции, военные базы, корабли, подводные лодки, самолеты, ракеты, превратив сие в пыль и песок. Ибо человек разумный ничего кроме как песка не создал, ни для настоящего, ни для будущего, ни для тех кто на равных населяет планету. Скоро мы улетим, — говорит инопланетянин и речь его начинает звучать отдаленно, точно голова моя переполненная горечью пожарища, едва воспринимает сам разговор, — покинем сию систему, предоставив планете жить и развиваться, а не погибать. Ибо обязанность нашей расы, наравне с другими населяющими Вселенную, является наблюдение за жизнедействующими планетами. Наблюдение и лечение, как ты можешь понять от испорченных или не соответствующих общепринятым требованиям популяций. В данном случае такой не отвечающей требованиям популяцией оказалось уничтоженное человечество.
— Зачем ты мне это говоришь? Зачем? — я вновь срываюсь на крик перебивая это медленное его разглагольствование, ощущая дикое желание шибануть кулаком прямо по довольному лицу чужака. Да, так, чтобы он замолчал… Заглох… Навсегда…
От этого животного исступления я резко сжимаю кулаки, и вскакиваю с выступа на ноги, чтобы бросится на пришельца. Серый тягучий дым, горько-кровавый тот, что плыл сейчас на экране по Земле, отравляя все живое на ней, убивая не только растения, животных, но и самих людей, внезапно ударяет мне в лицо. Он будто сбивает мое дыхание, останавливает движение. И я, тот же миг замирая на месте, ровно дезориентированный, опутанный той гарью, с трудом пытаясь вздохнуть, широко раскрывая рот и ничего не видя кругом. Ни помещения, ни сидящего напротив меня инопланетянина, только серую, густую хмарь. Она также медленно расходится справа от меня и в малом том проеме неожиданно воссоздает голубой и совсем немного сплющенный шар с хорошо прорисованными на нем океаническими впадинами, сетью островов и материками. Взъерошенные горные цепи, изумрудные пятна лесных массивов, янтарные вкрапления пустынь и зелено-желтые, равнинные и низменные участки, четко просматриваются на словно сроднившихся пяти континентах. И белыми пластами на полюсах наблюдаются массы ледников, лишь с одного края составляя шестой материк. Свежий, сладковато-медовый аромат дует с Земли мне прямо в лицо, не только изгоняя чад горечи оставленной людскими деяниями, но и давая возможность, наконец-то, вздохнуть, насладившись чистотой воздуха. И подле такой маленькой планеты, наползая со всех сторон, начинают курится серо-белые полосы газовой оболочки, очевидно, желающие сокрыть ее от людской злобы и безумия, уберечь от гибели.
Ее…
Голубую планету…
Терру…
Землю…
Мать всего живого…
И мне внезапно становится так ее жалко…
Так жалко…
Я гляжу на нее, на мою Землю. Всего только в движении руки замершей подле, и понимаю… Что на самом деле Земля и была той семьей для человечества, которую он сам на протяжении веков, тысячелетий разрушал и уничижал, в собственном безумие не признавая в ней того самого бога, который его и сотворил.
Мне так жалко ее…
Так жалко…
Потому как я понимаю, что Земля это близкое и живое создание, когда-то сотворившее меня, в тяжелый момент сохранившее мою жизнь, и всегда соединяющее меня с моей семьей и моими предками.
Я медленно разжимаю кулаки… Я не могу злиться на Землю, потому как люблю ее. И все также неспешно поднимаю правую руку, вытягиваю указательный палец да легонечко двигаю его в сторону планеты, желая прикоснуться к ней… Встретиться и ощутить течение ее океанских вод, дрожание ее горных хребтов, дыхание ее равнин и низменностей, жара ее пустынь и стылости ее ледников. Мой палец едва раздвигает волокнистую атмосферную накидку Земли и тотчас застывает, ощущая легкую пульсацию, словно биение ее сердца…
Сердца живого творения, желающего жить, созидать и любить.
— Как тебя зовут? — внезапно раздается надо мной низкий с легким налеганием на букву «Р» голос инопланетянина, моментально разрушая не только видение Земли, но и серый тягучий дым предшествующий тому показу. Я резко дергаю головой и теперь наблюдаю стоящего передо мной пришельца, нависающего своим огромным ростом. Он стоит широко расставив ноги, сложив на груди руки, которые переплел между собой так, что теперь ясно видны его четыре пальца на каждой кисти, где отсутствуют указательные. Чтобы увидеть его лицо я отступаю назад, упираюсь в выступ-лежанку ягодицами, мгновенно отмечая, как выпяченные губы пришельца слегка растягиваются, изображая улыбку и даже показывая с зеленоватым отливом верхние зубы, словно присыпанные по грани мельчайшим, голубым бисером.
— Максим, — хрипло отзываюсь я, и сам не понимая почему неожиданно перестаю злиться на этого пришельца, а поднятую в сторону планеты руку смещаю вперед. Теперь вытянутым указательным пальцем желая дотронуться до свисающего вниз мизинца инопланетянина и ощутить его легкую вибрацию, да тепло живого создания, определенно, любящего Землю также сильно как я… А может даже и сильней…
— Что ты со мной сделаешь? — обращаю я вопрос пришельцу, к собственному удивлению отмечая, что на пальцах у него, вытянуто-овальной формы, прозрачно-белые ногтевые пластины по краю украшены мельчайшими зелеными листочками, словно только, что распустившимися. — Или я опять не правильно формулирую вопрос, — дополняю я и глажу подушечкой пальца его ноготь, точно теребя на нем живые листочки, напоминающие те которые покрывают деревца на Земле.
— Я барражировал планету, когда увидел тебя, — говорит он и в голосе его звучит мягкость, точно он жалеет меня или сочувствует моему одиночеству, — такого маленького, потерявшего сознание, истекающего кровью, неподвижно застывшего на горной дороге человека. Маленького мальчика, умирающего где-то в глубинах планеты, никому не нужного, который, однако, из последних сил старался заслонить собой, спасти своего питомца… Я увидел тебя, искренность твоих чувств, и не смог пролететь мимо… Не смог тебя оставить там, умирать…Хотя должен был.