Последний [СИ] — страница 9 из 11

— Я бы на твоем месте не вставал, — уже в следующую секунду прокатился по помещению низкий с легким налеганием на букву «Р» голос. И я от неожиданности тягостно вздрогнув, не устояв на ногах, повалился на лежанку, а может, все-таки, кровать, с испугом обозрев как мне до того казалось пустую комнату.

Еще, кажется, мгновение не более того… и легкое волнение, примеченное мною лишь сейчас, на противоположной стене замерло и впустило или только явило его…

Пришельца…

Инопланетянина…

Высокий, худой с узкими плечами, выпуклой спиной и длинной, тонкой шеей, слегка наклоненной вперед, а потому и выставляющей напоказ и вовсе удивительного вида голову, чью форму сложно было бы понять не то, чтобы описать. Овально-вытянутая в затылочной доли и узкая в передней части, сама голова придавала лицу, начиная от висков, форму треугольника, чуть расширенную в районе скул, завершающуюся угловато-острым подбородком, и тут слегка направленным в мою сторону. Потому первое на что упал мой взгляд это был подбородок, глядящий на меня острым, гладким концом. Слегка наклоненная назад затылочной частью голова точно венчалась небольшим выпуклым круглым шишаком переливающимся голубоватым светом, находящимся в районе лба, и сначала принятым мной за камень. На лице, голове инопланетянина не наблюдалось волосяной растительности: бороды ли, усов ли, волос, бровей, ресниц, не имелось и привычных мне ушей, носа, на месте которого располагались три продольные щели, с едва приподнимающимися и шевелящимися розовыми краями. Они чем-то напоминали губы. И можно было бы подумать, что у пришельца это такие необычные рты, если бы не находящиеся сразу под ними и тут зрительно выступающие коричневые большие губы, нижняя из которых немного даже выпячивалась в отношении верхней. Потому, казалось, инопланетянин потешается надо мной, или изучает, выворачивая так губу. В упор уставившись на меня черными ровно навыкате глазами, поглядывающими из широких глазниц и зрительно не имеющих белка и зрачка.

Он был одет в подобный моему серый, шелковистый комбинезон, прикрывающий туловище, полностью ноги, и в виде серебристого обода поддерживающего шею. Потому в наблюдении оставались лишь оголенные его руки и голова, цвет кожи которых менялся от коричневого на плечах и макушке до темно-зеленого на запястьях и лице, с белыми линиями в районе локтей, носа и щек. Инопланетянин стоял, широко расставив ноги, сложив на груди руки, которые переплел между собой так, что просматривались только по три пальца на каждой кисти и чудилось у него их явно не пять, пожалуй, что не больше четырех.

Молчание наше длилось весь тот срок, что я его разглядывал. А когда я окончательно пришел к выводу, что он во время моего исследования помещения был скрываем сиянием света, вряд ли только, что вошедшим, решил заговорить первым, сказав:

— Здравствуйте, — впрочем, голос мой на последнем звуке перешел на хрип, точно меня душили, или я не до конца обрел способность говорить, ощутив в горле легкое покалывание которое бывает перед простудой.

Инопланетянин едва дернул уголками губ, словно их приподняв или только расширив между ними щелку, и не отвечая на приветствие, откликнулся:

— Покуда не вставай, ибо ты еще не набрался сил. Для того понадобится время.

Я однако тоже никак не отреагировал на его явственную заботу, вспоминая Сашку, папу и все, что мне пришлось пережить и пройти. Думая лишь о своем, о том, что меня волновало, с трудом справляясь с покалыванием в горле, вновь хрипло спросил:

— А, где Рекс? — кажется, все еще продолжая видеть серую сумрачность проливающего с небес дождя и удаляющуюся в ней фигуру пса с серпообразно загнутым на спину его перьевым хвостом.

— Кто такой Рекс? — моментально отзывается инопланетянин вопросом, видимо, заинтересовавшим им, и, сойдя с места, какой-то легкой, плывущей походкой направляется к дивану (надеюсь не ко мне) так и не расплетя сложенные на груди руки. Подошвы его стоп, обтянутые материей комбинезона, кажется, не касаются зеркального пола, а точно витают над ним. И мне становится страшно от приближения инопланетянина, от легкого шороха которое он издает при движении и чуть покачивающейся вперед его головы, словно желающей переломить от тяжести саму такую тонкую шею.

— Рекс это мой пес… собака… друг, — прерывисто отвечаю я и спиной слегка отклоняюсь назад, стараясь стать как можно дальше от этого пришельца, не зная чего от него можно ожидать…

Жизни ли? Смерти ли?

— Ты хочешь сказать Рекс, это твой питомец, — на удивление точно определяет он значение собаки лично для меня и останавливается, так и не достигнув дивана, очевидно, предоставляя мне возможность успокоиться. Так как от волнения меня начинает трясти. Не только руки, ноги, туловище ощутимо завибрировало, пустив по коже спины ворох колючих мурашек, шевельнув на голове волосы, но и отяжелел во рту язык, и, пожалуй, набрякла шея с трудом удерживая такую неподъемную, полную страха голову. Инопланетянин вновь приподнял уголки губ, еще сильней выпучив вперед нижнюю, а круглый шишак в его лбу вроде как пустил по поверхности голубого света легкие белые тона, пошедшие короткими линиями и точками. Три продольные щели на месте носа сейчас и вовсе заколыхали розовыми краями, и вслед их диван, стоящий относительно меня лишь одной из сторон, стал медленно разворачиваться сидением ко мне. Не то, чтобы переступая ножками, а ровно находясь на какой-то невидимой мне платформе.

И пока я за тем разворотом мебели наблюдаю, пришелец снова сходит с места, и, обойдя диван справа, опускается на сидение, тем его окончательно останавливая. Теперь он располагается напротив меня, в достаточной близи, да все также налегая на букву «Р», задумчиво говорит:

— Странные вы существа… Люди. Разводите, любите, балуете одних животных, вместе с тем полностью уничтожаете окружающую вас природу, ее экологический баланс, красоту и неповторимость. — Он прерывается, скользнув по мне взглядом своих черных, блистающих глаз, а после дополняет, — относительно твоего питомца. Я спас только тебя, оставив животное на планете. Уверен, он не погибнет без твоей заботы, вспять будет иметь полноценную жизнь, — пришелец говорит с такой ровностью в голосе, и слегка щурится, отчего прямо над его глазами, определенно, в районе надбровных дуг, зрительно для меня приподнимаются, а потом опускаются небольшие полупрозрачные щетинки, направляя в мою сторону угловатые бока, может он так злится. — Вы люди удивительно высокого мнения о себе, предполагаете, что без вас погибнет растительный и животный мир, — продолжает пришелец свои рассуждения. — А природа, кою вы величаете матерью, от вашего отсутствия вспять приобретет. Она не только сохранит то многое, что сотворила, но и получит толчок процесса развития, лишь только лишится вечного разрушителя каковой является популяция — люди, вид — человек разумный. Сие же надо, — инопланетянин слышимо хмыкает, а находящаяся над его верхней губой щель мелко-мелко колеблет своими розовыми краями, очевидно, символизируя таким образом смех. — Придумать себе такое название, человек разумный. Как говорится, человечество явственно не обладает умеренностью в акцентирование собственных достоинств, предполагая себя венцом творения.

Он, наконец, замолкает. Его долгая и весьма пространственная речь почему-то злит меня. А вместе с негодование моментально проходит страх к нему, и на первый план выдвигается понимание того, что кроме Рекса он… и такие же как он, никого не пощадили. Ни папу, ни Сашку, ни человечество.

— Что вы сделали с людьми? — все-таки, задаю я ему вопрос, нуждаясь в подтверждении собственных уже даже не домыслов, а выводов.

— Вопрос надо сформулировать по другому, — незамедлительно отвечает инопланетянин, и голова его дергается справо-налево, точно он удивляется моим выводам, может не ожидая их от меня.

Пришелец медленно расплетает, весь тот срок сложенные на груди руки, и одну из них поднимает вверх, свершая, как оказалось, четырьмя очень длинными пальцами круговое движение. И тотчас справа от меня на серебристой закругленной стене, словно в одной из арочных ниш едва теребится полотно, а струящиеся по очерчивающем ее краям голубые огни замирают на одном месте, таким образом освещая внутренность ниши. Создавая на ее поверхности нечто напоминающее большой экран телевизора на котором сразу появляется картинка огромной долины покрытой лесным массивом, точнее когда-то поросшей деревьями. Где сейчас наблюдаются лишь кривые, лишенные коры, ветвей и листьев, иссохшие на корню стволы, а черная почва под которыми лишена и малой растительности, изрыта, исковеркана, словно после бомбежки. Посеревшие, перемолотые, надломленные стволы деревьев, потоньше, поменьше укрывают землю, вонзенные в нее своими вершинами, с обрубленными, и тут вроде откусанными корешками. Серый, как и сами стволы, дым густым языком тянется между погибшими лесами, и мне, кажется, втекает в помещении, где начинает вонять едкостью и горечью сожженных деревьев, их смертью и уничтожением.

Я едва выдыхаю ту горечь гибели, как на экране картинка сменяется на новую, с не менее масштабными пространствами свалки. Теперь землю и вовсе не видно, она покрыта барханами целлофановых, забитых какой-то дрянью мешков, стеклянными и деревянными осколками, пластиковыми бутылками, трухой пищевых отходов, рваными вещами, вперемешку с глиняными, керамическими останками некогда чего-то цельного, железа, резины, бетона, кирпича, шифера. И не нужной, но наблюдаемо целой бытовой техники: стиральных машинок, холодильников, пылесосов, процессоров, мониторов… Поверх этого мусора ходят грязные, в рваной одежде люди, относящие себя к виду человек разумный. Они копошатся в целлофановых мешках, потрошат кульки с ветошью, разбирают технику, сортируя то, что еще можно использовать им для жизни и еды, сейчас напоминая каких-то тараканов или мышей, но никак не людей. И вновь пространство свалки заглушается тягучими языками черного дыма, до ужаса ядовитого, удушающего, отчего я начиная громко кашлять, закрывая рукой нос и рот, часто-часто моргая от химических испарений.