В полночь они идут окунуться. Низкое ночное солнце нарисовало на воде золотую дорожку. Лив плывет на свет, гитарист с мокрыми кудрями плывет следом. Он ныряет под воду и выныривает рядом с ней. Они вместе плывут по жидкому золоту. Близко, но не касаясь друг друга. Он рассказывает о своей любимой группе, которая будет выступать в Питео. Туда и лежит их дорога.
Хриплым голосом напевает припев знакомой песни. Конечно, кто ее не знает.
— Поехали с нами, — предлагает он. — Тебе нужен только велик. Место в палатке у нас есть.
К счастью, в свете солнца не видно ее изумления и бурной радости. Взяв себя в руки, она качает головой. Это невозможно. Брызжет на него водой, чтобы пресечь расспросы, искусственно смеется.
Приглашение звучит у нее в голове, когда они позже греются у костра. Девушки тоже хотят, чтобы она поехала. Они скандируют: «Давай, давай, давай!» Она сдается и уступает просьбам. Бутылка снова идет по кругу. Они выпивают за нового члена велосипедного похода.
Под утро туристы один за одним исчезают в палатках, но у костра остается одна из девушек. Норвежка бережно расчесывает ей волосы и заплетает в косички. Лив млеет от удовольствия. Затаив дыхание, думает: вот каково это — иметь сестру. Или маму. Усталости она не чувствует. Голова кипит от планов. Велосипед можно украсть в деревне, чтобы не возвращаться домой. И придется уговорить их ехать лесными дорогами, где не проедет автомобиль.
Бутылка опустела, и костер догорел, когда к кемпингу подъехала «вольво». По свисту тормозов она поняла, что это он, еще до того, как увидела машину. Он резко поднимает ее на ноги. Все происходит быстро и в полной тишине. Пара шагов, и она на заднем сиденье машины. Норвежка, заплетавшая ей волосы в две тонкие косички, с прижатой ко рту рукой смотрит им вслед.
Отец ведет машину, то и дело поглядывая на нее в зеркало заднего вида.
— Я тебя запру, черт возьми, — ревет он. — Запру и выкину ключ.
Лиам спрятался за елями. Небо посветлело перед рассветом, и сразу заболела голова. Видар вышел на поляну. Мокрая земля хлюпала под тощими ногами. Руки, сжатые в кулаки, выставлены вперед, готовые к атаке. Плечи приподняты. Он шел решительной походкой силача, не заметившего, как годы взяли свое и превратили его в легкую добычу.
Лиам обвел лес глазами, выискивая Габриэля. Тот настоял на том, чтобы разделиться, и исчез, прежде чем Лиам успел возразить. Брата нигде не было видно. Только он, Лиам, и Видар. И солнце, поднимающееся над лесом, которое скоро выдаст Лиама с головой. Идти за стариком в лес не было частью плана, а импульсивных решений Лиам не любил. Это всегда плохо заканчивается.
Видар громко выругался, и Лиам вздрогнул. Затылок под шапкой вспотел, все чесалось и горело.
Наконец старик остановился. Тонкий пушок на макушке стоял дыбом на ветру. Он выглядел совсем немощным. Внезапно он упал на колени и начал рыть руками землю, словно искал что-то. Шея покраснела от усилий, пальцы почернели от грязи. Рыл и рыл. Что он там мог спрятать? Лиам поднял мобильный и украдкой сделал пару снимков. А вдруг на этой поляне тайник?
Старик выпрямился, вытер грязные руки о штаны и прищурил глаза. Выругался и сплюнул. Поднес руку козырьком к лицу, посмотрел на солнце и продолжил.
Лиам уже начал набирать сообщение Габриэлю, что будет ждать его в машине, когда прозвучал выстрел. От страха он рухнул на землю, во рту сразу возник привкус крови. Еще один выстрел. В небо взметнулись черные птицы.
Чувствуя, как вибрируют перепонки, Лиам попытался сесть. Одной рукой нащупал сердце — хотелось удостовериться, что он все еще жив. Твердая сталь пистолета под курткой немного успокоила.
Он подождал немного и встал на четвереньки. Взгляд упал на старика. Тело Видара дергалось на мокрой земле, из горла вырвались бессвязные хрипы. Потом все стихло.
Лиам сидел в своем укрытии, не в силах сдвинуться с места. Мир вокруг качался. Голодная земля жадно всасывала кровь старика.
Из кустарника с другой стороны поляны, взметая брызги талой воды, вышел Габриэль. Он так спешил, что споткнулся и упал прямо в грязь, но быстро поднялся и побежал дальше. Лицо было белее снега, лежавшего под елками. Брат склонился над безжизненным телом, потом крикнул, подзывая Лиама. Стуча зубами, он поднялся и пошел. Поляна на самом деле была болотцем. Под лужами и льдом могла скрываться трясина, способная засосать человека за несколько минут. Может, Видар поскользнулся на льду и потерял сознание? Но он отчетливо слышал выстрелы, чувствовал запах пороха в воздухе. Под расстегнутой курткой Габриэля был пистолет, и Лиама скрутило от страха.
— Что ты творишь?
Габриэль не ответил. Склонившись над стариком, он шарил по его одежде. Темная кровь стекла из носа Видара на грудь. Сквозь приоткрытые веки поблескивали белки глаз. Головой он лежал в луже, вода заливала уши и тонкую желтую шею.
У Лиама подкосились колени. Он схаркнул на землю кислую мокроту, собравшуюся в горле. Перед глазами все плыло. Попытался сфокусировать взгляд на Габриэле. Лицо брата, проверявшего карманы, было совершенно спокойным. Отец после вспышки ярости тоже быстро приходил в себя. Пока Лиам прислушивался через дверь ванной к всхлипам матери, он спокойно попивал пиво в кресле.
Габриэль переступил через мертвого старика, подошел к Лиаму и занес руку. Лиам съежился, ожидая удара. Но вместо этого брат положил руку ему на спину и подтолкнул вперед.
— Шевелись давай, надо сматываться!
Они побежали под крики птиц над головами. Лиаму казалось, что в утреннем свете их видно как на ладони. Он бежал так, словно за ним гонятся, удивляясь, что ноги еще держат, что страх не сковал все члены. Тошнило, но он не замедлил бег. Габриэль едва поспевал за ним, то и дело поскальзываясь на мокром мху. В голове билась одна мысль — нужно выбраться отсюда. Прочь от мертвого старика. Прочь от Габриэля.
Он пришел на рассвете. Золотистый свет проникал в детскую. Тени сосен метались по стенам. Ветер жалобно свистел на чердаке, как будто ребенок плачет. Она натянула одеяло повыше. Чувствовала его присутствие за дверью. Слышала, как он переминается с ноги на ногу, как ему не терпится войти. Она зажмурилась, и увидела их молодыми. Темные волосы матери падали ему на плечо, они танцевали и улыбались, одной рукой он сжимал ее талию. Кружились и кружились в танце, пока мать не поднялась вверх, как цветок, сорванный ветром, не растворилась в воздухе. Вместо нее у него на руках оказался ребенок, крепко прижатый к впалой груди. Он укачивал младенца, расхаживая по скрипучему полу, лицо опухло от слез. Вдруг ребенок стал расти, постепенно превращаясь во взрослую женщину.
Она повернулась к солнцу и открыла глаза, не желая видеть, что будет дальше.
Когда Лив проснулась, казалось, весь дом, затаив дыхание, ждал рассвета. Это был тот зыбкий момент между ночью и началом дня, когда сложно различить, где сон, а где реальность. Она бесшумно прошла по холодному полу к накрепко запертой двери и осторожно взялась за ручку, не желая тревожить тишину. В коридоре было темно, только из-под двери сочился слабый свет. На цыпочках подкралась и прижалась ухом к двери, прислушалась. Подавила желание заглянуть в щелку, как часто делала, когда Симон был маленьким. Хватит уже, пора перерезать пуповину.
Видар еще не встал, хотя ранние пташки уже пробовали голоса на березах.
Лив выпила стакан воды, любуясь дымкой, поднимающейся над лесом. Сны не дали ей выспаться как следует, и она уже подумала вернуться в кровать, когда услышала приближающийся шум мотора. Вытянулась и увидела в окно, как незнакомая черная машина карабкается на холм, разбрасывая гравий. На повороте завязла в глине, заюзила, чуть не задев их шлагбаум, и на бешеной скорости понеслась в сторону шоссе, оставив в грязи глубокие колеи. Эта машина точно не из их деревни, Лив никогда ее не видела.
Она вернулась в постель и уснула под птичьи трели. На этот раз кошмары ее не беспокоили.
Лиам не чувствовал руля под руками и плохо представлял, куда едет. В машине стоял запах крови. Габриэль что-то орал с пассажирского сиденья, но Лиам не мог разобрать слов. Внезапно брат перегнулся через Лиама и схватился за руль. Машина, крутанувшись, чуть не свалилась в канаву.
— Остановись у дома, — приказал Габриэль. — Что?
— Надо деньги взять. Мы ведь за этим приехали, разве нет? Остановись у шлагбаума.
Лиам оттолкнул брата и поддал газу. На холме возвышался дом Бьёрнлундов. В утреннем свете у него был совсем уж убогий вид.
Габриэль натянул шапку с прорезями. Одной рукой он держал «глок», второй пытался вырвать у брата руль, при этом сопел и пыхтел, как бык перед случкой. Лиам, подстегиваемый адреналином, смешанным со страхом, слепо бил его по руке. У него было ощущение, что все кончилось, что он лежит в яме, а сверху сыплются комья земли. Что его, живого, хоронят вместе с мертвым стариком.
Он проехал шлагбаум, чуть не задев его, и покосил на дом. Какие деньги? До денег ему дела не было. Они сделали большую ошибку. Человек мертв, и это их вина. Пот заливал глаза, он едва различал дорогу, но продолжал гнать автомобиль прочь из этого чертова леса. Взгляд брата был совершенно безумный, в прорезях маски полыхал черный огонь. Ну и пусть. Лиаму было ясно только одно: ни в коем случае не останавливаться, нет. И даже когда Габриэль направил на него пистолет, он не снизил скорости.
Когда она снова проснулась, в доме было тихо. Солнце ярко светило сквозь занавески. Опустив голову на подушку, прислушалась. Странно… В доме царила гробовая тишина: ни радио, ни разговоров, ни ругательств, — и от этого стало тревожно. Она вскочила с кровати и выглянула в коридор. Дверь в спальню Симона закрыта. Из кухни доносилось едва слышное жужжание холодильника. Лив спустилась по лестнице и с удивлением отметила, что Видар не пил кофе и не забирал утреннюю газету. Внизу ее встретила только собака, изголодавшаяся по общению.
— Папа? Ты встал?
Голос разнесся по пустому дому. Она представила, что он лежит там, в своей комнате, остывший, с глядящими в никуда глазами.