— Вижу, ты переоценила свои силы. Садись! Я тебя подвезу.
Волосы у женщины выкрашенные в красный цвет, рваная стрижка. Видно, что ее разбирает любопытство. Она садится в машину. Сняв солнечные очки, женщина приподнимает край ее кофты и смотрит на спящего ребенка.
— Ой, ой, ой, кто это у нас?
— К сожалению, детского сиденья у меня с собой нет.
— Тогда я буду вести осторожно, раз уж у нас такой ценный пассажир.
Женщина угощает ее шоколадом и предлагает термос с кофе. Пахнет восхитительно, но она отказывается, потому что боится пролить на ребенка. Прижимая спящего сына к груди, смотрит прямо перед собой.
— Где вас высадить? — спрашивает женщина.
— Где вам удобно.
Солнце поднимается все выше, заливая лес ярким светом. Чтобы избежать вопросов, она начинает говорить о красотах природы. За годы она в совершенстве овладела искусством огибать ловушки, расставленные людским любопытством.
Женщина больше не улыбается. Непроглоченный шоколад выпирает под щекой.
— Он тебя бьет? — внезапно спрашивает она. — Ты боишься за свою жизнь?
— Никто меня не бьет.
— Сегодня пятница. Полиция открыта до трех.
— Вот как.
— Может, я отвезу тебя туда? Они тебе помогут.
Сердце бьется так сильно, что она боится разбудить ребенка. Закусывает щеку и чувствует вкус крови во рту. Все, в последний раз она садится в машину к женщине-водителю.
Когда машина проезжает церковь, она хватается свободной рукой за ручку двери. Если б не ребенок, выпрыгнула бы из машины на полном ходу, но с ним не выйдет. Это ради ребенка она здесь. Ради его безопасности.
В городе буйствует лето. Повсюду люди. Пахнет горячим асфальтом и беззаботностью. Она жадно разглядывает людей с их загорелыми ногами и белоснежными улыбками. Женщина останавливается перед одноэтажным красным зданием и проводит по щеке спящего ребенка пальцем.
— Я пойду с вами.
— В этом нет нужды.
Она подбирает сумку и выходит из машины. Оборачивается, ступив на крыльцо. Женщина машет ей на прощание и отъезжает. Удивительно, что не стала настаивать и сдалась так быстро.
На двери полицейского участка табличка ««Скоро вернусь», дверь заперта. С облегчением она присаживается на ступеньку. Ребенок просыпается и ищет губами грудь. Прикрыв глаза, она сидит на крыльце полицейского участка и кормит младенца грудью. И чувствует безграничную усталость.
Ветер приносит запах смерти. Березы вокруг шелестят на ветру. Она поднимается и заходит за угол. В тени стоят три пластиковых мешка, над которыми роятся мухи. Нагибается и заглядывает в один из них. На нее смотрит оленья голова. Мухи облепили незрячие глаза, язык свешивается из мертвой пасти. Она отшатывается, с губ срывается крик. Крепче прижимает к себе ребенка.
— Браконьеры, — раздается голос рядом. — Тайком убивают оленей, принадлежащих саамам, забавы ради.
Молодой прыщавый полицейский возник словно из ниоткуда.
— Кто на такое способен?
— Тут немало идиотов, злящихся на весь мир.
В руках у него пакет с фастфудом. Волосы влажные на затылке. Наверно, ему жарко в форме. Она молчит, ребенок агукает. Мухи жужжат над останками животных. Забитые олени как плохой знак — предупреждение, от которого выступают мурашки на коже.
— Чем я могу помочь? — спрашивает полицейский. — Ты пришла сделать заявление?
Сержант приглашает ее пройти с ним в участок. Она оглядывается по сторонам в поисках путей отхода, пока он отпирает дверь. Ребенок отрыгивает теплое молоко ей на плечо. Разглядывая красный затылок полицейского, она пытается привести мысли в порядок. Врать мужчинам в униформе нелегко. Их специально тренируют распознавать ложь. А правду она рассказать не может. Это слишком опасно. У нее могут отобрать ребенка.
Полицейский придерживает дверь. На бумажном пакете в руке расползается жирное пятно. Они входят в прохладное помещение. Запах смерти прочно засел в ноздрях. Она изображает улыбку, чтобы скрыть страх.
— Я не собираюсь делать заявление. Я только хотела одолжить телефон, чтобы позвонить папе. Мы потерялись. Можно?
Полицейский наклоняется к ребенку и корчит гримаску.
— Конечно, можно. Папа — это важно. Папу нельзя терять.
Хассан приехал один, и это успокоило Лив. За ночь она не сомкнула глаз, и голова раскалывалась от боли.
— Что ты тут жгла? — кивнул он на кострище.
— Папины вещи.
Хассан моргнул.
— Обязательно было жечь? Можно было отнести в секонд-хэнд.
— Никто бы не стал покупать это старье.
— Ты не знаешь людей. На любой товар найдется спрос.
— Папе бы не понравилось, что кто-то носит его вещи. Он бы предпочел, чтобы их сожгли.
Пол скрипел под тяжестью Хассана. Собака спряталась в углу и прижала уши. Лив гадала, что так напугало Райю — мужчина, полицейская форма или напряжение в воздухе? В любом случае, Райя чувствовала неладное. Хассан присел на корточки, протянул руку и терпеливо ждал, пока собака осмелится подползти поближе. Не стоило с ней заигрывать.
— Хочешь кофе?
Лив вышла в кухню и насыпала в кофейник кофе, забыв посчитать ложки. Она ждала, что Хассан что-то скажет, но он продолжал играть с собакой, говоря ребячливым голоском. В другой ситуации Лив бы это рассмешило, но не сейчас. Пока они сидели за столом в кухне, взгляд Хассана то и дело обращался к кострищу.
— Надеюсь, ты оставила что-то на память.
— Воспоминаний мне хватает с лихвой.
Он безрадостно улыбнулся.
— Как ты?
— Жива.
— А Симон? Как он справляется со всем этим?
— Ему тяжело. Но он постоянно бегает к подружке. Вот и сейчас у нее.
— Фелисия Мудиг?
Лив удивилась, что он знает, что Симон с Фе-лисией встречаются. Может, Симон рассказал или кто-то из деревенских. Наверное, Хассан в курсе всех сплетен, какие ходят об их семье в этих местах.
— Я так понял, что ты тоже кое с кем тут встречаешься. У тебя роман с Йонни Вестбергом?
— Ну, я бы не назвала это романом. Только пару раз переспали.
Он внимательно изучал ее. Лив не осмеливалась встретиться с ним взглядом.
— А по его словам, вы встречаетесь с осени, и он в тебя влюблен.
— Это его дело.
— Как бы ты описала ваши отношения?
— Как я уже сказала. Мы несколько раз переспали. И больше ничего. Не понимаю, какое полиции до этого дело?
Хассан откинулся на спинку стула и буравил ее взглядом. Лив потянулась за трубкой Видара и пакетиком табака на подоконнике — ей нужно было чем-то занять руки.
— Йонни Вестберга вчера задержали.
— Я слышала.
— У нас серьезные основания подозревать его в убийстве твоего отца. Улики говорят против него.
Пальцы не удержали пакет, и табак просыпался в кофе. Перед глазами возник Йонни, шрам на шее, белеющий в темноте, чернота в глазах, когда он сказал, что это неправильно — встречаться украдкой, как подростки. Внезапное признание, что Видар грозился выкинуть его из дома, незадолго до убийства. Страх в голосе. Потом лицо Йонни сменилось телом Видара в морге. Такое невозможно было представить: Йонни убивает отца и закидывает безжизненное тело в колодец. Стало трудно дышать. Каждый вдох давался с трудом. Трубку она все еще сжимала в руке, забыв зажечь.
Взгляд Хассана был прикован к ее лицу, словно он искал в нем доказательства в пользу своей теории.
— Пока Вестберг все отрицает. Но он рассказал, что Видар его недолюбливал и что вы скрывали ваши отношения. Он говорит, что ты бегала к нему по ночам, когда Видар засыпал, и что вы таились, как подростки.
— Папе никто не нравился. Ему не нравятся чужие, — выдавила Лив.
— Йонни утверждает, что ты была у него в ночь, когда Видара убили.
Трубка в ее руках подрагивала в такт пульсу. Это правда. Она была у Йонни. Но только пару часов. Она никогда надолго не задерживалась, боялась, что Видар их застукает. Может, так и было? Может, он проследил за ней, а потом дождался, когда она уйдет? Перед глазами возникла картина: двое мужчин друг напротив друга в лунном свете. Лив похолодела.
— Я была там всего пару часов.
— Когда именно?
— Сразу после полуночи. Часа два, может, меньше. Я никогда долго не задерживалась.
— А почему ты раньше ничего не сказала?
— Не думала, что это важно.
Хассан странно посмотрел на нее, как будто впервые увидел.
— Можешь рассказать, как вы познакомились с Йонни?
— Осенью. Он пришел за ключами от дома вдовы Юханссон. Не знаю, когда это было, но первый снег уже выпал. Это я точно помню. Мы только поздоровались. Делами всегда занимался папа.
— А до этого вы не были знакомы? Через Интернет, например?
— Нет. Папа занимался делами. Предпочитал сдавать дом в аренду вместо продажи. Считал, что так безопаснее. Но я не знаю, как он нашел Йонни. Мне он только сказал, что наконец нашел желающего поселиться в доме вдовы. А вскоре после этого Йонни постучался к нам и попросил ключи. Раньше я его никогда не видела.
— И когда у вас начались сексуальные отношения?
— Вскоре после этого.
— Кто сделал первый шаг?
Она посмотрела на лес, качающийся под весенним ветерком.
— Однажды я была на пробежке и увидела его через окно. Он выглядел таким одиноким в этой развалюхе. Я спросила, не хочет ли он выпить кофе вместе. Так все и началось.
Лив говорила правду, но все равно ощущала себя лгуньей. В голове был туман. Она ничего не понимала. Йонни она на самом деле не знает. Все его попытки сблизиться она обрубала на корню. Это не могло его не злить. Конечно, по отношению к Лив он не прибегал к насилию, но в глазах явно читалось разочарование каждый раз, когда она убегала домой, несмотря на все просьбы остаться. При каждой разлуке его лицо мрачнело. Это ее вина. Ей следовало быть благоразумной. С раннего детства Видар предупреждал ее об опасностях, которые грозят за пределами дома, о хищниках, снующих в лесу и только и выжидающих удобного момента, чтобы напасть. Никому нельзя доверять, говорил Видар.
Хассан так и не притронулся к кофе.