Габриэль закашлялся, кашель у него был нехороший. От оранжевой толстовки несло травкой.
— Я вчера видел Дженнифер, — сказал он. — Телка про тебя спрашивала.
— Вот как.
— Я показал ей фото Вани, как она выросла, но этого, пожалуй, не стоило делать. Дженнифер начала вопить как помешанная и рвать на себе волосы.
— Я думал, она в Стокгольме.
— Значит, вернулась. Хотела купить у меня наркоты, но я ее послал подальше. Сказал, что ей точно не продам.
Лиам нахмурился. Перед глазами возникла Дженнифер с огромным животом и тусклыми серыми глазами. Такой он ее запомнил — беременной их дочерью. Беременность, разумеется, была незапланированная, но Дженнифер пропустила сроки аборта, и вскоре живот стал заметен. Лиам был просто в панике — в животе ворочался ребенок, не убивать же его. Никогда ему не было так страшно, как в лето перед появлением Вани на свет. Со страху он напивался каждый вечер. А Дженнифер… Она мешала таблетки с самогоном. Не ночевала дома, хотя живот делал ее неуклюжей коровой. Незадолго до родов Лиам выбил три двери в поисках этой дуры, и в итоге его повязали. Ночь родов он провел в полиции. Метался по камере без окон, представляя, что у них родится чудовище, потому что оба родителя так и не сумели завязать. Дежурный снют отпаивал его кофе и угощал сигаретами — невиданное дело. Когда его выпустили утром, зареванная мать объявила, что он, Лиам, стал отцом крошечной девочки. Совершенно нормальной, хотя Ваня еще долго лежала в больнице.
Он встал и посмотрел на окно своей комнатушки, желая убедиться, что дочка их не подслушивает.
— Дженнифер знает правила: если завяжет, может встречаться с Ваней сколько захочет. Я не буду препятствовать.
— Брось. Она никогда не завяжет. Ты бы ее видел. Выглядит как драная кошка. Волосы лезут пачками. Всю мою прихожую засыпала волосами. — Габриэль выругался.
В окно было видно мать. Она зажгла свечи и ходила по комнате.
— Ты хотел поговорить о Юхе, — напомнил Габриэль. — Что он еще натворил?
Лиам колебался. Вообще-то Габриэлю было опасно рассказывать. Он не умеет контролировать эмоции, особенно ярость. А в ярости он пребывал постоянно. Но лучше ему рассказать, пока ничего не случилось.
— Короче так. Он был дома у дочери Видара Бьёрнлунда и сказал ей, что полиция арестовала не того человека. И что он знает, кто на самом деле убил Видара.
— Он про нас говорил?
— Пока он еще ничего не сказал. Хочет содрать с нее деньги за информацию.
Габриэль заскрежетал зубами. Огонек сигареты дрожал в темноте как светлячок.
— Если он так жаден до денег, чего ж тогда живет в лачуге посреди леса?
— Откуда мне знать. Как я понял, денег она ему не дала. Но она хочет спасти своего дружка, про которого пишут в газетах.
— Что, этот парень, которого загребли, ее бойфренд?
— Так люди говорят.
Габриэль снова выругался.
— Ладно, не переживай. О Юхе я уже позаботился. Как раз от него.
Он поднес руку к лицу Лиама. Костяшки пальцев были в крови. Темнота скрывала остальное, но он подсветил мобильным, чтобы Лиам увидел кровь на одежде и лице. Брат выглядел так, словно недавно разделывал тушу.
— Что ты наделал? — Лиам едва сдержал крик.
— Ничего особенного. Просто заехал в Северный лес, чтобы забрать коноплю и поболтать с Одиноким Волком. Не боись. Больше он нас не побеспокоит.
ЛЕТО 2009 ГОДА
Ребенок растет, и она все реже думает о побеге. Лето сменяет весну, за ним приходит осень, а она больше не выходит на дорогу ловить машины. Мужчины в машинах превратились в смутные воспоминания. Она больше не ищет у них спасения.
Теперь отец сидит за рулем. Он подвозит ее на работу на бензозаправку, где она день изо дня стоит на сцене, освещенной неоновыми огнями, перед глазами зрителей-покупателей. Словно так и надо. Это Ниила предложил работу, увидев ее с Симоном на бедре, — они ждали, пока Видар заправится. Может, пожалел ее — юную мать-одиночку.
— Нам не помешают лишние руки в магазине, если тебе интересно, — сказал он.
Сперва она не знала, что сказать от удивления, а придя в себя, сразу согласилась, прежде чем отец успел вмешаться в разговор. Когда он вышел из дверей, они с Ниилой уже успели ударить по рукам.
Теперь она стоит и улыбается любопытным покупателям. Они платят за бензин и за молоко, болтают о погоде, но рано или поздно задают вопросы, не дающие им покоя. С нездоровым блеском в глазах спрашивают о ребенке. Жадно вглядываются в его лицо, когда она берет его на работу. Ищут ответ в детском личике. Странно, говорят они, что мальчик появился из ниоткуда. Как ангел, прилетевший с неба.
Про деньги, спрятанные в охотничьей вышке, гниющие за досками, она забыла. Про былые мечты тоже. Ложь крепко держит ее в своих тисках. Любовь к ребенку сильнее, чем желание сбежать.
Отец сидит на своем стуле в кухне и видит все, что происходит. Он водит внука в лес и показывает ему земли, которые когда-нибудь будут принадлежать ему.
«Если вы меня бросите, я утоплюсь в озере», — повторяет он время от времени. Любовь и угрозы сплелись в прочную сеть, удерживающую их в этих лесах. Деревня засасывает все глубже в свое болото. Никогда ей отсюда не выбраться. Каждое утро один и тот же вид из окна — черная рябина и болотная топь. За дверью комнаты красный половик, как пуповина, ведущая в комнату сына. Но она больше не одна в этом доме. Теперь у нее есть Симон.
Юху Бьёрке она не видела много лет, но дни, проведенные с ним, все еще были живы в памяти. Чувство свободы в крови, ароматы леса… В его убогом жилище она была только раз, но страх пробудил память. Узкая дорога извивалась по лесу, и когда она уже отчаялась найти нужное место, внезапно увидела ее — покосившуюся избушку между соснами, точно такую же, как ей запомнилось. Рядом стояла его машина. Лив вспомнила, как шершавое сиденье щекотало ей бедра, как в машине стоял запах марихуаны. В голове раздался собственный голос, умоляющий увезти ее далеко-далеко.
Вокруг звериных туш, покачивавшихся на скрипучих крюках, роились мухи. Стараясь не смотреть на них, она пошла к избушке. Откуда-то доносилось журчание ручья. Местечко то еще, но Лив не было страшно, она знала, что Одинокий Волк не желает ей зла.
Стук в дверь был встречен яростным собачьим лаем, однако сам Юха не отзывался. Лив сильнее заколотила в дверь кулаком, отчего череп над дверной коробкой завибрировал.
— Юха! — закричала она. — Это я, Лив Бьёрн-лунд! Я принесла деньги.
Она и правда принесла. Пачка распирала карман. Никогда у нее еще не было при себе такой крупной суммы. Она не отважилась потратить ни кроны из свалившегося на них состояния, хотя им столько всего было нужно — новая машина, новая крыша, новая жизнь. Деньги ее пугали, а внезапная свобода парализовывала. И вот она обнаружила себя на пороге дома Юхи, готовую заплатить за имя убийцы. Ей казалось, что если она узнает правду, кошмары наконец кончатся и она сможет зажить новой жизнью. Жирная точка будет поставлена.
Лив подергала ручку — и дверь поддалась: оказывается, она была не заперта. Внутри ее встретила собака, но, как ни странно, не напала — только настороженно следила за каждым ее движением. Внутри было душно, стоял запах немытого тела. Запах Юхи. В сером свете, проникающем сквозь открытую дверь, она различила грубо сколоченную деревянную мебель и охотничьи трофеи — рога, черепа, шкуры. Не жилище, а пещера.
Юха лежал на койке в углу и не шевелился. Если б не запах, она бы, наверное, и не заметила его в темноте.
— Юха, это я, Лив. Ты спишь?
Тишина.
— Юха, ты жив?
Приставив к двери табурет, чтобы она не захлопнулась, Лив сделала пару осторожных шагов внутрь. Сквозняк взметнул сухую листву, покрывавшую пол. Изба была продолжением леса. Либо он мертв, либо это ловушка. Человека, живущего в лесу, будил малейший шорох, крепкий сон — это не про него.
Из пасти собаки вырвалось глухое рычание, и Лив остановилась. Снова позвала Юху по имени. Он не ответил, и ей стало по-настоящему страшно. Заставив себя подойти ближе, она услышала, что он дышит. В ноздри ударил удушающий запах крови.
Потрогала Юху за плечо, и тот застонал. Лицо и борода — в запекшейся крови. Вдруг рука рванулась вверх и схватила ее запястье мертвой хваткой, свидетельствующей о том, что жизнь в нем еще теплилась. Губы прошептали едва слышно:
— Он пытался меня убить.
— Кто?
— Дьявол.
Лив оглянулась на дверь.
— Он еще здесь?
— Я слышал, как он отъезжал. Когда не сопротивляешься, у них быстро проходит запал. Видно, он решил, что со мной все кончено.
Юха выпустил руку Лив и попытался подняться, но от усилий зашелся кашлем и упал на подушку. Внутри него словно что-то лопнуло.
Лив огляделась по сторонам. Если она хочет узнать правду, придется помочь Юхе.
— Тебе нужно в больницу.
— Ни за что. Лучше я тут помру.
Он скорчил гримасу и показал на бутылку на столе.
— Дай мне выпить, сразу полегчает.
— Тебе нужно промыть раны.
— К черту. Дай бутылку.
Не слушая его, Лив вышла из избы и сходила за водой к ручью. Не найдя чистых тряпок, оторвала лоскут от своей кофты и очень бережно стащила с него одежду — флисовую кофту, штаны, кальсоны. От боли у него выступил пот, но он попытался шутить:
— Так вот зачем ты пришла.
Лив смыла грязь и кровь. Гематома на животе выглядела ужасно. Когда она ее касалась, Юха не мог сдержать стон. Но больше всего досталось лицу. Бровь безнадежно рассечена. Губы как лепешки. Ей долго пришлось оттирать кровь. Собака стояла рядом и пыталась лизать раны хозяина. Лив не стала ее прогонять.
Кое-как отмыв Юху, она налила немного самогона в чашку и дала ему. Потом скрутила косяк и вставила между губ. Выпив алкоголь и сделав пару затяжек, он смог сесть.
Лив показала ему деньги.
— Расскажи, кто убил отца, и деньги твои.
— Мне они больше не нужны.
Верхних зубов не хватало, и видно было, как шевелится язык во рту, когда он говорит.