Лиам встал из-за стола. Юха смотрел на него, не выпуская ножа из рук.
— И ты точно уверен, что этот сейф существует?
— Так же уверен, как в том, что солнце встает по утрам и заходит по вечерам. Дайте я кое-что вам покажу.
Юха отошел в темноту и начал рыться в ящике, стоявшем на полу. От взбитой им пыли чесался нос. Наконец он фыркнул и выпрямился с какой-то желтой бумажкой в жирных пятнах в руках. Победным жестом разложил ее на столе.
— И что это за хрень?
— Раскрой глаза. Это карта.
Никакая не карта — небрежно сделанный набросок плана дома. Прихожая, кухня. Все двери и окна помечены. Черная стрелка указывала на спальню. И там, в одном из углов, — жирный черный крест.
Юха наклонился над столом и ткнул кончиком ножа в крест.
— Вот он, — сказал он. — Ваш золотой билет, парни.
Лив пила кофе, стоя у раковины, чтобы не садиться за стол с отцом. Видар смотрел в окно на пустынную проселочную дорогу. Он оделся для леса и даже сунул нож за пояс, хотя пальцы с ним больше не справлялись. Старик не смотрел телевизор, не читал книг, не решал кроссвордов, не ставил на скачках. Проводил свои дни за кофе, глядя в окно. С соседями не общался, но стремился быть в курсе того, чем они занимаются. Потому и смотрел в окно — а вдруг увидит, кто куда пойдет и, главное, с кем. Следил так же тщательно, как и за своей семьей. Ничто не ускользало от его зоркого взгляда. Бдительность превыше всего.
Лив ничего не сказала про бутылку в комнате Симона, все равно Видар рано или поздно узнает.
По дороге проехала машина. Видар вскочил, аж суставы хрустнули, и вытянул шею.
— Ты гляди-ка, а! Карл-Эрик опять разъезжает. И как это у него еще права не забрали, у этого козла?
— Да сядь ты, хватит пялиться.
— Он еще ни разу не садился за руль трезвым. Кончится тем, что кого-нибудь задавит!
Лив посмотрела на грязную дорогу и лужи талого снега, в которых отражалось солнце. Шум от машины Карла-Эрика стих. Ей было прекрасно известно, что ненависть отца к соседям вызвана одиночеством. Он не знал, как сблизиться с людьми. Мысль о сближении наполняла его ядом.
— Бензопила барахлит, — сказала она.
— Вот как.
— А я не могу все время колоть вручную.
— Симон пусть помогает, вона вымахал какой.
Видар молча пережевывал хлеб. По утрам он ел только хлеб с маслом, приберегая сыр и колбасу на обед. Лив подлила себе кофе и обвела понурым взглядом груду поленьев во дворе. Кроваво-красная рукоятка топора горела огнем. Бензопила относилась к предметам роскоши. Отец себе лишний кусок сыра не позволяет, куда там до новой бензопилы.
Видар неуклюже разгладил газету. Объявления о продаже и сдаче домов были обведены красным фломастером — Лив специально выделила, чтобы отец видел: они с сыном намерены от него съехать. Намерены… Вначале, много лет назад, его это бесило, но теперь только смешило.
— Неужели ты хочешь жить в городе? Там один мусор, выхлопные газы и кучи людей. В деревне, по крайней мере, звезды ночью видать.
Он встал за кофе, и Лив переместилась в ванную. Пописав в ржавый туалет, долго мыла руки в потрескавшейся раковине. Зеркало было разбито — в левом углу образовалась целая паутина из трещинок. Она старалась не смотреть на свое отражение — усталый рот, грустные глаза делали ее старой. Не только дом был старой развалиной — она и сама такая, ну или близка к этому. Слышно было, как Видар что-то напевает в кухне. Он — старик, это ему пора думать о смерти, но думала о ней только она. Не о своей смерти. Каждый день говорила себе, что осталось недолго, осталось потерпеть пару лет. А потом начнется настоящая жизнь. Когда отец умрет.
Вернувшись в кухню, Лив нашла Видара на прежнем месте. У них словно была молчаливая договоренность не пересекаться. Если один сидел за столом, то другой стоял у раковины. Если один ходил, то другой стоял неподвижно. Она прожила в этом доме всю свою жизнь, но расстояние между ней и отцом с годами еще больше увеличилось.
По дороге проехал квадроцикл, и Видар спрятался за занавеской. Между сосен промелькнула флисовая толстовка — парадная форма здешних мест.
— Нет, ты только глянь, — прокомментировал старик. — Мудиг купил себе новую игрушку. За душой ни гроша, а новое барахло постоянно покупает.
— А ты откуда знаешь, что квадроцикл новый?
— У меня глаза-то есть? Старый был черного цвета, а этот красный.
Лив подошла к окну. Дуглас Мудиг остановился у их шлагбаума и приветственно поднял руку. Она помахала в ответ.
— Попробую одолжить у него бензопилу, — сказала она, — пока мы не купили новую.
Видар хрипло закашлялся.
— Только через мой труп, — прохрипел он, — не хочу, чтобы этот козел шлялся по моему двору. Лучше я сам все дрова переколю.
Вскоре она снова была во дворе у колоды. Жмурясь от яркого весеннего солнца, заносила топор, представляя, что перед ней не полено, а голова отца.
ЛЕТО 1998 ГОДА
Девушка идет по раздолбанной дороге. Солнце печет, в воздухе пахнет сосновой смолой. Олени с любопытством поглядывают на нее, покачивая своими царственными рогами. Рядом с ними девушка чувствует себя в безопасности. Она притворяется, что тоже принадлежит к их миру. Одета в белое платье, развевающееся на ветру, как цветок. Поднимаясь и опускаясь, подол ласкает ее ноги.
Заслышав приближающуюся машину, девушка прячется за кустом и вглядывается вдаль, пытаясь угадать цвет и марку. После этого выходит из-за куста, поднимает руку.
Старый «мерс» взрывает мотором тишину. Олени не двигаются с места. Может, поэтому он и остановился. Но мужчина за рулем кивает ей — подойди. Оправив платье, она подходит к машине. Глаза мужчины спрятаны за темными очками. Все, что она видит, — это собственные растрепанные волосы и растянутый в улыбке рот, отражающиеся в окне.
— Тебе куда? — спрашивает мужчина.
— Куда угодно, — пожимает она плечами.
Он смеется, когда она садится в машину. Под его губой мелькает пластинка снюса. В машине пахнет табаком и потом. Раскаленная кожа сиденья обжигает голую кожу. Мужчинам нравится, когда она дает уклончивые ответы, им нравятся загадки. Видно же, что он сгорает от любопытства.
Водитель заводит мотор и медленно лавирует между оленями. Ветерок приятно обдувает лицо, она высовывает руку в окно, подставляет пальцы струям воздуха. Но сама смотрит в зеркало заднего вида, чтобы убедиться: не преследует ли кто?
— Может, ты в поселок на свидание собралась? — спрашивает он.
Девушка качает головой. Поселок слишком близко. Ей нужно дальше.
Мужчина тяжело дышит.
— Ты такая красотка, — продолжает он. — На танцы?
— Нет.
— Давно у меня не было такой красивой дамы в машине, должен тебе сказать.
— У тебя не будет сигареты?
Но у него только снюс. Она берет коробочку, достает пластинку и кладет под губу. Он снова смеется. Нервным смешком, как и другие до него. Это ей больше всего нравится в мужчинах — что они ее боятся. Они смотрят на нее, как на дикого зверя, способного на все что угодно. На опасного зверя.
Начинаются вопросы. Он хочет знать, как ее зовут, где она живет, кто ее родители.
— Это неважно, — отвечает девушка.
Улыбка гаснет. Они проезжают поселок. Девушка вжимается в сиденье. Озеро сверкает в солнечных лучах, смех проникает сквозь грязные стекла машины. Она гадает, не остановится ли он, но мужчина проезжает зеленые березы, магазин и едет дальше.
— Хочешь выпить? — кивает на бардачок.
Там бутылка без этикетки. Девушка смело отворачивает крышку. Из бутылки так разит спиртным, что на глаза наворачиваются слезы. Делает несколько быстрых глотков. Мужчина снова смеется. Сам он отказывается, показывает на руль. Навстречу им снова попадаются олени. На этот раз он кладет руку на спинку ее сиденья, пока они ждут, чтобы олени разошлись. Он не ругается, не сигналит животным.
— Чертовски красивые создания, да?
Она воспринимает это как приглашение. Протягивает руку и гладит его по щеке. Он брился небрежно, острые щетинки царапают ей кожу. Мужчина вздрагивает от этого неожиданного прикосновения, но во взгляде появляется влажный блеск. Рубашка темнеет под мышками от волнения.
— Кто ты?
— Просто девушка.
Она всегда так отвечает. Просто девушка. Потому что ей нравится быть никем, она хочет стереть все то, что тяжким грузом лежит на сердце, и начать жизнь заново. Забыться не всегда удается. Но сегодня, видя блеск в глазах мужчины, она чувствует, как ее тело словно приподнимается над сиденьем. Спиртное тоже сделало свое дело. Она чувствует себя легкой как перышко.
Мужчина кладет руку ей на колено. Пальцы подбираются все выше под платье. Она вынимает снюс и раздвигает ноги. Им всегда нужно только одно, мужчинам. Сюрпризов от них можно не ждать, и это успокаивает.
Они припарковались в месте отдыха, на стоянке. Но внезапно, словно из ниоткуда, рядом возникла машина. От резкого торможения гравий градом посыпался на «мерс». Мужчина с руганью пытался застегнуть джинсы. Сама она отчаянно искала платье. Оно оказалось на заднем сиденье среди оленьих шкур и рыболовных снастей, но натянуть его не успела — отец вытащил ее из машины в одних трусах.
— Ты что, не видишь, что она еще ребенок? — заорал он на мужчину. — Она несовершеннолетняя. Я тебя могу в тюрьму засадить!
Мужчина моргает. Лицо у него брусничного цвета. Смотрит, как отец тащит ее в машину. Пальцы больно впиваются в кожу. Орет на нее. Она видит, как шевелятся губы, чувствует капли слюны на лице, но не слышит слов. Она как в тумане. Стоит дверце машины захлопнуться, как кожа начинает нестерпимо зудеть.
Лив завязала шнурки на беговых кроссовках и посадила собаку на цепь, чтобы та не увязалась за ней в лес. У воздуха был солоноватый вкус. На штаны быстро налипла мокрая грязь. Добежав до деревенской школы на возвышении, она остановилась и оперлась ладонями о бедра. Легкие горели, во рту было кисло. Внизу в долине просматривалось озеро. В местах, где лед уже сошел, чернела вода. Лив обвела взглядом заброшенное здание. Из разбитого окна торчала желтая штора. Эту развалюху давно пора бы снести, но на это нужны деньги. Участок выставлялся на продажу в Интернете, однако ж толку ноль — кому нужна земля в глуши. Все кончится тем, что школьная территория постепенно зарастет лесом.