Я достал из мешка шёлковый свёрток и бережно развернул на колене. Трубадур наклонился надо мной и разочарованно сказал:
– Иглы как иглы… Только очень тонкие.
– Конечно, это обычные иглы. Дело не в них, а в руках целителя.
– Я не слышал, чтобы в Лангедоке лечили иглами или горящими травами!
– Зато в Тулузе, говорят, есть целители иудеи и мавры. Это древние народы, и они наверняка хранят знания о том, о чём в Византии не имеют понятия, ведь мы – последователи Гиппократа, а они шли своими путями.
Юк посмотрел на меня с уважением:
– Да, теперь я вижу, ты одержим своим ремеслом. Счастлив тот, кто доверит свой недуг тебе. А наши целители - шарлатаны, от их лечения больше вреда, чем пользы. Так ты ехал в Тулузу?
Я кивнул.
– Какого же демона тебя занесло в Пиренеи? – удивился трубадур.
– Наша галера пришла в Массилию, оттуда я на лодке переправился в Нарбо, рассчитывая добраться до Тулузы по римской дороге, но не нашёл её. Никто в Нарбо не смог объяснить, как её найти. Тогда я поехал наугад и, наверное, сбился с пути.
– Тогда ещё неизвестно, кто кому спас жизнь, – хмыкнул француз. – Рано или поздно ты попался бы в лапы рутьеров или местных разбойников – тут их, как репьёв в хвосте у шавки. Чудо, что ты уцелел!
– Ты был первым, кого я встретил за три дня пути.
– Вот я и говорю: чудо! В общем, нам обоим повезло.
Трубадур зевнул и потянулся.
– Знаешь что, давай-ка спать, а то после этой скачки у меня руки и ноги отваливаются. Надо бы, конечно, дежурить по очереди, но это выше моих сил. Ты, если хочешь, покарауль, а я буду спать.
– Спи, а я ещё посижу, – сказал я. – Сразу после еды ложиться вредно. А что мы будем делать завтра, вернее, уже сегодня?
– Попробую понять, куда нас занесло. Вообще-то я неплохо знаю эти места, но в темноте всё привычное выглядит иначе. Где-то поблизости должен быть замок Фуа. Если доберёмся до него, считай, нам повезло. Разбойникам туда хода нет. Накормят, напоят, а если повезёт, то и деньжат отсыплют. Надеюсь, граф Раймунд Роже меня не забыл, когда-то мои кансоны нравились его супруге Филиппе и вдовой сестрице Эскларамонде…
Глава 13
Меня разбудила промозглая стынь. Плащ отсырел, и казалось, что я лежу под мокрым войлоком. Отбросив его, я, не торопясь, встал и огляделся. Из дверного проёма лился странно тусклый свет, и было непонятно, какое сейчас время дня. Костёр давно прогорел, пепел в кострище от сырости свернулся в шарики. Француз спал в углу, завернувшись с головой и визгливо похрапывая. Стараясь не шуметь, я вышел из хлева, ставшего нашим прибежищем, и в изумлении застыл на пороге. Мир исчез. Под утро лёг такой туман, что я с трудом различал пальцы на вытянутой руке. Туман глушил все звуки, казалось, уши залиты воском, и это было плохо, потому что мы не услышали бы приближающуюся погоню. С другой стороны, наткнуться на нашу овчарню можно было разве что случайно. Если нас не схватили ночью, то вряд ли найдут теперь. Оставалось ждать, пока туман рассеется. Надо было приготовить что-нибудь горячее, но в овчарне не осталось дров – мы всё сожгли ночью – а отходить далеко я боялся, потому что в таком тумане ничего не стоило заблудиться.
На пороге появился трубадур. Он был в грязноватых льняных шоссах, в нижней рубахе, босой, с травинками во всклокоченных волосах. Почёсывая под мышками, Юк разглядывал туман.
– Вельзевулова отрыжка! – наконец пробурчал он. – Вот туманище! Не иначе, ведьма помелом намешала.
– Что будем делать? – спросил я.
– А что тут сделаешь? Ехать нельзя, не видно же ни черта. Того и гляди свалимся в овраг и шеи себе свернём, ну или будем по кругу ходить. Придётся ждать. Солнце, по-моему, недавно взошло, скоро пригреет, как следует, и туман рассеется. Так что я – спать.
– А есть ты не хочешь?
– А что, разве осталось что пожрать? – встрепенулся француз.
– Приготовим – будет.
– А-а-а… – разочарованно протянул тот. – Ну, ты, если хочешь, готовь, а мне в такую рань и кусок в горло не полезет.
И он ушёл обратно в сарай.
Не отходя от овчарни, я набрал щепок и разложил костерок. Подогретое вино, хлеб и мясо сделали своё дело – сытый смотрит на мир другими глазами, чем голодный. Позавтракав, я устроился снаружи у стены и, кажется, задремал. Разбудило меня ощущение, что в мире что-то изменилось. Где-то там, наверху, из невидимых с земли облаков выбралось солнце, и его ласковые лучи-ладошки погладили меня по лицу. От этого я и проснулся. Туман быстро таял, и вскоре от него не осталось ни следа. Под утренним солнцем переливались капельки росы на травяном ковре, но вскоре исчезли и они. Пора было будить моего спутника. Со вздохом я поднялся, отряхнул одежду и вошёл в овчарню.
– Ты ничего не слышишь? – спросил я у трубадура, придерживая его лошадь за повод.
Француз так и не соизволил позаботиться о своём завтраке, остался голодным и от этого истекал ядом, как скорпион. Он хотел было ответить мне какой-нибудь гадостью, но тут колокольный звон, крики и странные удары из-за лежащего перед нами невысокого холма донеслись особенно отчётливо.
– Ну, что ещё там такое? – пробурчал он, спрыгивая с лошади. Я тоже спешился.
– Стой здесь, а я схожу, посмотрю, – сказал Юк, протягивая мне поводья. Он быстрым шагом направился к холму. Приблизившись к вершине, трубадур пошёл, пригибаясь, а потом пополз. Раздвинув кусты, он долго смотрел вниз, потом на животе съехал вниз.
– Ну, место я, кажется, узнал, – сказал он, отряхивая дублет.[124] – За холмом лежит аббатство святой Фе.[125] Но происходит внизу что-то странное, и я даже не знаю, стоит ли нам соваться в это дерьмо.
– А что там такое?
Трубадур помолчал, в задумчивости накручивая прядь волос на палец, потом нехотя ответил:
– Да понимаешь ли, друг мой Павел Иатрос, похоже, что монастырь пытаются взять штурмом.
– Монастырь?! Кто, зачем?
– Кто и зачем, не знаю, а вот сеньор, который командует нападающими, мне показался знакомым. Это Раймунд Роже де Фуа, тот самый, к кому мы едем. Если я не ошибся, считай, что нам повезло. С другой стороны, граф вспыльчив и тяжёл на руку. Попадёмся ему на глаза не в добрый час, может приказать повесить, разбираться, кто да что, не будет, с него станется. Ну, поставит потом покаянную свечу, но нам-то с тобой от этого не легче, верно?
– А зачем благородному сеньору осаждать мирный монастырь?
– Ну, вообще-то, в Лангедоке католических попов не жалуют. Это если говорить вежливо. Очень уж они досаждают всем – от графа Раймунда до последнего виллана. Жадные, двуличные мерзавцы! А у графа де Фуа с ними прямо-таки война.
Попы – не церкви чада:
Враги один с другим,
Они – исчадье ада.
Попами осквернён
Всевышнего закон,–
Так не был испокон
Господь наш оскорблён.
Поп за столом сопит,–
Уже настолько сыт! –
А сам на стол косит,
В жратве неудержим,
Тревогой одержим,
Что жирная услада
Сжуётся ртом чужим.
Да для какого ляда,
Не зван, не приглашён,
За стол к нам лезет он![126]
– Ну, и так далее, там ещё много. Эта сирвента не моя, но я её часто исполняю, она нравится и господам, и простолюдинам. В Лангедоке в большом почёте проповедники из Альби. Католические попы называют их еретиками или манихеями – понятия не имею, кто это такие – а сами себя они именуют чистыми или добряками. Ладно, давай решать, что будем делать, не век же нам торчать за этим бугром. Или выходим, или уносим ноги.
– А ты уверен, что видел того самого графа де Фуа?
– В том-то и дело, что нет – слишком далеко, да ещё против солнца. Но похож. Рискнём? Дьявол всегда на стороне трубадуров! – криво усмехнулся француз. – Значит, так. Я еду первым, ты за мной, потому что меня граф должен помнить. Надеюсь, сразу стрелами не утыкают. Руки держи на виду, оборони тебя Господь дёргаться или хвататься за нож. В личной страже графа лучники – один лучше другого. Ну?
– Поехали… – вздохнул я и осенил себя крестным знамением, шепча молитву.
Мы обогнули холм. Графские воины нас сразу заприметили и бросили бревно, которым долбили в монастырские ворота. Один, с бритой головой, чернобородый, с мечом у пояса, рявкнул команду. Четверо тут же выстроились перед графом, прикрыв его щитами. Юк бросил поводья на шею лошади и поднял руки, показывая, что у него нет оружия, я повторил его движение. В настороженном молчании мы подъехали к графу, причём я не стал прятаться за спиной трубадура, а догнал его.
– Слава Иисусу, это он! – тихонько сказал мне трубадур.
На вороном жеребце сидел пожилой мужчина с седеющими волосами и длинными вислыми усами. Когда-то он, вероятно, был красив и силён, но годы, пристрастие к вину и обжорство сделали своё дело, и благородный граф де Фуа превратился в неопрятного краснорожего толстяка.
– Какого дьявола вы здесь лазаете? – гаркнул граф. – Кто такие? Вот прикажу вздёрнуть на воротах, чтобы не совались куда не надо!
– Мой господин! Извольте взглянуть, это же я, Юк де Сент Сирк, трубадур! – подобострастным тоном воскликнул француз.
Граф пригляделся.
– Юк? Это ты, мерзавец? Ха! И правда! Тебя ещё не повесили?
Я видел, что угол рта у трубадура зло дёрнулся, но он сдержал себя:
– Вы совершенно правы, господин граф, это я.
– Вижу, не слепой! А кто это трётся рядом с тобой? Ты никак завёл себе нового жонглёра? Ничего, смазливенький… А куда девал старого? Продал маврам?
– Увы, мой жонглёр умер, а меня ограбили и чуть не убили. Мой спутник чудом вырвал меня из лап рутьеров. Его зовут Павел, он грек из Византии, целитель.
– Ха! Целитель! Клянусь богом, вот, кто мне нужен! А ну, подойди сюда! Переводи ему, Юк!