пару новых, так-таки не хочешь послушать?
– Да отстань ты со своими, как их, лессами что ли? Ну, нет у меня охоты к пению. Лучше расскажи, как пал Каркассон.
– А вот это как раз и есть самое интересное! – заговорщицким тоном произнёс трубадур. – На рассвете следующего дня после переговоров войско двинулось на штурм. Ну, сначала, как водится, шли торжественно, с хоругвями и распятиями, распевая церковные гимны. Потом стали шевелить ногами быстрее, а при виде крепостных стен и вовсе побежали во весь дух, потому что боялись получить со стены арбалетный болт в грудь или камень в голову. По-моему, даже распятия побросали. Я, знаешь, смотрел и загадывал: вот сейчас будет залп… Или сейчас. Ну вот сейчас уж точно! А крепость молчала! Ни одного выстрела, представляешь? Ни единого! Потом, когда влезли на стену и открыли ворота, оказалось, что крепость пуста, как гнилой орех.
Мне стоило большого труда изобразить удивление:
– Как же такое могло случиться? Куда исчезли жители Каркассона?
– В том-то и дело, что никто не знает! – с торжеством ответил Юк. – Обшарили город и крепость – ничего, не единого следа! Очаги в домах ещё тёплые, кое-где даже хлеб свежий остался, а людей нет. Ни одного человека! Даже коз и собак не осталось, представляешь? Как будто дьявол их ночью уволок, но что интересно, лошадей и ослов почему-то оставил!
Тут я вспомнил странного человека в плаще и его спутников, отваленную могильную плиту, жителей Каркассона, уходящих в подземный мрак, и вздрогнул так сильно, что трубадур заметил это и насторожился:
– Ты чего дрожишь?
– Так… У нас не принято называть имя Князя тьмы, вот я и испугался.
– Суеверие – грех, – передразнивая какого-то монаха и скверно кривляясь, прогнусил Юк.
Больше он ни о чём не спрашивал, но тогда мне показалось, что какую-то пометку в памяти он сделал. Юк де Сент Сирк – человек на редкость скверный, но глупцом его считать не стоит.
– Рассказывай дальше.
– Ну, христово воинство, пихаясь локтями, вломилось в город, чтобы наконец-то всласть пограбить, но не тут-то было! За мелкой шушерой в Каркассон вошли отряды рыцарской пехоты и заняли все богатые дома, а на площадях глашатаи зачитали приказ легата. Грабёж запрещался под страхом отлучения. Всю добычу велено было сносить в храм Назария и этого, как его?..
– Цельсия.
– Ну да, Цельсия. А уж храм рыцари охраняли так, будто на алтаре лежала невинность их жён.
– Не богохульствуй, прошу тебя!
– Экий ты, братец, нежный. Ну, ладно, ладно, не буду, а то ещё в слёзы ударишься. Говорят, добра всякого захватили – до зимы не вывезешь, да только никому ничего не досталось. Аббат не дурак, он понимает, что получив свою долю, крестоносное воинство тут же намажет пятки салом. Пару-тройку глупцов, которые всё-таки решили под шумок набить карманы, поймали и казнили без особых затей. Даже одного рыцаря вздёрнули, правда, из захудалых. Сломали его рыцарский меч, да и повесили как простеца. Так повешенного ночью ограбили! Не теряется народ! – хихикнул Юк.
– Ну, ладно, а что с виконтом стало?
– Как что? Вернулся в свою крепость.
– Отпустили?! Слава Господу!
– У тебя что, ещё жар не прошёл? – удивился трубадур. – Да у аббата и мысли подобной не было. Зачем выпускать из рук такого славненького, жирненького заложника? Тренкавель ведь родственник графа Тулузского, так что теперь тот десять раз подумает, прежде чем поднять меч на крестоносцев. Сидит виконт в своей крепости, да только не в башенном покое, а в темнице, и, боюсь, выйдет на белый свет не скоро. Если, конечно, вообще выйдет.
– Священнику не пристало лгать.
– Ну, так солгал не он, а де Контр. А потом, это и не ложь вовсе, а военная хитрость. Хотя, кое в чём ты прав, после этого дéльца благородные господа стали от аббата нос воротить, дескать, запятнал он их честь обманом и пленением сеньора Каркассона. Вот легат и решил созвать совет, чтобы рыцарей улестить, кого деньгами, а кого землями, да не тут-то было! Сейчас расскажу.
– Тебя что, тоже решили наделить землями и позвали на этот совет? – удивился я.
– Забыли! – хмыкнул трубадур. – Всегда звали, а тут забыли, понимаешь, какое дело! Я вижу, не веришь ты мне, думаешь, дескать, совсем заврался старый пьяница Юк. Да и то верно, паршивая у меня слава. Только сейчас рассказываю я чистую правду.
Аббат решил превратить совет в этакое зрелище, чтобы все видели, как у виконтства Безье появится новый законный хозяин. В шатре, понятное дело, всем места бы не хватило, поэтому пологи подняли, те, кто познантнее да побогаче заняли места внутри, рыцари победнее расселись на лавках вокруг шатра, а все прочие стояли за их спинами и глазели. Господа явились разодетыми в драгоценные ткани, сидели, надувшись, и косились друг на друга – у кого каменьев больше, у кого оружие дороже, у кого свита наглее. Как павлины сущеглупые!
Совет начался с богослужения. Ну, это дело обычное. Сиди себе с постной физиономией и слушай, что священник говорит – всё равно ничего непонятно, латынь же! Но тут легат ошибся в первый раз. Закончив мессу, он заговорил с рыцарями, но то ли случайно, то ли нарочно – по-латыни! Может, просто увлёкся, а может, хотел показать благородным господам, что они на самом деле – мужичьё неотёсанное, латынью не владеющее. Рыцари сначала и не поняли, что служба уже закончилась, и начался совет. Сидели, важно головами кивали, некоторые даже с похмелья задремать успели – чуть с лавок не попадали. Но легат спохватился, перешёл на французский, извинился и начал сызнова. Смотрю, до рыцарей кое-что доходить стало, и доброжелательности у них на лицах поубавилось.
А тут ещё их без пира оставили. Рыцари ведь как привыкли? Посидели, послушали, покрасовались друг перед другом, да и за стол. А стола-то и нет! Не приготовили! Ну, а под конец дела, когда смысл аббатовых речей до самых тупых дошёл, смотреть на него стали, как на еретика закоренелого. Ведь ясно было, как божий день, к чему его высокопреосвященство клонит.
Папа в Риме, Рим далеко, а вот тому, кого назначат новым хозяином виконтства, придётся остаться в Каркассоне на зиму – без войска, без припасов, в окружении врагов. Ведь передушат в чужом замке, как крыс! Да и потом, дворянского суда над Тренкавелем не было, никто так и не доказал, что он еретик, а слов легата в таком деле недостаточно. Сегодня заточили в темницу одного, завтра посадят другого, а что будет дальше? Церковный произвол? Аппетит матери нашей церкви все знают преотлично, поэтому рыцари прятали глаза и отмалчивались. Никто не желал становиться хозяином Безье и Каркассона.
Тогда легат начал опрашивать господ по очереди. Первым по знатности был Эд Бургундский, ему аббат и предложил стать виконтом Безье. Однако граф встал, опёрся на крестовину меча, как бы принося клятву на распятии, и холодно заявил, что принял крест не для того, чтобы захватывать чужое имущество. Ему, дескать, хватает и своего. И вообще, если бы он согласился принять Безье, то счёл бы себя и свой род навеки обесчещенным. Следующими были Эрве Неверский и граф де Сен-Поль. Может, они и собирались принять Безье, да только после гордых слов Эда сделать это было невозможно, отказались и они.
Ну и потом, все прекрасно знали, что молодой Раймон-Роже – вассал короля Педро. А с бешеным арагонцем никому связываться не хотелось. Хитрый аббат понял, что после отказа Эда ждать согласия хоть кого-то из рыцарей бессмысленно, и пошёл в обход. Он предложил, чтобы будущего хозяина Безье и Каркассона указали два епископа и четверо шевалье, которых тут же и выбрали. По наущению аббата, они единогласно указали на Симона де Монфора, и тот согласился. Вернее, не так. Сначала отказался и он, потому что был опытным воином и понимал, что осенью и зимой ему предстоит выдержать в Лангедоке настоящую осаду. Поэтому он потребовал от аббата клятвы, что в случае необходимости ему окажут любую помощь, и согласился, только получив её. Только вот беда, наш легат на клятвы лёгок необычайно.
Монфор – прямой вассал короля Франции, у него внушительный фьеф между Парижем и Дрё, простирающийся от замка Шеврёз до поймы Сены. Конечно, по сравнению с герцогом Бургундским или графом Неверским он – мелкая сошка, но и не беднота вроде де Контра. Род его знатный, хоть и утерявший часть земель, богатств и влияние при дворе. Теперь вот Монфор решил принять титул графа и стать сеньором Лангедока, но для этого Безье и Каркассона мало – нужно завоевать страну и сломить сопротивление графа Тулузского и короля Педро. Легат дал ему на это папское благословение, да только одного благословения мало, войну им не выиграешь. Вот поэтому-то я и решил до весны перебраться в Тулузу, а там видно будет. Ну как, едешь со мной или дашь дёру?
– Конечно, еду! Мой путь изначально лежал в Тулузу, ты же знаешь.
– Тогда собирайся. Постараюсь предупредить тебя заранее, но, сам понимаешь, легат может покинуть лагерь в любое время.
Пыль, пыль, кругом пыль. От пыли нет спасения. Рыцарская конница, идущая во главе отряда, вздымает густые клубы, которые накрывают отряд удушливым облаком. Ветра нет, на блёклом небе ни облачка, злое солнце выжигает землю. Трава давно сгорела и взлетает из-под ног серым прахом. Листва на деревьях опала, и от голых ветвей нет тени. Жарко и ночью, когда раскалённое светило закатывается за край мира. Земля, подобно печи, отдаёт тепло, и от духоты можно лишиться рассудка. Люди спят голыми, забыв всякий стыд, караульную службу никто не несёт, двое или трое копейщиков, замыкающих наш отряд, уже умерли от жары. Их даже не стали хоронить – один из сопровождающих легата монахов наскоро прочитал погребальную молитву, тела забросали камнями и ветками, и отряд тронулся дальше. На всех это произвело тяжёлое впечатление. Невозмутимым остался только легат. Мне кажется, он вообще не замечает жару – сидит в своём паланкине, который тащат два мула, и о чём-то размышляет. Впрочем, может, он молится или спит – занавеси всегда задёрнуты. Отряд идёт очень медленно, но Арно Амори, кажется, никуда не торопится. Я ни разу не слышал, чтобы