естны в Зимнем дворце, могут стать добычей германской агентуры.
— Вы кого-то подозреваете в этом?
— Наша контрразведка может пресечь утечку секретной информации из Ставки и фронтовых штабов. В столице ей такую работу проводить намного сложнее.
— Вы имеете в виду планы Ставки?
— Не только их. Но и информацию о состоянии армии и о её снабжении, пополнении резервами.
— Так всё же что мне ответить императрице?
— Думается, что государыню надо успокоить в её тревогах. К нашему счастью, ваше величество, Распутин не входит в число начальствующего состава императорской армии.
— Почему к счастью, Михаил Васильевич? Ведь старец Григорий обладает несомненным даром предвидения бед. Больших и малых. В этом я и Александра Фёдоровна убеждались уже не раз. Помните тот случай в Зимнем дворце, когда рухнула одна из люстр.
— Да, тот случай относится к числу нашумевших. Но Распутин, ваше величество, человек сугубо не военный. Его сновидения могут расходиться с планами Ставки и германского Генштаба. Это наше счастье.
— Ведь старец Григорий сегодня весь в заботах о наших победах.
— Пусть он заботится о них вдалеке от фронта и Могилёва. В противном случае, я в том убеждён, в вопросах ведения войны у нас будет больше неразберихи.
— Государыня Александра Фёдоровна знает о вашем нерасположении к старцу Григорию.
— Мне об этом известно, ваше величество. Но я, как начальник штаба вашей Ставки, должен заниматься не разгадыванием снов, а более прозаическими делами. Войной и только войной, пока я пользуюсь вашим личным доверием.
— Михаил Васильевич. В моём доверии к вам можете не сомневаться.
— Благодарю, ваше величество...
Алексеев не питал доверия ни к императрице Александре Фёдоровне, интересы которой в делах военных давно перешагнули рамки разумного, ни к её дворцовому окружению. Не вызывала доверия и личность Григория Распутана, невесть откуда появившегося в Зимнем дворце и стремительно «воцарившегося» на той дворцовой половине, где проживала императорская семья.
Поразительное влияние безграмотного и распутного старца Григория на дела в государстве беспокоило не только русский генералитет, но и «здравые» круги придворной аристократии. Последние в конечном счёте и решили судьбу Распутина, сделавшего в российской истории головокружительную придворную карьеру. Против бывшего сибирского мужика-конокрада составился заговор и в декабре 1916 года его убили. Примечательно, что в рядах заговорщиков состояли и великие князья.
Во главе заговора стояли - князь Ф. Ф. Юсупов, граф Сумароков-Эльстон, двоюродный брат императора великий князь Дмитрий Павлович и член Государственной думы В. М. Пуришкевич, богатый бессарабский помещик, действительный тайный советник, то есть имевший чин, равный в Табели о рангах чину генерала.
Пуришкевич взял на себя историческую миссию разоблачения «тёмных сил», которые окружали царскую семью. Известна его двухчасовая речь в Государственной думе:
— Достаточно всего лишь рекомендации Распутина для того, чтобы самый ничтожный гражданин поднялся к вершинам государства...
В том своём выступлении бессарабский помещик громогласно обратился к министрам:
— Вели вы действительно уважаете закон, если слава России, её могущество, неразрывно связанные с именем царствующего монарха, дороги вам, тогда вы должны подняться во весь рост и сказать своё слово...
— Вы должны отправиться в Ставку и броситься к ногам царя. Имейте мужество сказать ему, что растёт гнев народа. Нам угрожает революция...
— Тёмный человек не будет больше управлять Россией...
— Нам нужно спасать царство...
Пуришкевич был в Думе выразителем крайне правых взглядов. Блестящий оратор, он свято верил в незыблемость абсолютного самодержавия. Он часто ездил в Ставку, лично занимался безвозмездной помощью раненым и увечным воинам, «курировал» санитарные поезда, циркулировавшие между фронтом и Петроградом с его военными госпиталями. Но даже Пуришкевич не осознавал опасности, которую несла для сражающейся Русской армии распутинщина. Алексеев эту опасность в деятельности отца Григория видел.
Для Михаила Васильевича показателем роли императрицы Александры Фёдоровны и Распутина в «руководстве» войной стал Брусиловский прорыв. Этот успех дался для России ценой крови нескольких сот тысяч человек. Но на то она и война, чтобы за победу расплачиваться прежде всего людскими жизнями.
Императрица и «Друг» семьи Романовых довольно странно отнеслись к успеху наступления Юго-Западного фронта. Так, Александра Фёдоровна писала мужу:
«Он находит (Распутин. – А.Ш.), что... не следует так упорно наступать, поскольку потери слишком велики...
Наш Друг надеется, что мы не станем подниматься на Карпаты и пытаться их взять, так как, повторяет Он, потери снова будут слишком велики...».
Разумеется, начальник штаба Ставки не читал писем императрицы. Но то, что он ощущал «монаршью длань» государыни, бесспорно. Николай II отвечал на одно из писем венценосной супруги так:
«Я сказал Алексееву, что нужно остановить эти безнадёжные атаки... на Карпаты».
Из Зимнего дворца на это пришёл радостный ответ:
«По поводу твоих последних приказов Брусилову наш Друг сказал следующее:
— Я испытываю удовлетворение от последних распоряжений папы. Всё будет хорошо».
«Папой» бывший сибирский конокрад, а ныне всемогущий придворный прорицатель называл государя императора Николая II.
Алексеев всё же настоял на продолжении успешно развивающегося наступления брусиловского фронта. Причём настоял при всей своей человеческой мягкости.
Полковник Романов, в свою очередь не сумевший «убедить» собственного начальника штаба, с некоторой горечью писал в Петроград императрице:
«Алексеев просит разрешения продолжать наступление... и я согласился...».
Александра Фёдоровна ответила:
«Наш Друг очень раздражён тем, что Брусилов не выполняет твоего приказа об остановке наступления, хотя ты был подвигнут свыше дать этот приказ, и Господь благословил твоё решение. Наш Друг опять указывает на бесполезные потери».
Верховному главнокомандующему пришлось оправдываться «за Брусиловский прорыв» перед императрицей и, естественно, перед Распутиным:
«Я только что получил твою телеграмму, в которой ты говоришь о том, что наш Друг очень расстроен тем, что мои планы не осуществились...
Создана дополнительная армия, которая удвоит наши силы в наступлении...
Новая армия позволяет надеяться на успех. Вот почему я дал генералу Алексееву своё согласие...
Моё решение, с военной точки зрения, совершенно правильное и сегодня верное...
Эти детали не должны совершенно касаться тебя. Я прошу об этом, дорогая, передай Распутину только одно:
— Папа приказал предпринять значительные шаги...».
На такое письмо из Ставки Александра Фёдоровна ответила отчаянным посланием:
«Я умоляю, дай опять Брусилову приказ остановить бесполезную бойню...
Зачем повторять безумие немцев под Верденом? Твои прежние планы, такие мудрые, были одобрены нашим Другом.
Вернись к ним...
Наши генералы теперь уже не считаются с потерями живых людей и не останавливаются перед ужасным кровопролитием. Это грешно».
Верховный главнокомандующий сдался:
«Моя дорогая.
Генерал Брусилов, получив мои инструкции, немедленно отдал приказ остановить наступление».
Приказ о прекращении наступления Юго-Западного фронта в 1916 году вызвал немало разнотолков. Особенно если учитывать, что русские войска уже прорвались в карпатские леса. Так, генерал Гурко, участвовавший в наступательных операциях, в своих послевоенных мемуарах замечал:
«Войска были измотаны, и это имело свои последствия... Но нет никакого сомнения в том, что остановка наступления была обусловлена приказами Ставки».
Здесь генерал не договаривает. Под приказами Ставки подразумевались, естественно, только приказы императора Николая II.
Брусилов в своих мемуарах тоже не мог «обойти» во многом спорный приказ Верховного.
«Внезапная необоснованная остановка наступления допустима только во время манёвров. В настоящий момент мы не имеем права на необдуманные действия. Противник несёт такие же потери, как и мы...
Но другого пути разбить и уничтожить врага не существует. Потери, а они могут быть значительными, при этом неизбежны».
Во всех этих «трениях» генерал Алексеев в силу занимаемой им должности становился волнорезом, о который в большинстве известных истории случаев разбивались «накаты» на Ставку волеизъявлений императрицы Александры Фёдоровны...
Письмо Николая II, в котором вскользь говорилось о том, что наступления под Ригой пока не ожидается и потому не надо беспокоиться, мало «вразумили» императрицу. В скором времени Александра Фёдоровна прибыла в Могилёвскую Ставку.
Перед этим государь получил от супруги письмо, переполненное назидательными чувствами:
«Я абсолютно уверена в том, что для твоего царствования и для России наступают великие и прекрасные времена…»
«Мы должны оставить нашему сыну сильную страну. Ради него мы не имеем права быть слабыми, если не хотим, чтобы его царствование было бы ещё более трудным, Чтобы ему не пришлось исправлять наши ошибки и восполнять то, что ты можешь пропустить. Ты сам так страдал за ошибки твоих предшественников, и только Бог знает, как много мучений ты испытал.
Пусть правление Алексея не будет таким тяжёлым. У него сильная воля и независимый склад ума. Не разрешай обстоятельствам, выходить из-под твоего контроля. Постоянно держи всё в своих руках... все должны, чувствовать твою твёрдую руку. Многие годы люди повторяют мне одно и то же: «Русские любят кнут», - это их природа. Чередование нежной любви и железной руки, направляющей и карающей...