Генералы стали проводить наращивание боевой силы Белой армии, стараясь закончить это дело как можно скорее. Прежде всего, они настаивали на том, чтобы Добровольческая армия оказалась «вне» политических течений. Алексеев не раз повторял:
— Отношение к Добровольческой армии ухудшается в связи с увлечениями некоторых офицеров политикой, назойливой бравадой, монархическими идеями…
Решал вопрос с чиноположением. В частях сплошь и рядом наблюдалось такое, например, необычное явление: офицеры в капитанском чине служили рядовыми, а их ротой командовал пусть и боевой, но поручик. Алексеев предложил не менять начальников, а записать в положении о добровольчестве следующее:
— Добровольцы прикрепляются к армии морально, а не юридически...
Генералы торопились со скорейшим выступлением во Второй Кубанский поход. Они понимали, что долгое бездействие действует на самую дисциплинированную и боеспособную армию разлагающе. Оказавшись в тылу, не у дел, войска, ещё вчера творившие на поле брани чудеса, теряют свою силу.
Об этом хорошо сказано белоэмигрантом донским атаманом Красновым в его мемуарах «Всевеликое войско Донское».
«...Обе столицы Донского войска - Ростов и Новочеркасск - стали тылом добровольческой армии. Это уж такой непреложный закон всякой армии, как бы строго дисциплинированна она ни была, что совершенно механически совершается отбор её представителей. Всё прекрасное, храброе, героическое, всё военное и благородное уходит на фронт. Там совершаются подвиги, красотою которых умилённо любуется мир, там действуют чудо-богатыри Марковы, Дроздовские, Неженцевы, там - красота, благородство и героизм.
Но чем дальше отходишь от боевых линий к тылу, тем резче меняется картина. Всё трусливое, уклоняющееся от боя, всё жаждущее не подвига смертного и славы, но наживы и наружного блеска, все спекулянты собираются в тылу. Здесь люди, не видевшие раньше и сторублёвого билета, ворочают миллионами рублей, и у них кружится голова от этих денег, здесь продают «добычу», здесь постоянно вращаются герои с громадной популярностью в тылу и совершенно не известные на фронте. Фронт оборван, бос и наг, фронт голоден, - здесь сидят люди в ловко сшитых черкесках, в цветных башлыках, во френчах и галифе, здесь пьют вино, хвастают своими подвигами, звенят золотом и говорят, говорят. Там, в передовых окопах, про политику не говорят, о будущем не думают, смерть сторожит эти думы, — здесь политиканствуют и создают такую окраску и физиономию, которой армия на деле не имеет...
В Добровольческую армию вместе с идейными юношами шли и шкурники, и эти шкурники прочно оседали в тылу и теперь наводнили Ростов и Новочеркасск...».
Алексеев вновь ищет средства для финансирования Добровольческой армии. Её требовалось прокормить, обмундировать и обуть. Михаил Васильевич пишет письмо Милюкову:
«...Если армия не добудет срочно 10 миллионов рублей, то есть почти двухмесячное её содержание, то её придётся распустить».
Алексеев демонстрирует просто чудеса в добывании средств. После долгих мытарств, от союзной Франции были получены эти 10 миллионов рублей. Деньги передал подпольный «Национальный центр».
По-прежнему сложными оставались отношения добровольцев с Донской армией, которая продолжала «состоять на довольствии у германского командования». Её командующий генерал-майор С. В. Денисов публично назвал Добровольческую армию «странствующими музыкантами».
Когда его слова передали Деникину, тот, не сдержавшись, сказал в присутствии подчинённых:
— Войско Донское - это проститутка, продающая себе тому, кто ей заплатит».
Денисов не остался в долгу:
— Если Войско Донское — проститутка, то Добровольческая армия - кот, живущий у неё».
Однако такая словесная дуэль между начальствующими чинами не мешала сотрудничеству. Атаман Краснов помогал Добровольческой армии многим, прежде всего тем, что донскому казачеству давали немцы. Оружие, приходившие от германцев с Украины, через Новочеркасск на грузовых автомобилях степью, отправлялось на железнодорожную станцию Кагальницкую. Немецкое командование знало об этом, но закрывало глаза.
Известно, что за первые полтора месяца немцы передали Донской армии из своих «российских» трофеев 11 651 трёхлинейную винтовку, 46 орудий, 88 пулемётов (в основном системы «Максим»), 109104 артиллерийских снаряда и 11 594 721 ружейный патрон. Это было в основном имущество русского Юго-Западного фронта. Многое было передано Доном Добровольческой армии.
Алексеев не знал покоя, «обеспечивая» боеспособность белых войск в политическом, финансовом, административном, внешнеполитическом и иных отношениях. Деникин же весь ушёл в дела, связанные с реорганизацией армии. Теперь она перед 2-м Кубанским походом состояла из трёх пехотных дивизий, одной конной и кубанской конной бригады. Поход «прикрывался» четырьмя бронепоездами: «Офицер», «Единая Россия», «Генерал Корнилов» и «Вперёд, за Россию».
Деникин писал с теплотой и признательностью:
«Щепетильность в этом отношении генерала Алексеева была удивительна - даже во внешних проявлениях. Помню, в мае в Егорлицкой, куда мы приехали оба беседовать с войсками, состоялся смотр гарнизону. Несмотря на все мои просьбы, он не согласился принять парад, предоставив это мне и утверждая, что «власть и авторитет командующего не должны ничем умаляться». Я чувствовал себя не раз очень смущённым перед строем войск, когда старый и всеми уважаемый вождь ехал за мной. Кажется, только один раз, после взятия Екатеринодара, я убедил его принять парад дивизии Покровского, сказав, что я уже смотрел её.
В то же время на всех заседаниях, конференциях, совещаниях по вопросам государственным, на всех общественных торжествах первое место бесспорно и неотъемлемо принадлежало Михаилу Васильевичу.
— В начале июня, перед выступлением моим в поход (2-й Кубанский. - А. Ш.) генерал Алексеев переехал из Мечетинской в Новочеркасск и попал сразу в водоворот политической жизни Юга. Его присутствие требовалось там в интересах армии. Работая с утра до вечера, он вёл сношения с союзниками, с политическими партиями и финансовыми кругами, налаживал, насколько мог, отношения с Доном и своим авторитетом и влиянием стремился привлечь отовсюду внимание и помощь к горячо любимой им маленькой армии».
Добровольческая армия выступила в свой 2-й Кубанский поход без «зачинателя» Белого дела. Он остался в столице Дона с целью организации управления освобождаемого от большевистской власти российского Юга. При генерале Алексееве создаётся военно-политический отдел, во главе которого был поставлен полковник Генерального штаба Лисовой.
Военно-политический отдел стал рабочим органом при верховном руководителе Добровольческой армии. Он состоял из 13 человек, в том числе семи офицеров. Алексеев имел собственные разведотделение и контрразведотделение, комендантскую часть, конвой и автомобильную команду.
Из Новочеркасска Михаил Васильевич налаживал сбор добровольцев в теперь уже деникинскую армию. Формированием пополнений занимались только те лица, которые имели собственноручные письменные полномочия Алексеева. Его всё чаще на страницах печати стали называть верховным руководителем Добровольческой армии.
Политическая деятельность Алексеева нажила ему немало врагов из числа бежавших от советской власти думских политиканов и общественных деятелей правого толка. Деникин вспоминал в своих мемуарах:
«…На Дону были попытки организации государственной власти и возглавления добровольческого движения, встретившие отпор со стороны генерала Алексеева: Родзянко вместе с проживавшими в Ростове и Новочеркасске общественными деятелями усиленно проводил идею созыва Верховного совета из членов всех четырёх дум. Присылал гонцов и в мою ставку. Писал мне о необходимости «во что бы то ни стало осуществить (эту) идею», так как «в этом одном спасение России».
Но при этом, к моему удивлению, ставил «непременным условием, чтобы М. В. Алексеев был абсолютно устранён из игры». Я отметил, что общее политическое руководство армией находится в руках М. В., к которому и следует обратиться по этому вопросу непосредственно...
Алексеева я не посвятил в нашу переписку - и без того между ним и Родзянко существовали враждебные отношения».
Верховному руководителю Добровольческой армии начиная с лета 1918 года пришлось столкнуться с неприязненным отношением к нему монархического союза «Наша Родина». Союз стал действовать в Киеве, имея руководителем герцога Лейхтенбергского, боевого офицера Черноморского флота, отличившегося в Первой мировой войне при овладении Кавказской армией турецкого портового города Трапезунда.
Монархисты считали бывшего начальника штаба Ставки Верховного главнокомандующего «губителем» российской императорской династии. И пытались наставить Михаила Васильевича на «путь истинный».
«Рыцарь монархии и династии Романовых» граф Ф. А. Келлер, генерал от кавалерии, в конце Мировой войны командовавший 3-м конным корпусом (10-я кавалерийская, 1-я Донская казачья и 1-я Терская казачья дивизии) и предложивший императору Николаю II силой подавить «революционный бунт» в Петрограде, списался с Алексеевым. Келлер, будучи человеком прямым и чуждым всяких политических интриг, писал в Новочеркасск:
«Верю, что Вам, Михаил Васильевич, тяжело признаться в своём заблуждении; но для пользы и спасения родины и для того, чтобы не дать немцам разрознить последнее, что у нас ещё осталось, Вы обязаны на это пойти, покаяться откровенно и открыто в своей ошибке (которую я лично всё же предписываю любви Вашей к России и отчаянию в возможности победоносно окончить войну) и объявить всенародно, что Вы идёте за законного царя».
Ответы Алексеева графу Келлеру не сохранились, и в белоэмигрантской литературе о них не говорится. Но известно, что Михаил Васильевич так отзывался о нём:
— Этот генерал заслуживает всяческого доверия добровольцев. Уже одно то, что он имеет Георгиевские кресты 3-й и 4-й степеней, говорит положительно.