Комната была просторной, с высоким потолком. Мощные стволы деревьев, поддерживающие здание, были вмонтированы в оштукатуренные стены, которые когда-то были выкрашены в кремовый цвет, но теперь потёрты и выцвели. Обстановка была как в доме для отдыхающих: простая, немного грубоватая, скудная.
Кэрри направлялась прямо к другой двери, выкрашенной в выцветший жёлтый цвет, примерно в десяти метрах впереди. Я последовал за ней, когда она сняла очки и уронила их себе на шею. Слева от нас стояли четыре кресла, сколоченные из брёвен, покрытые грязными подушками с несочетающимися цветочными узорами. Стулья были равномерно расставлены вокруг круглого журнального столика, сделанного из куска тёмного дерева диаметром больше метра. Над журнальным столиком и стульями стояли два отдельно стоящих электрических вентилятора в стиле 50-х годов с защитными кожухами.
Хром знавал лучшие времена, и было жаль, что на сетке не было ленточки, которая придавала бы им тот аутентичный вид.
В стене слева были ещё две двери, тоже выкрашенные в жёлтый цвет и вставленные в облупившиеся коричневые рамы. Самая дальняя была приоткрыта и вела в то, что, как я предположил, было их спальней. На большом изголовье кровати из натурального дерева висела одна часть некогда белой москитной сетки, другая была свисаю с потолка. Кровать была не заправлена, и я увидел фиолетовые простыни. Мужская и женская одежда была брошена на стул. На стене справа от кровати висел деревянный приклад винтовки. Я решил, что, живя здесь, буду держать её поближе.
Дальше, в углу, находилась кухня с небольшим столом и стульями. На крючках на стене висело множество кружек с разными узорами.
Справа от меня вся стена, вплоть до двери, к которой мы направлялись, была покрыта книжными полками. Единственным разрывом было ещё одно окно, тоже затянутое защитной сеткой, которое, похоже, было единственным источником естественного света.
Я почувствовал запах каши. Из большой кастрюли, стоявшей на одном из кухонных шкафов рядом с плитой, поднимался пар. Рядом лежала большая связка бананов и миска с апельсинами.
Кэрри исчезла за дверью, и я последовал за ней в большую пристройку с гофрированным железом. Стены были обшиты фанерой, а пол – шершавым бетоном. С высокого потолка на стальных прутьях свисали два старых и очень грязных вентилятора времён британского правления, оба стационарные.
В комнате было намного жарче, чем в той, которую мы только что покинули, но светлее, поскольку высоко на стенах висели большие листы прозрачного гофрированного пластика, служившие окнами.
Пристройка, может, и была дешёвой и нетехнологичной, но то, что в ней размещалось, было далеко не дешевым. Вдоль всей стены передо мной и далее, за прямым углом, по левой стороне тянулся один сплошной стол, составленный из столов на козлах.
На нём, лицом ко мне, стояли два компьютера с веб-камерами, закреплёнными на мониторах. Перед каждым стояло брезентовое кресло директора с зелёными спинками, изрядно продавленными от долгого использования. На экране компьютера справа транслировалось изображение шлюза Мирафлорес. Должно быть, это была веб-камера, подключенная к сети, поскольку экран как раз обновлялся, чтобы показать грузовое судно, выходящее из одного из шлюзов. Судя по яркому отражению в лужах на траве, мы были не единственным местом в Панаме, где светило солнце.
Компьютер слева был выключен, а над камерой висели наушники с микрофоном. Оба компьютера были окружены бумагами и прочим офисным хламом, как и под ними, повсюду тянулись провода и лежали упаковки канцелярских принадлежностей. Стол у стены слева, лицом ко мне, стоял третий компьютер, также с веб-камерой и висящими наушниками, и был окружён учебниками. Это, должно быть, и есть Земля Люса.
Кэрри тут же повернула направо через единственную другую дверь, и я последовал за ней. Мы вошли в помещение, похожее на интендантскую лавку: гораздо меньше двух других помещений и гораздо жарче. Пахло, как в местном гастрономе. Ряды серых угловых стеллажей тянулись вдоль стен слева и справа от меня, превращая середину в коридор. По обе стороны от нас громоздились всевозможные вещи: коробки с консервами, фонари, фонари, пачки батареек. На поддонах на полу лежали мешки с рисом, овсянкой и сухим молоком размером с угольные мешки.
На самом деле, запасов хватило бы на год жизни. В коридоре лежали американская армейская раскладушка и одеяло, тёмно-зелёный армейский лёгкий инвентарь, всё ещё в тонкой прозрачной пластиковой упаковке. Это для вас.
Она кивнула в сторону гофрированной железной двери, стоявшей перед нами, и быстро закрыла за нами дверь в компьютерный зал, погрузив это помещение в почти полную темноту.
«Это выведет вас на улицу. Оттуда будет лучше видно. Я принесу аптечку».
Я прошел мимо нее, бросил куртку на койку, затем обернулся и увидел, как она взбирается по полкам.
«Могу ли я увидеть изображение, пожалуйста?»
Она не смотрела на меня сверху вниз.
"Конечно."
Я вышел на улицу. Солнце отбрасывало тень на эту сторону здания, что было к лучшему, потому что голова у меня сильно раскалывалась, и яркий свет никак не помогал. Сверчки всё ещё стрекотали, занимаясь своими делами; они тоже не очень-то помогают от головной боли.
Передо мной, в двухстах метрах, высились ряды белых кадок с торчащей сверху зеленью, и солнечный свет отражался от луж вокруг, пока генератор ритмично пыхтел. Аарон стоял вдалеке, там, где канистры соединялись с рельсами, со шлангом в руках, промывая заднюю часть фургона. Стая крупных чёрно-белых птиц поднялась с опушки деревьев за кабинами и со свистом пронеслась над самой крышей.
Я сполз на бетонный фундамент, выступавший вдоль стены, прислонившись спиной к одной из зелёных бочек с водой, и на секунду закрыл глаза, пытаясь облегчить боль. Боль не проходила, поэтому я раскрыл дырку в джинсах, чтобы осмотреть рану. Толстовка всё ещё была мокрой и грязной в складках и узлах, даже после того, как я её вымыл в дренажной канаве. Кровотечение она остановила довольно хорошо, хотя я не был уверен в заражении.
Мне сделали прививку от столбняка, но, вероятно, только Аарон знал, какие странные и удивительные микробы скрываются в джунглях Панамы.
Я осмотрел сгусток между тканью и плотью: они изо всех сил пытались слиться воедино, и распухший синяк вокруг раны казался каким-то онемевшим. Я знал по опыту, что такая травма станет серьёзной трагедией, если застрянешь в джунглях надолго, и за несколько дней превратится в гнойный холмик, но здесь, по крайней мере, я мог с этим справиться.
Кэрри появилась из кладовки со старомодным коричнево-красным чемоданом в клетку и листом бумаги формата А4. Она поставила всё это на бетон и подняла крышку, обнаружив нечто, похожее на довольно приличную аптечку. Она подошла ближе, чтобы рассмотреть толстовку, обмотанную вокруг моей ноги, и я впервые увидел её глаза. Они были большими и очень зелёными. Её мокрые волосы выбились из-за ушей, и я стоял достаточно близко, чтобы учуять запах яблочного шампуня.
Она не подняла на меня глаз, продолжая рыться в чемодане. Голос её был чётким и отчётливым.
«Так для чего же вы здесь?»
Она начала вытаскивать что-то оттуда; я не был уверен, собирается ли она сама перевязать рану или просто покажет мне, что есть под рукой.
Она продолжила, не поднимая на меня глаз.
«Мне ничего не сказали, кроме того, что вы приедете и мы должны помочь».
К этому времени на бетоне уже лежали рулоны бинтов в хрустящем целлофане, упаковки таблеток и наполовину использованные пузырьки с лекарствами, и она продолжала рыться.
Чарли нужно кое-что сделать. Я здесь, чтобы напомнить ему об этом.
Она не подняла глаз и никак не отреагировала на мой ответ. Я смотрел на её руки, пока она склонялась над чемоданом и раскладывала разноцветные тюбики с кремом. Это были рабочие руки, а не руки женщины, которая обедает. Кое-где виднелись небольшие шрамы, но ногти не были покрыты грязью, как у Аарона. Они были короткими и функциональными, без малейшего намёка на лак, но всё равно выглядели ухоженными.
«Разве ты не знаешь, о чём ты здесь, чтобы напомнить ему? Разве тебе не говорят об этом, когда тебя отправляют, или как там это называется?»
Я пожал плечами.
«Я подумал, может быть, вы знаете».
«Нет, я ничего не знаю», — в её голосе слышалась грусть.
Снова повисла пауза. Я совершенно не знал, что ещё сказать, поэтому указал на разбросанные по бетону обломки.
«Мне нужно привести себя в порядок, прежде чем перевязывать рану. Боюсь, у меня нет другой одежды».
Она медленно встала и посмотрела на повозку.
«Можно использовать что-нибудь из работ Аарона.
Душ сзади. Она указала назад. Я принесу полотенце.
Не доходя до двери, она полуобернулась ко мне: «У нас здесь правило двух минут.
Первая минута — замачивание, затем выключаем шланг и намыливаемся. Вторая минута — ополаскивание. У нас много дождей, но, похоже, нам сложно их собрать. — Она вцепилась в ручку.
«А, и если вдруг возникнет соблазн, не пейте из душа. Пейте только из шлангов с маркировкой D — это единственная очищенная вода». Она с улыбкой исчезла.
«В противном случае это будет для вас лишним напоминанием о том, почему его нужно лечить».
Я взглянул на распечатку спутникового снимка. Зернистое изображение занимало всю страницу и было увеличено до точного масштаба, показывая вид сверху на дом, более-менее прямоугольную линию леса и окружающую его грядку брокколи. Я попытался приступить к работе, но не смог, даже осознавая, насколько это для меня важно. Я просто не мог заставить себя работать.
Вместо этого мой взгляд упал на одну из тёмно-коричневых баночек с таблетками. На этикетке было написано: «Дигидрокодеин – отличное обезболивающее, особенно в сочетании с аспирином, который значительно усиливает его действие». Я вытряхнул одну таблетку и проглотил её всухую, пока искал в коробке аспирин. В конце концов, вытащив одну из фольги, я засунул её себе в шею.