Энид посмотрела на чаши для вина и бутылку с широким горлом.
— Он мне оставил хоть немного?
— Боюсь, не слишком. Возможно, что-то осталось, и есть вода, чтобы смешать с вином.
Энид покачала головой.
— Мне это не слишком нужно.
Она села на стул, который только что освободил ее супруг, отправившись на свидание с неизвестной девушкой, ожидавшей его. При мягком свете она казалась призраком, сидящим возле него, запахом, воспоминаниями о других ночах — и других мирных поцелуях, когда после своего ухода она оставляла совсем не мирное настроение. Его сдержанность, а не ее или даже Брина, так как эти двое установили собственные правила за время этого долгого брака и Сейниону много лет назад дали это понять. Его сдержанность. Женщина, которая очень дорога ему.
— Ты устал, — сказала она после того, как несколько мгновений рассматривала его. — Он получает от тебя лучшее, так как приходит первым, а потом появляюсь я — всегда с надеждой — и нахожу…
— Человека, недостойного тебя?
— Человека, не поддающегося моим угасающим чарам. Я старею, Сейнион. Мне кажется, моя дочь сегодня ночью влюбилась.
Он вздохнул.
— Я отвечу последовательно: нет, и нет, и… возможно.
— Дай мне разобраться. — Он видел, что она удивлена. — Ты наконец поддаешься мне, я еще не старая, на твой взгляд, Рианнон, возможно, влюблена?
Что-то такое было в Энид, что всегда вызывало у него желание улыбнуться.
— Нет, увы, и да, действительно, и, возможно, она влюблена, но молодые всегда влюблены.
— А те из нас, кто не молод? Сейнион, поцелуй меня, пожалуйста. Прошло уже больше года.
Он и правда секунду поколебался, по тем же старым причинам, но затем встал и подошел к сидящей женщине и поцеловал ее прямо в губы. И когда она подняла голову, он, несмотря на непритворную усталость, почувствовал биение своего сердца и быстрый прилив желания. Он отступил назад. Увидел озорное выражение ее лица за секунду до того, как она протянула руку и прикоснулась к его мужскому естеству под одеждой.
Он ахнул, услышал ее смех, и она убрала руку.
— Всего лишь проверяю, Сейнион. Не бойся меня. Что бы ты ни говорил по доброте, наступит ночь, когда я уже не смогу взволновать тебя. В одно из таких посещений…
— В эту ночь я умру, — сказал он, и он говорил серьезно.
Она перестала смеяться и сделала знак солнечного диска, отводя беду.
Или попыталась это сделать. Они услышали во дворе крик. Быстро обернувшись, Сейнион увидел в окне огненную дугу брошенной горящей головни.
Потом он увидел всадников во дворе фермы, и раздались крики.
Алун думал о том, что уже видел таким брата, пусть и не совсем таким. Дей был беспокойным, раздражительным и испуганным. Гриффит, занимавший левую сторону недостаточно широкой кровати, совершил ошибку, пожаловавшись, что Дей бродит в темноте, и получил в ответ сокрушительный поток брани.
— Это несправедливо, — заметил Алун.
Дей резко обернулся к нему, и Алун, лежа на середине кровати (он вытащил короткую соломинку), посмотрел на напряженную, застывшую фигуру брата в темноте.
— Ложись в постель, поспи немного. Она будет здесь и утром.
— О чем это ты говоришь? — осведомился Дей.
Гриффит опрометчиво фыркнул от смеха. Дей шагнул к нему. Алун даже подумал, что брат сейчас ударит их кузена. Этот гнев — вот чем этот раз отличался от прошлых, когда Дей увлекался девушкой. Гнев и страх.
— Неважно, — быстро произнес Алун. — Послушай, если не можешь спать, то в зале наверняка играют в кости. Только не бери с собой все деньги и не пей слишком много.
— Почему ты мне указываешь, что я должен делать?
— Чтобы мы могли немного отдохнуть, — мягко ответил Алун. — Ступай с богом. Выиграй что-нибудь.
Дей поколебался, напряженный силуэт в другом конце комнаты. Затем, бросив еще одно проклятие, он рывком распахнул дверь и вышел.
— Подожди, — тихо сказал Алун Гриффиту. Они ждали, лежа рядом на кровати.
Дверь снова распахнулась.
Дей вернулся в комнату, прошел к своему мешку, схватил кошелек и снова вышел.
— Теперь, — сказал Алун, — можешь назвать его идиотом.
— Он идиот, — произнес Гриффит с чувством и повернулся на бок.
Алан повернулся на другой бок, с твердым намерением уснуть. Но ему это не удалось. Стук в дверь и женский голос из коридора послышались всего через несколько секунд.
По выражению лица Хельды и по быстрым взглядам, которые она бросала на Рианнон, было очевидно, что она встревожена. Их юная кузина бросилась на постель, как только они вчетвером вернулись из зала в ее комнату. Она лежала там, все еще в зеленом платье с поясом, освещенная расточительно большим количеством свечей. Теперь, когда Мередд навсегда переехала к дочерям Джада, Рианнон потребовала соседнюю комнату для других трех женщин. Она выглядела, сказать по правде, действительно больной: ее лихорадило, глаза ярко блестели.
Не обменявшись ни словом, три женщины решили ее развеселить и поэтому не возразили в ответ на ее тут же высказанное требование зажечь огни, как и на следующее пожелание.
Рания обладала самым чистым голосом, в церкви и в пиршественном зале, а Эйрин — самой хорошей памятью. Они вместе вышли в другую комнату, пошептались, а потом вернулись через соединяющую комнаты дверь. Эйрин улыбалась, Рания прикусила губу, как делала всегда перед тем, как петь.
— У меня не слишком хорошо получится, — сказала она. — Мы ведь всего один раз ее слышали.
— Знаю, — ответила Рианнон непривычно мягко, ее голос противоречил ее взгляду. — Но попытайся.
У них не было здесь арфы. Рания пела без аккомпанемента. Правда, пела она хорошо, женский голос в тихой (слишком ярко освещенной) комнате поздней ночью придавал песне другое звучание по сравнению с той же песней, исполненной в зале на закате солнца, когда ее пел для них младший сын Оуина ап Глинна:
Залы Арберта нынешней ночью темны,
В небесах ни одной мы не видим луны,
Я спою вам и после умолкну.
Ночь — неведомый знак,
Ночь — с мечом тайный враг,
Звери бродят и в поле, и в чаще.
Светят звезды над волком, и над совой,
И над прочей всякою тварью живой.
Только спят в безопасности люди
Залы Арберта нынешней ночью темны,
В небесах ни одной мы не видим луны,
Я спою вам и после умолкну
Звезда — долгожданной надежды полна,
Ночью сон пробуждает желанья от сна,
Ночь — ловушка для тайных желаний.
Звезды видят счастливых влюбленных в ночи,
Эхо вздохов во тьме до рассвета звучит,
Ведь не все этой ночью уснули.
Вот загадка таинственных темных часов,
Что с людьми пребывала с начала веков,
И поэтому можем сказать мы:
Это необходимо, как ночи уход,
Это необходимо, как ночь, что грядет,
В этом богом клянусь всемогущим.
Залы Арберта нынешней ночью темны,
В небесах ни одной мы не видим луны,
Я вам спел и теперь умолкаю
Рания застенчиво опустила глаза, закончив петь. Сияющая Эйрин захлопала в ладоши. Хельда, самая старшая из трех, сидела молча, с отрешенным выражением лица. Рианнон через секунду сказала:
— Богом клянусь всемогущим.
Было неясно, повторяет ли она слова песни, или говорит от души… или правда и то и другое. Они смотрели на нее.
— Что со мной происходит? — спросила Рианнон тоненьким голоском.
Две другие девушки повернулись к Хельде, которая уже была замужем и овдовела. Она мягко ответила:
— Тебе нужен мужчина, и это желание тебя сжигает. Это пройдет, дорогая. Правда, это проходит.
— Ты так думаешь? — спросила Рианнон.
И никто из них не мог сравнить этот голос с тем, который обычно отдавал распоряжения им всем — им троим, ее сестрам, всем молодым женщинам в доме и родственникам, — как ее отец отдавал приказы своим воинам.
Это могло быть забавным, это должно было быть забавным, но перемена слишком глубоко ранила, и девушка казалась совсем больной.
— Я принесу тебе вина. — Эйрин встала. Рианнон покачала головой. Ее зеленая шапочка соскользнула.
— Мне не нужно вина.
— Нет, нужно, — возразила Хельда. — Иди, Эйрин.
— Нет, — снова сказала девушка на кровати. — Это не то, что мне нужно.
— Ты не можешь получить то, что тебе нужно, — с насмешкой в голосе сказала Хельда, подходя к кровати. — Эйрин, у меня есть лучшая идея. Иди на кухню, и пускай они приготовят отвар, тот, который мы пьем, когда не можем уснуть. Мы все его выпьем. — Она улыбнулась трем другим женщинам, на десять лет моложе ее. — Слишком много мужчин ночует сегодня в доме.
— Уже слишком поздно? Мы не могли бы позвать его сюда?
— Кого? Певца? — Хельда вздернула брови. Рианнон кивнула, умоляюще глядя на нее. Это было поразительно. Она умоляла, а не приказывала.
Хельда обдумала это. Ей самой ничуть не хотелось спать.
— Не одного, — наконец ответила она. — Вместе с его братом и другим кадирцем.
— Но мне не нужны двое других, — возразила Рианнон, на мгновение становясь самой собой.
— Ты не можешь получить то, что тебе нужно, — снова повторила Хельда.
Рания взяла свечу и пошла за отваром; Эйрин, как более смелую, отправили за тремя мужчинами. Рианнон села на кровати, приложила тыльную сторону ладоней к щекам, потом встала, подошла к окну и открыла его — вопреки всем разумным советам, — чтобы ветерок охладил ее хотя бы чуть-чуть.
— Я нормально выгляжу? — спросила она.
— Это не имеет значения, — ответила Хельда возмутительно спокойно.
— У меня кружится голова.
— Я знаю.
— Я никогда так себя не чувствовала.
— Знаю, — сказала Хельда. — Это пройдет.
— Они скоро придут?
Алун поспешно оделся и пошел искать Дея в пиршественный зал, оставив Гриффита в коридоре вместе с девушкой и свечой. Оба они ничуть не возражали. Они могли бы пойти в женские комнаты за углом и подождать там, но они, казалось, не собирались этого делать.