Томас даже затряс головой, стараясь изгнать из памяти Грету и медальон. Ничего, подождут до завтра. Завтра толстяк адвокат Греты наверняка будет задавать ему много вопросов о той поездке в Лондон.
Он перевел взгляд на столик-бюро мамы. Никаких потайных ящиков тут не было. Только письма и документы, аккуратно заполнявшие отделения для бумаг, некоторые были стянуты резинками. Сверху лежало незаконченное письмо в Лондонский садовый центр с просьбой прислать черенок розы с каким-то экстравагантным латинским названием. Письмо было датировано 31 мая 1999 года. День смерти мамы.
Раскладывая бумаги на полу, Томас не отдавал себе отчета, что именно ищет, и вот вскоре стал напоминать одинокий островок в целом море бумаг. И все же наконец нашел. В нижнем ящике на самом дне лежала небольшая черная шкатулка из драгоценных камней, обернутая в сложенное в несколько раз письмо. Еще даже не открыв шкатулки, Томас уже догадался, что в ней находится, и все равно совершенство темно-синего камня потрясло его. В ладони сиял и переливался таинственным сумеречным блеском драгоценный сапфир, отвести от него взгляд было просто невозможно.
Почему мама не убрала камень в сейф, где держала все остальные драгоценности? Возможно, ответ он найдет в письме. Письмо было сложено в четыре раза, Томас осторожно развернул листок. Некогда белоснежная веленевая писчая бумага пожелтела от времени, и Томаса на секунду охватил суеверный страх: что, если чернила вдруг исчезнут под воздействием солнечного света или само письмо рассыплется в прах прямо у него в руках?.. Но этого не случилось.
То действительно было письмо, и в левом верхнем углу красовался заголовок: «дом четырех ветров». И дата — 28 ноября 1946 года. А внизу подпись: «Папа», и Томас вскоре понял, что написал его прадедушка, сэр Стивен Сэквилль, чей портрет висел внизу, в гостиной. Сэр Стивен прожил долгую жизнь, и портрет этот был написан в честь его восьмидесятилетия. Стало быть, ему было пятьдесят восемь, когда он написал это письмо дочери, а той исполнился двадцать один год.
«Дорогая Сара,
Ты просила меня побольше рассказать о сапфире Султана, именно так называется драгоценный камень, который я подарил тебе на совершеннолетие. Он привезен из Индии, там он принадлежал набобу одной из диких северо-восточных провинций у границы с Афганистаном. О султане, некогда владевшем этим камнем, мне ничего не известно, не знаю, при каких обстоятельствах завладел этой драгоценностью набоб. Однако известно, что сапфир этот славился на всю северную Индию благодаря своим размерам и совершенству формы, а потому я с нетерпением ждал, когда случаю будет угодно свести меня с его владельцем. Темное мерцание этого камня — самое изумительное, на мой взгляд, его качество. Никогда прежде не видел я ничего подобного, а ты же знаешь, твой отец всегда неплохо разбирался в драгоценных камнях».
Томас поднял глаза от письма и взглянул на портрет бабушки, такой молодой и красивой, с сияющим сапфиром на пальце, подарком отца. Очевидно, нося кольцо с этим камнем, леди Энн чувствовала особую близость к матери, но камень, который Томас теперь держал в руке, казался ему чуждым и опасным. Драгоценность передавалась в семье Сэквилль из поколения в поколение, но не приносила счастья ни одному из обладателей.
Томас вернулся к письму.
«Меня отправили к северо-восточной границе, там были найдены неопровержимые свидетельства того, что местный набоб готовит заговор против британских властей. Действовать надо было решительно и быстро, другого выхода просто не было, и вот я с небольшим отрядом направился ко дворцу набоба, так он называл этот безобразного вида укрепленный дом. Набоб был смертельно ранен во время короткой перестрелки, и я, войдя во дворец, застал его уже при смерти. Там же и нашел этот знаменитый сапфир. Однако, как вскоре выяснилось, жизнь в старом мошеннике еще теплилась, он оказался куда живучей, чем я предполагал. И прокрался за мной в комнату. В руках у него был старинный кинжал с орнаментом, но, к счастью для меня, метнуть далеко и точно он его уже не смог. Это последнее усилие ослабило его, и вскоре он умер. Но до этого все же успел увидеть в руках у меня драгоценный сапфир. И последними его словами были проклятия. Он проклял меня и весь мой род, всех потомков, но тогда я не придал этому значения. Возможно, кто-то скажет, что я не должен был забирать этот камень, но я всегда думал, что имел на это право, поскольку рисковал жизнью и справедливо наказал коварного предателя.
Я искал оправдания и в тех четырех нелегких годах, что провел на службе своему королю и родной стране, сражаясь в окопах во Фландрии, но то было уже после возвращения из Индии. И еще я ничуть не сомневаюсь, что на твоем прелестном пальчике, дорогая, сапфир Султана смотрится куда как лучше, чем выглядел бы в Британском музее под запыленным стеклом.
А потому ты не должна испытывать ни малейших угрызений совести и сомнений, что сапфир по праву принадлежит мне и что я имел полное право и удовольствие презентовать его тебе на день рождения. А романтическая история этого камня, надеюсь, заставит тебя ценить подарок еще больше.
В Лондоне я зашел к «Картье» и попросил вставить сапфир в золотое кольцо, и я надеюсь, ты согласишься со мной, что работа была исполнена безукоризненно. Внутри выгравирована наша фамилия, и я от души надеюсь, что кольцо останется в семье Сэквилль и будет переходить по наследству из поколения в поколение».
Томас перечитал письмо еще два раза, и с каждым разом его все более возмущал этот самооправдательный тон автора. Описанные в нем события, вопреки утверждениям прадеда, вовсе не казались ему романтической историей. Нет, скорее то была довольно неуклюжая попытка старого вояки как-то оправдать этот свой поступок тридцатилетней давности. Очевидно, что совесть продолжала мучить сэра Стивена до конца его жизни. Очевидно также, что он сам проговорился в начале письма, обронив фразу, что знал о сапфире еще до того, как встретился с его владельцем. А может, предательство со стороны набоба было лишь предлогом для его убийства и похищения драгоценного камня? Если да, то попытка как-то замаскировать похищенное, вставить камень в золотую оправу, по сути своей ничего не меняла.
Томас приблизился к одному из высоких окон, откуда открывался вид на море, и поднес камень к свету. Да, так и есть, на внутренней стороне кольца летящими наклонными буквами было выгравировано «СЭКВИЛЛЬ», что, впрочем, вовсе не означало, что сапфир является законной собственностью семьи Томаса. Убийство и грабеж еще никогда не давали на это права, что бы там ни думал и ни писал старый сэр Стивен.
Томас чувствовал: есть какая-то связь между убийством набоба, случившимся около ста лет тому назад на другом конце света, и трагической смертью мамы в доме «Четырех ветров». И еще ему казалось, что далеко не случайно он обнаружил это кольцо и письмо. Словно мама специально оставила их в столе, хотела, чтоб он их нашел. Теперь он понял: темно-синий сапфир был своего рода испытанием. И он должен решить, что с ним делать.
Томас пытался представить сцену, описанную прадедом в письме. И ему почему-то казалось, что набоб был красивым молодым человеком в алом расшитом золотой тесьмой кафтане и широченных белых шароварах. Возможно, потому, что именно так выглядел и так был одет султан Багдада на картинке в книге «Тысяча и одна ночь», которую мама подарила ему на шестнадцатилетие. У набоба была темная, почти оливковая кожа, волосы скрыты под складками высокого тюрбана. И еще во дворце у него жила желтая канарейка, она пела, сидя в позолоченной клетке, когда набоб вкушал разные восточные яства. А блюда подавали девушки, красавицы с длинными черными волосами и пышными грудями. А перед дворцом находился фонтан, украшенный каменными дельфинами, и пенящиеся серебристые струи воды падали на мраморные плиты двора набоба.
И тут в эту сцену ленивого восточного благоденствия, так живо возникшую в воображении Томаса, ворвался другой образ. То был мужчина, изображенный на портрете в гостиной, но только совсем молодой, и во взгляде его читалась жестокость.
Никаким рыцарем сэр Стивен тогда не был. Он был просто Стивеном Сэквиллем, прибывшим три года тому назад из Англии в Индию с целью сколотить состояние и парой черных револьверов в карманах брюк, которые могли обеспечить достижение этой цели. Особое пристрастие Стивен Сэквилль испытывал к драгоценностям. Он жадно слушал бесконечные байки и легенды о поисках редких камней, путешествиях и счастливых находках, но вскоре круг его интересов сузился и сконцентрировался на сапфире Султана, этом удивительном темно-синем драгоценном камне, в котором, казалось, сосредоточились все тайны и загадки континента. И сэр Стивен не успокоился, пока не раздобыл этот камень.
Томас понятия не имел, откуда вдруг ему стало все это известно, но был уверен, что дело обстояло именно так в тот день, почти сто лет тому назад, на другом конце света. Его прадед не имел никакого права поступать так с набобом. И ни о какой защите британских интересов там речь не шла. Это оправдание он придумал уже после того, как завладел сапфиром, а набоб к тому времени был мертв и не мог опровергнуть эту ложь.
Томас представил себе сцену убийства. День наверняка выдался страшно жаркий, и набоб возлежал на диване после трапезы, а двое темнокожих слуг обмахивали его опахалами из пальмовых листьев. Правда, теперь Томас не знал, пела ли тогда желтая канарейка, да и черноволосых служанок тоже не видел. Он не знал, спал ли набоб или просто лежал с закрытыми глазами и медитировал. Но он видел, как, заслышав стук лошадиных копыт во дворе, а также выстрелы и крики, молодой человек поспешно поднялся с дивана. Томас видел, как бежит через анфиладу дворцовых комнат набоб в серебристых парчовых туфлях с загнутыми носами, бежит и вдруг лицом к лицу сталкивается со своим убийцей. В последнюю секунду он успел заглянуть в холодные голубые глаза Стивена Сэквилля из дома «Четырех ветров», что в графстве Суффолк, который прибыл в Индию по заданию своего короля, чтобы убивать и грабить. Вот прогремели два выстрела, и англичанин перешагнул через свою жертву, точь-в-точь как перешагнули через тело матери Томаса ее убийцы, когда она лежала на площадке и истекала кровью. И кровь эта впитывалась в ковер.