Фина остановилась.
— Дело не в них. Зачем ты взял это письмо?
Телль тронул ее руку. Ему хотелось, чтобы они пошли вместе, но Фина не шелохнулась. Тогда он тоже остановился, спрятав ладонь в карман.
— Сейчас не брать уже было нельзя. К тому же, там ведь сроки написаны. Мы хоть их узнаем.
Выслушав мужа, Фина продолжила путь. Телль шагал следом за ней. Так они дошли до угла, где дальше Фине нужно было прямо через перекресток, а Теллю — налево. Он остановился в ожидании своего сигнала светофора. На то, что сейчас жена скажет ему, как обычно на этом месте, "до вечера", Телль не надеялся. Действительно — Фина не повернула головы. Телль с грустью смотрел, как она переходит проезжую часть.
Но даже с таким настроением Фины ее присутствие рядом делало Телля сильнее. Теперь же он остался один с этим письмом. Письмо росло, оно уже было больше кармана, в котором лежало. Скоро оно станет больше самого Телля, заполнив все вокруг.
***
Чтобы забыть о письме, да и об остальном, всю дорогу до проходной Телль пел. Он пел про себя, даже не шевеля губами. Мелодии и слова наполняли его голову, не оставляя места ничему другому. Голова гудела от песен, голоса здоровавшихся с ним рабочих доносились словно издалека, а сам Телль отвечал им, как будто откуда-то со стороны.
Зайдя в туалет, он открыл кран умывальника, набрал в ладони воды и опустил в них лицо. Голова начала остывать, Телль почувствовал привычный металлический запах. Оставив этот запах на полотенце, Телль стал переодеваться. Снимая пиджак, он зацепил конверт во внутреннем кармане.
Письмо вернулось. Оно снова стало расти. Телль, беспомощно оглядевшись и не найдя поддержки, подумал о Фине. Вдруг до него дошло, что жена сейчас тоже переживает из-за письма. Теллю в эти минуты даже легче: он может открыть его, прочесть — и все станет ясно. Тревога уйдет, он будет знать, сколько у них времени, как надо действовать. А Фина узнает это только вечером, до которого еще — Телль посмотрел на свисающий над выходом из цеха циферблат — целый рабочий день. Девять часов ей не находить себе места, думая о письме, о сыне, о том, что предстоит сделать!
Телль решил: только с Финой он откроет конверт.
— Нам осталось всего девять часов, родная. Мы встретимся и все узнаем, — тихо сказал он.
Весь день Телль разговаривал с женой, успокаивал ее, просил подождать, считал каждый час до конца смены. В перерыв он пошел к начцеха, пока тот был в столовой, взял на столе телефонный аппарат и стал набирать номер, который Фина ему когда-то вышила на платке на всякий случай. После первых цифр в трубке все время шли гудки, но Телль упрямо крутил диск, смахивая рукавом стекающие на брови капли пота. Он несколько раз проверял номер на платке, смотрел — в порядке ли сам телефон. Все было правильно, все работало, однако номер почему-то никак не набирался.
— Ага! Кому звонишь, Тридцатый?
От голоса сзади Телль вздрогнул. Он оглянулся — в двери стоял, уперев руки в бока, довольный мастер.
— На работу жене? — чуть улыбаясь, мастер пристально смотрел на Телля. — Отсюда ты только по заводу можешь позвонить.
Телль поднялся со стола начцеха, положил трубку и направился из кабинета, сопровождаемый взглядом мастера.
— А я смотрю, тебя нет нигде. Пошел искать, — слышал Телль за спиной всю дорогу. — Тут старые телефоны. В главном корпусе в приемной — новый, и в сбыте. Там кнопки на них. Когда разрешат телефоны дома, я с кнопками поставлю. Мне нравится — удобно.
Вернувшись на свое место, Телль бросил взгляд на циферблат над выходом. Оставалось еще четыре часа.
— Меньше половины, — удовлетворенно произнес Телль.
Чем ближе был конец смены, тем чаще он смотрел на часы.
— Скоро, уже совсем скоро, родная.
Последний час тянулся бесконечно. Телль чувствовал, что устал от ожидания, но сигнал о конце смены должен придать ему сил.
— Помнишь, как мы первый раз договорились встретиться? Пошел дождь, ты подумала, что я не приду. Зонта у тебя не было, и ты сидела на работе. А я пришел. Я тогда ждал часа три или четыре. И ты пришла. Сегодня тебе пришлось ждать больше…
— Что ты там шепчешь? — раздался над самым ухом голос мастера.
Телль повернулся к нему. За головой мастера были видны часы. Оставались минуты, и если б не мастер, Телль мог бы уже пойти в раздевалку.
— Ты весь день — мне уж все сказали — смотришь на часы и разговариваешь. С часами что ль?
— Да. С телефоном ведь не получилось.
Мастер усмехнулся.
Когда он подходил к двери своей комнаты, Тридцатый пронесся мимо него к раздевалке. Но сигнала об окончании работы мастер не слышал. Он посмотрел на часы — до завершения смены были еще две минуты. Мастер хмыкнул, подумав, что ни слова не скажет, если сейчас Тридцатый нарвется на начцеха и получит хорошую взбучку.
***
Фина ждала Телля с работы у подъезда. Он заметил жену сразу, как только вывернул на свою улицу. Стоя так, чтобы Ханнес не мог видеть ее из окна, Фина смотрела на приближавшегося мужа.
— Давно тут? — спросил Телль.
Наконец-то он рядом с Финой, и она ждала его.
— Я не знаю… Кажется, нет, — чуть пожала плечами Фина.
Радость мужа, о причинах которой ей размышлять было некогда, показалась Фине неуместной.
— Ты письмо читал? — спросила она, внимательно глядя на Телля. — Я весь день думала об этом письме. Ты не открывал его?
— Нет. Без тебя не стал, — Телль почувствовал, как тревога жены передается ему.
— Хорошо, — удовлетворенно кивнула Фина. — Давай, когда Ханнес уснет, все посмотрим и решим.
— Он, наверно, нас уже заждался, — Телль поднял голову на окно сына. — Пошли?
Телль открыл дверь. Когда Фина вошла в подъезд, он взял ее за руку. Так они поднялись на этаж. Пропустив Фину в квартиру, Телль ждал на лестничной площадке, пока она разуется. Громоздкие грубые туфли снимались тяжело. Фина одной рукой оперлась о стену, чтобы другой высвободить заклеенные пластырем натертые ноги.
На включенный в прихожей свет из своей комнаты вышел Ханнес.
— Мама! — удивленно воскликнул он. — А я ждал, что папа первым придет.
— Я здесь, сынок! — Телль шагнул в прихожую, махнув Ханнесу рукой.
На столе в кухне стояли три чашки с чаем. Ханнес осторожно взял одну из них.
— Уже остыли. Я увидел, как папа идет домой и пошел ставить чайник. Было еще светло.
Фина вопросительно взглянула на мужа.
— Я смотрел на окна и не заметил тебя, — оправдывался Телль.
— Я не был вот прям у самого окна. Я был, — Ханнес вытянул руку, — еще дальше, чем, если так.
Переодевшись в домашнее, Фина прошла к сыну на кухню.
— Спасибо за чай, родной! Я очень хотела пить! — проведя рукой по голове сына, она взяла чашку.
Ханнес сел на табурет у стола.
— Я думал, мы будем вместе чай пить, — чуть двигая свою чашку, произнес он.
— Будем! Давай только чайник нагреем и сделаем еще! — бодро предложила Фина.
Взгляд ее зацепил висевший за открытой дверью кухни фартук. Сама Фина фартука не надевала со времен детского дома. Она очень удивилась, когда сын принес его из школы, купив там на благотворительной ярмарке, где собирали деньги на помощь голодающим детям какой-то африканской страны. Фартук сшили на уроках труда старшие ученицы. Увидев его, Ханнес решил сделать маме подарок. В школе учили, что еду на кухне надо готовить всегда в фартуке, а его у мамы никогда не было.
Поставив на плиту макароны, Фина вытащила из-под стола табурет и села рядом с сыном.
— Ты хотел ужин приготовить нам? — улыбнулась она, показав на фартук.
— Да. Я открыл ящик, где стоят крупы, но так и не решил, что лучше, — пожал плечами сын.
— Почему?
— Ты говоришь, что манная каша лучше, папа любит — которая в банке под номером три, а я хотел макароны, — Ханнес выглядел озадаченным.
— Ну и сварил бы макароны, — подхватила Фина.
— А если бы вы не стали? — осторожно спросил сын.
— Мы же с работы только пришли. Еще как бы стали! — воскликнула Фина.
Воспрянув духом, Ханнес выпрямился. Фина положила ладонь на руку сына.
— Все, что бы ты ни делал, о чем бы ни думал и что бы ни говорил, мне очень важно. И папе тоже.
— А что папа все не идет к нам? — вспомнил вдруг сын.
Взглянув на него, Фина встала и быстро вышла из кухни. В родительской было темно. Фина включила свет. Дверь стукнулась о ноги сидевшего на полу у стены Телля и поплыла обратно.
— Ты чего сидишь здесь, еще и в темноте? — не поняла Фина.
— Думаю, — пожал печами Телль.
— А письмо где?
Телль кивнул на кровать, где лежал запечатанный конверт. Фина спрятала его под подушку.
— Потом. Договорились же.
Подойдя к мужу, она протянула ему руки, чтобы помочь подняться.
— Макароны убежали, — вошел Ханнес. — Я их выключил и накрыл крышкой.
— Отлично! — похвалила его Фина. — Тогда доставай колбасный сыр.
Когда все сели за стол, она положила ладони по обе стороны тарелки и торжественно посмотрела на сына.
— Если бы не Ханнес, мы бы остались без ужина. Спасибо тебе, родной!
— Пожалуйста!
Довольный Ханнес наклонился к своей порции. Поев первым, Телль сидел теперь, наблюдая за сыном.
— Папа? — остановив вилку у рта, спросил Ханнес.
— Не отвлекай его, — строго сказала мужу Фина. — Поел — иди в комнату.
— Я лучше сделаю чай и помою посуду.
Телль встал из-за стола, зажег конфорку под чайником, а потом повернулся к раковине и открыл кран.
— Чашки ополосни, — Фина поставила ему со стола три чашки от чая, который к их приходу делал Ханнес.
— Вот ты зря меня подняла со стола, когда Ханнес ел, — сказал негромко Телль, ополаскивая вымытую кастрюлю. — Все дни без него, кроме воскресенья. Хочется смотреть, как сын ест, спит, читает, как он думает, радуется.
Убрав кастрюлю, Телль быстро вымыл чашки и протянул их жене.
— На тот момент самым важным было то, что Ханнес ест, — осторожно, чтобы сын не видел, ответила Фина. — Мешать, глазея на него, не надо.