— А ты не спросил у них, почему сын нашего почтальона четыре раза попадался на воровстве? — с негодованием начала Фина. — Почему его посадили только после того, как он избил женщину и отнял у нее сумку с едой? И почему ему дали только два года?
Телль, не ожидавший такого от жены, отпрянул и уперся спиной в стену.
— Так он все нормативы сдал, у него значок есть.
— Этот значок разрешает красть и нападать на людей? Ты спросил, почему этого разбойника упрятали только на два года, а мы должны потерять сына?
— Да ну, прекрати.
— Ты спросил?
— Нет, — тяжело признался Телль.
Конечно, Фина понимала, что спрашивать бесполезно.
— Не будешь есть, поставь тогда в холодильник, — показав на макароны, она поднялась из-за стола и пошла в родительскую.
Телль потушил свет на кухне. Отодвинув штору, он прислонился лбом к стеклу. Уличные фонари давно погасли, было видно только бегущие по небу холодные облака.
Умывшись, Телль отправился к жене. Фина лежала на кровати спиной к нему, накрыв голову подушкой. Телль знал, что она не спит, но заговорить с ней не решился. Все и так было слишком плохо, а от одних разговоров лучше не станет.
То, что Ханнеса спасти не удастся, оказалось понятно, когда Теллю пришел вызов из инспекции. Он спрятал его от Фины, но повторный вызов почтальон вручил уже ей, да еще в присутствии коменданта дома. Телль корил себя за то, что не предупредил жену, попросив ее никому не открывать дверь.
— Как же так? — держа в руках вызов, подняла Фина на мужа потерянные глаза.
Телль не мог представить, как можно жить без Ханнеса. Кроме него, у них с Финой детей нет, и больше не будет. Им уже столько лет, что, захоти они пожениться сейчас, их брак просто не зарегистрировали бы.
Дети
Первый малыш у Фины с Теллем родился мертвым. Случилось это через год после их свадьбы. От горя Фина слегла, и Телль ухаживал за ней, бросив учебу по вечерам.
Спустя несколько лет у них появился Боб. Врачи сразу предупредили Фину: у ребенка больное сердце, лечить его нечем, и предложили забрать Боба.
Телль помнил побелевшее лицо Фины, которая ничего не смогла сказать в ответ, а только помотала головой. С той минуты она не отпускала от себя малыша, пока не вернулась из роддома с ним домой. А к Теллю за эти дни несколько раз приходили из инспекции с бумагой об отказе, которую просили подписать. Если приходили домой, Телль просто не открывал дверь. На работе было сложнее — Телль выслушивал в кабинете у мастера и уговоры, и угрозы, но неизменно говорил "нет".
Боб прожил несколько месяцев. Может быть, он прожил бы чуть дольше, но Фина боялась ходить с ним по докторам. После того, как в роддоме ей посоветовали бросить сыночка, она решила, что больше никогда не обратится ко врачам.
Фина и Телль знали, что Боб умрет. Об этом они никогда друг с другом не разговаривали, хотя все время ждали, что кто-то первым заведет такой разговор. И оба, каждый сам для себя, решили — пусть у Боба в его маленькой жизни будет только самое лучшее. Ему купили лучшую коляску, одевали в лучшую одежду, дарили лучшие игрушки. Фина старалась быть с малышом все время, а Телль бегом бежал к ним с работы. Он с женой ловили каждый вдох, каждый звук сына, и так часто, как в те дни, они больше не улыбались, не радовались никогда. Выросший без матери, Телль не мог подумать, что можно так любить человека, что этот маленький, беспомощный, теплый малыш может стать таким родным.
Боб умер во сне. Тихо, не мучаясь. Телль вернулся с работы, открыл дверь, и из квартиры на него обрушилась тишина. Он вошел в комнату, где неподвижно сидела у детской кроватки Фина. Телль опустился рядом с женой. Личико сына было таким, словно он спал дальше.
***
Фине все-таки пришлось принять помощь врачей. Так появился на свет их третий сын. Она начала рожать дома, и у нее открылось кровотечение. Телль побежал вызывать "скорую", машина задержалась в пробке, но, все же, Фину с ребенком успели спасти. У малыша не работали ножки с крошечными скрюченными пальчиками, он не переворачивался, не отзывался на протягиваемые погремушки. От назначенного в детской поликлинике массажа толку было мало, сын только кричал от боли.
Мальчика назвали Марком. Понимая, что здесь его малышу не помогут, Телль выяснил, куда отвозили детей с такими заболеваниями. Были несколько стран, где с ними специально занимались. Потом эти дети могли сами ходить, учиться в школе, а, став взрослыми, — работать. Телль написал в инспекцию Нацдетства, чтобы ему разрешили отдать сына в семью в одной из тех стран, и попросил подобрать такую семью. Прежде, чем обращение Телля рассмотрели, Нацпарламент принял закон, запрещающий отдавать детей на воспитание за рубежом, запрещающий получать там медицинскую помощь. Как утверждало Нацвещание, в тех странах приемные родители издеваются над нашими детьми, бьют их, держат на привязи, а в клиниках над ними проводят медицинские опыты.
— Тогда можно нам туда переехать с сыном? — получив вызов на прием, спросил Телль инспектора.
Тот поправил очки, чтобы лучше рассмотреть Телля. С такими вопросами в инспекцию еще не обращались.
— Ну, мы-то Марку не причиним никакого вреда, — объяснял Телль. — Никаких опытов не допустим.
Инспектор смотрел на него и ничего не отвечал.
— Мы защитим его. Мы же родители…
— Хорошо, — неожиданно для себя, произнес инспектор. — Надо написать заявление. Его рассмотрят и дадут ответ.
В ответе, который пришел через два месяца, был отказ. Изучавшая просьбу Телля комиссия свое решение объяснила тем, что заявитель хочет сбежать из страны, прикрываясь больным ребенком.
Комиссия предложила Теллю и Фине отказаться от малыша, отдав его, как было написано, "на участие в развитии медицины". Когда Телля вызвали дать ответ на это предложение в инспекцию, Фина отправилась с ним. Дальше дежурного на входе ее не пустили, сказав, что вызывали одного Телля, и пропуск только на него. Но Фина добилась того, что инспектор сам позвонил дежурному, велев пропустить ее вместо мужа. Дежурный не понимал, как это сделать. Пришедшие к нему мужчина с женщиной, хоть и значились супругами, носили разные фамилии.
— А нельзя зачеркнуть мою фамилию, а над ней или рядом вписать фамилию жены? — придумал Телль.
Дежурный ответил, что на это требуется разрешение его начальника. Того в своем кабинете было, дежурный же пост покидать не мог.
Наконец, проблему с пропуском решили. Забрав его, Фина поднялась в кабинет инспектора и бросила ему к столу бланк заявления об отказе от ребенка.
— Никогда, никогда я не отдам вам своего сына! — яростно произнесла она.
После этого Фину с Теллем поставили на учет как неблагонадежных граждан, запретив без особого разрешения выезд из города. Каждое утром им обоим приходилось отмечаться по месту жительства, у коменданта дома, а Теллю — еще и на работе.
— От тебя столько проблем, Тридцатый… Как ты их находишь? — говорил ему мастер.
Не дожидаясь очевидного решения комиссии по Марку, Фина за два месяца до срока его объявления исчезла вместе с сыном. Сказав, что жена приболела, Телль исправно отмечался, пока соседи не пожаловались на подозрительную тишину в его квартире коменданту. Тот, в соответствии со служебной инструкцией, обратился в национальную полицию и инспекцию Нацдетства. За Теллем пришли прямо к проходной. Едва он, закончив смену, вышел с фабрики, его повезли в отдел.
Допрашивали Телля до глубокой ночи, но, куда делись жена с ребенком, он действительно не знал. Ничего не добившись ни просьбами, ни угрозами, дежурный опер велел отвести Телля в камеру. Там, на высоких нарах от стены до стены, лежали бездомный, чего-то не поделившие друг с другом трое работяг да поэт с разбитым носом, которого взяли за чтение стихов на улице. Теллю, как вошедшему последним, пришлось разместиться рядом с бездомным. В камере было душно, а, когда бездомный ворочался, — становилось уж совсем тяжко. С другой стороны от Телля грустно сопел поэт.
Отпустили Телля на следующий день, ничего не сказав.
***
Фину с Марком вернули через неделю с небольшим. Их привез к зданию народного суда нацполовский фургон. Жена, держа сына на коленях, сидела за решеткой с какими-то подонками, которые всю дорогу лезли к ней, дразнили Марка. Когда Телль помогал Фине выйти из машины, они принялись оскорблять и плеваться в него. То, что Телль не отвечал, а просто стоял, спокойно глядя на них, подонков разозлило. Некоторые из них стали толкать запертую дверь, пытались дотянуться до него руками.
За попытку бегства суд отправил Фину на принудительные работы. Все заседание она не отрывала глаз от сына, который был у Телля. Когда читали приговор, Фина с сожалением улыбнулась мужу. Только перед ним и Марком она чувствовала свою вину.
Чтобы, пока Фины не будет, сидеть с сыном, Телль попросил на работе отпуск. Поначалу ему отказали, ответив, что еще не подошла очередь. Тогда Телль взял с собой на смену Марка. Поскольку постороннее лицо без надлежащего разрешения не имело права находиться на территории предприятия, на проходную вызвали непосредственного начальника Телля. Мастер решил, что проще подписать отпуск Тридцатому, чем каждый день ходить согласовывать и оформлять пропуск на его ребенка. Он ничего не сказал Теллю, но тот понял: мастер зол на него. Правда, Теллю сейчас было все равно.
Он искал новую бутылочку для Марка. Из нее было удобней кормить сына. Остававшиеся с молочной кухни стеклянные бутылочки Фина забрала с собой, когда увозила Марка, и все они разбились или треснули. А простоявшая несколько лет без дела в кухонном шкафу пластиковая искорежилась после того, как Телль в спешке налил туда только-только вскипевшее молоко. Новую стеклянную бутылочку ему тихо продали в молочной кухне, когда кто-то из родителей за ней не пришел.
Пока Фина была на принудительных работах, инспекция прислала предписание по Марку. Материнский отпуск по уходу за ребенком заканчивался, поэтому инспекция требовала решения — либо семья передает Марка ей, либо действует в соответствии с другим вариантом. Эта формулировка показалась Теллю непонятной. Когда его пригласили в инспекцию, он спросил про нее.