Ей хотелось, чтобы муж ответил: "так уже ужинать пора", или что-то в этом духе. Но Телль был слишком тяжел для шуток.
Из основной части зала донеслись позывные Нацвещания. Телль снова выглянул туда. Сделав громче звук радиоприемника, висевшего почти у потолка, чтобы до него не добрались посетители, официантка спрыгнула со стула. Начался выпуск новостей.
Стук вилок, звон чашек, скрежет ножек стульев, тихий гул голосов за столиками — все утонуло в бодром голосе диктора. Фина разочарованно уронила голову на грудь. Из кафе "За нас!" они с Ханнесом ушли до начала новостей, которые потом всю дорогу до дома звенели из динамиков на уличных столбах.
А сейчас расслабилась на минуту, даже так — на "Минутку", и — принимай теперь то, от чего хочется бежать. Может, расслабилась Фина потому, что пришла сюда с семьей, может — потому, что портрета Нацлидера в кафе не висело… Хотя, кто повесит его портрет в кафе с таким названием? Вот в "За нас!" он точно был.
Фина отшатнулась от своих мыслей. Не хватало еще про портреты думать! Они и так уже с ногами залезли в ее жизнь, нигде от этого Нацвещания не спрятаться. Даже в фойе театров с музеями обязательно работает радио.
Конечно, Ханнес здесь не нужен. Он будет думать о своем и только мешать.
Поставив чашку, Фина посмотрела на сына. Ханнес крутил на столе блюдце с корзиночкой, прикидывая, как лучше подступить к пирожному.
Чтобы не слышать радио, Фина закрыла уши. Телль с сыном с недоумением поглядели на нее.
— Не могу я это слушать, — призналась Фина.
***
Когда они возвращались с прогулки, на этаже их ждал участковый инспектор. Увидев Телля, инспектор взглянул на часы.
— Пятьдесят семь минут уже тут.
Фина остановилась на ступеньках, задержав Ханнеса за руку. Инспектор шагнул к Теллю, протянув ему сложенный лист бумаги.
— Напоминаю вам о решении инспекции, — сказав это, он поглядел вниз на мальчика.
Телль встал так, чтобы инспектор не мог видеть сына.
— Прежде, чем что-то ответить мне, знайте: я при исполнении и действую от имени государства.
— Дайте сыну хотя бы встретить новый год, — попросил Телль. — Все равно праздники, никто не работает.
— У нас план. И закон. Закон, понимаете? Вы все время хотите по-своему.
Шагнув к ступенькам, инспектор стал спускаться. Фина двинулась ему навстречу. Она хотела потянуть за собой Ханнеса, но тот остался стоять. Инспектор медленно прошел мимо него, не отрывая от мальчика глаз.
Ханнес спокойно смотрел на инспектора. Когда чужой человек скрылся из вида, он поднялся к родителям. Телль открыл квартиру. Врученный инспектором документ он тут же порвал на мелкие клочки, смыв в унитазе.
Ни Телль, ни Фина не говорили ни слова. Ханнес чувствовал, что человек с лестницы находится у них дома. И он тут главный, он мешает родителям, мешает ему. Ханнес ни о чем не спрашивал отца с матерью. Открыв форточку в своей комнате, он взял книгу, но читать никак не получалось. Заметив на кухне свет, Ханнес пошел ужинать.
Он сел на табурет между родителями. Придвинув к себе тарелку с картошкой, Ханнес краем глаза видел, как тяжело рука отца поднимает вилку. Ханнес перевел взгляд на мать. Фина словно ждала этого. Сразу воспрянув духом, она подмигнула сыну.
— Прям хоть одеваться и опять идти гулять. Так хорошо было!
— Пошли, — подхватил Ханнес. — Поем только. Ведь такой картошки в кафе нет.
Сын склонился над тарелкой. Разломив у себя вилкой картофелину, Фина поднесла один из кусочков ко рту и нечаянно увидела в нерешительности застывшего над своей порцией Телля.
— Ты тоже ешь давай, — кивнула Фина на тарелку мужу. — Тебе пирожного не будет.
Крепко сжимая вилку, Телль погрузился в пахнущую подсолнечным маслом, еще горячую картошку.
Вечер был спасен.
Воскресник
На воскресник по случаю выполнения страной годового плана со всех экранов и динамиков звал сам Нацлидер.
— Такие мероприятия, на которые люди выходят по своей воле в едином порыве, подчеркивают сплоченность нации, ее решимость противостоять любым испытаниям. Мы должны двигаться вперед, к новым подвигам и победам!
— Каким победам? — не понимал Телль. — Над кем? Кого мы хотим победить?
Фина не слушала его.
— Стареет, — задумчиво произнесла она. — Скорее бы.
— Ты о чем? — повернулся к жене Телль.
Фина знала, что, если скажет негромко, то ее, кроме мужа, никто не услышит.
— Вперед ногами.
До сих пор ей не давал покоя случай в соседнем подъезде. На инженера, но не простого, как Фина, а чуть ли не главного на своем заводе, написал донос сын. Сын хотел жениться и привел жить в квартиру невесту. Инженер был против. Тогда сын сообщил, что отец каждый вечер ругает политику Нацлидера, а также его самого. Невеста сына подписала ту бумагу.
Инженера обвинили в подготовке покушения. Показания против него дали и коллеги с работы, и соседи по дому. Фину с Теллем тоже вызывали. Но знакомы с инженером они не были, видели его раз в месяц, а потому ничего о нем вообще сказать не могли.
Вместо высокого, полноватого, с зачесанными назад черным волосами, Фина на суде увидела другого человека — сломленного, поседевшего, потерянного. На вопросы судьи сидевший в клетке инженер отвечал тихо. Поскольку задние ряды ничего не слышали, судье пришлось успокаивать их недовольный гул. Вину инженер признал.
Просить прощение перед Нацлидером, народом, страной за свое преступление он отказался, обреченно покачав головой.
Сын его с невесткой и сейчас живут в той квартире. Детей у них нет. Соседи, те самые, которые оговаривали инженера, обходят их стороной.
В муже своем Фина была уверена. Но что из разговоров в квартире слышат стены, она знать не могла.
— Пойдешь? — кивнув на телеприемник, где показывали, как в стране готовятся к воскреснику, спросила Фина.
— Надо, — пожал Телль плечами в знак того, что деваться некуда.
— Эти скоты воруют нашу жизнь, — сказала ему Фина.
— Ну, а ведь не пойдешь — они узнают, и будет хуже.
— Они рассчитывают на то, что каждый так думает. Понимаешь?
Воскресным утром Телль, проснувшись, начал бриться. Фина поняла, что, все-таки, он уходит.
— Ну а что делать? — посмотрев в зеркало на отражение жены, сказал Телль. — Они же сюда придут.
От стыда за мужа Фина опустила глаза.
— Значит, ты не пойдешь? — спросил Телль.
— Я хочу это время провести с сыном, — сдержанно ответила Фина.
— Можно его взять с собой, — рассуждал, не отвлекаясь от бриться, Телль. — У нас многие с детьми придут. Если ты Ханнеса с собой возьмешь…
— Нет, — отрезала Фина.
Телль не хотел оставлять жену и сына. Вернее: ему не хотелось, чтобы они оставались дома. Лучше, конечно, если они пойдут к Фине на воскресник. Ну, или комендант им работу найдет. Хотя, зная Фину, Телль верил, что, возникни какая-то ситуация, жена примет верное решение.
— Я постараюсь недолго, — пообещал он.
Закрыв за мужем дверь, Фина встала у окна, чтобы посмотреть, как Телль идет по улице. Она решила дождаться, пока сын проснется, испечь с ним пирожки, а потом идти встречать Телля. Но в планы вмешался комендант. Проверив все квартиры, он стал звонить к Фине.
— Выходите. У меня показывает, что кто-то дома.
Фина не отвечала.
— Выходите. Можете работать на улице, у меня как раз для вас новая метла. Или можете красить стены в подъезде. Или придет нацдружина. Как видите, у вас есть выбор.
Связываться с эндешниками Фина не хотела. Ответив, что ее ждут на работе, она пошла будить сына. Уже проснувшийся Ханнес смотрел в окно на убирающих улицу людей.
— Воскресник? — спросил он мать.
Фина кивнула. Покормив сына, наскоро перехватив бутерброд с чаем, она оделась и выскочила с непонимающим такой спешки Ханнесом на улицу.
Оказалось, комендант ее ждал у подъезда. Увидев Фину, он что-то пометил в своей тетради. Здороваться с комендантом Фина не стала. Она хотела взять сына за руку, но руки Ханнес спрятал в карманах. Он шагал вровень с матерью и, при желании, мог легко оторваться от нее.
Из динамиков на столбах рвалась бодрая музыка, которая гремела на каждой демонстрации, каждом митинге.
— Мам, мы к тебе? — решился спросить Ханнес, когда они с матерью уже были далеко от дома.
Фина заметила, что ноги сами по привычке несут ее на работу.
— Нет, — остановилась она. — Что-то я устала.
Отдышавшись, Фина предложила Ханнесу пойти к отцу. Может, она с сыном увидит, как Телль убирает территорию рядом с фабрикой.
— Мы поможем ему? — с готовностью спросил Ханнес.
— Посмотрим, — неуверенно ответила Фина. Говорить сыну, что она думает об этом воскреснике и тех, кто решил его устроить, забрав выходной день, ей не хотелось.
На улицах было полно эндешников. Фина даже предположить не могла, что их так много. С одинаковыми плакатами с одной и той же ошибкой "Все на воскрестник!" и "Сделаем город чище", они расхаживали группами по три-четыре человека, следя, чтобы никто в этот день не отлынивал от общего дела. Оказавшимся в парках они тут же давали в руки метлы и грабли, стоявшие на остановке пассажиры под их присмотром мыли автобусы с трамваями, перед тем, как в них сесть, а покупателям в магазинах ничего не продавали, пока они не вытрут там пыль или не помоют окна.
Фина на окрики эндешников неизменно отвечала, что опаздывает на воскресник на работе. Только когда впереди показались башни ворот Нацводы, она сбавила шаг. На перекрестке, в ожидании зеленого сигнала светофора, Ханнес быстро завязал болтавшийся на ботинке шнурок.
— Мам, — выпрямившись, начал он. — Почему нацдружинники сами не убирают?
Фина оглянулась. Эндешники стояли неподалеку, но не настолько, чтобы слышать Ханнеса. К тому же, они оживленно обсуждали что-то свое.
— Если они начнут убирать, воскресники станут не нужны.
Смысл сказанного матерью Ханнес не совсем понял. Но времени просить объяснить уже не было: загорелся зеленый свет, и Фина быстро зашагала по переходу. Остановилась она только у ворот фабрики. Уходящий в обе стороны от н