Новый наставник был злой. Он злился, что его не приняли по возрасту в нацдружину, что старшие классы, отучившиеся у него, шутили при встрече с младшими "ну как, разбирали сегодня патриотизм?" Ему не нравилось, что младшие классы шумят и бегают, а старшие перестали слушаться. Его раздражали коллеги, которые не ходили на митинги, не состояли в Нацпартии или игнорировали собрания ее школьного отделения.
После первой недели учебы с новым наставником Фина решила перевести Ханнеса в другой класс. Когда она принесла заявление, оказалось, что таких родителей уже половина класса. В результате не перевели никого.
Конечно, новый наставник узнал, что от него хотят перевести учеников. И теперь каждый из них проводил у доски по половине урока, рассказывая темы, которые проходили с начала учебного года, отвечая на множество дополнительных вопросов. Новый наставник называл это "повторением".
Ханнес был готов, что его вызовут. Он правильно рассказал задание, верно ответил на дополнительные вопросы, но тут наставник встал из-за стола и шагнул к окну. Глядя в окно, он задал Ханнесу еще один вопрос. Ханнес понял это по ожиданию, с которым смотрели на него одноклассники. Он стал думать: о чем еще мог спросить наставник? По теме Ханнес ответил все. Может, его спросили по тому, что проходили ранее? Наставнику надоело ждать, и он повернулся к Ханнесу.
— Ты долго будешь молчать?
Это Ханнес прочел по губам. Он не знал, что ответить. Наставник подошел к нему вплотную. От его взгляда хотелось спрятаться.
— Иди на место, — кивнул наставник.
Ханнес нес на себе его взгляд, пока не сел за парту.
— Ну хорошо, — произнес наставник, не решив, как оценить ответ ученика.
— У тебя же высший балл был в кармане, почему ты молчал? — спросил на перемене Ханнеса сосед по парте.
— Я не слышал, что он спросил, — просто ответил Ханнес.
Одноклассник хотел еще что-то сказать, но вдруг стал испуганно-серьезным и отодвинулся от подоконника. Ханнес обернулся — на него надвигался наставник.
— Ты что, не слышишь меня? Или специально игнорируешь?
И опять Ханнес не знал, куда ему деться от этого взгляда.
— Простите. Я не слышал вас, — сказал он.
Ему на лицо попали брызги слюны. Ханнес зажмурился, а, когда открыл глаза, — рот наставника произносил слово "дисциплину".
С тех пор Ханнес на переменах старался не упускать наставника из виду. Но он ничего не мог поделать, если тот на уроке диктовал, объяснял или спрашивал, глядя в окно. У Ханнеса появились по предмету средние и плохие оценки. Наставнику казалось, что ученик их получает специально.
Однажды, выйдя из школы, он заметил Ханнеса, который уже был за школьными воротами. Наставник пошел за ним. Он звал ученика по номеру, фамилии, но ученик не останавливался и не оборачивался. Даже когда наставник уже почти догнал его, требуя объяснения, он не оглянулся.
Стоя у светофора в ожидании зеленого, Ханнес посмотрел налево — и испугался. Возникшее рядом лицо наставника было краснее красного сигнала.
— Я за тобой что, бегать должен? Почему ты не отзываешься? Я от школы за тобой шел и все время звал тебя. Ты даже не обернулся! — кипел наставник.
Брызги из его рта падали на нос, щеки Ханнеса. Не выдержав, Ханнес вытер лицо.
— Простите, я задумался, — он не чувствовал за собой никакой вины.
Наставник смотрел, как ученик, не отрывая от него глаз, шагнул на проезжую часть. В этот момент зеленый свет пешеходам уже мигал и загорался красный.
На лице наставника мелькнула тревога. Повернувшись туда, куда глядел наставник, Ханнес увидел перед собой грузовик, который из-за него не мог тронуться с места. Быстро вернувшись на тротуар, Ханнес заметил, что из кабины на него ругается, стуча кулаком по лбу, водитель.
Грузовик уехал, а взгляд классного наставника так и застыл на Ханнесе.
***
На следующий день в дневнике Ханнеса появилась запись. Родителей вызывали в школу.
Прийти Фина и Телль смогли только в субботу после короткого рабочего дня. В медкабинете, где была обычно лишь медсестра, градусники да зеленка, сгорбившись на кушетке, ждал родителей встревоженный Ханнес. Возле него стоял врач из поликлиники, а сзади на стуле сидел классный наставник.
— Сынок, оставь нас, — ласково сразу попросила Фина. — Подожди в коридоре, пожалуйста.
Наставник хотел возразить, но Фина тут же дала понять, что иначе разговора не будет.
— Хорошо, — согласился наставник. — Можешь выйти.
Ханнес не мог видеть, что он сказал.
— Тебе разрешили, — пришла на помощь сыну Фина.
Проводив Ханнеса до двери, Телль подмигнул ему.
— Ваш сын не говорил, что произошло? — спросил наставник.
— Нет, — ответила Фина, настороженно косясь на врача.
— Позвольте тогда в вашем присутствии осмотреть его, — сказал тот.
— Для чего это вам нужно? — шагнул вперед Телль.
— Мы уже вчера уже провели осмотр, — встав с кушетки, начал объяснять классный наставник. — Он был как плановый — всего класса. А сейчас просто хотим показать вам — чтобы избежать с вашей стороны к нам претензий.
— Что показать? — осторожно спросила Фина.
— Насколько хорошо слышит ваш сын. В среду — да, в среду — грузовик сигналил ему с двух метров, а он никак не отреагировал. А перед этим я шел за ним от ворот школы и звал все всю дорогу — и тоже безрезультатно, — наставник пытался расхаживать по медкабинету, но не хватало места.
Остановившись у окна, он повернулся к родителям Ханнеса.
— Вашего разрешения на осмотр не требуется.
— Не надо осмотра. Ханнес плохо слышит, — призналась Фина.
— Он вообще не слышит. И не будет слышать, — уверенно заявил врач.
Он направился к двери, но на пути его стоял Телль.
— Вы позволите? — показал на дверь врач.
— Нет, — Телль не сдвинулся с места.
Наставник поглядел в окно.
— Что ж. Сделаем заключение на основе уже имеющихся данных. И укажем отказ родителей от осмотра. Вопрос в том, как давно он не слышит? Сколько лет вы это скрывали?
***
— Я не знал, что так будет. К нам просто в класс пришел врач, подошел к каждому, посмотрел глаза, горло, послушал — и все, — сказал виновато Ханнес, когда родители вышли из медкабинета.
— Ты не сделал ничего плохого, — присев, Телль положил руки на плечи сына.
Фина повела Ханнеса домой, а Телль отправился к директору школы.
— Вы не могли не знать, — по дороге злобно шептал почти на ухо Теллю классный наставник. — Вы обманули школу. Вы обманули всех нас! Вы обманули страну!
Телль совсем не слушал его. Он думал, что ему, наверное, пришлось бы убить этого человека, если бы, кроме него, сейчас никто не знал о Ханнесе.
— Вам туда! — пропустив Телля в кабинет директору, наставник добавил: — Надеюсь, больше вас не увижу здесь.
Телль обернулся. Дверь за ним уже закрылась. Кроме директора, который тонул в огромном кресле по ту сторону длинного стола, на него смотрели Нацлидер, Нацпремьер и глава Нацобра. Даже у начальника цеха не висело столько портретов, как здесь. Телль думал, что ему предложат сесть. Сам он не решился — из-за Ханнеса.
— Ваш сын не может учиться дальше в нашей школе, — объявил директор.
Его руки лежали на столе ладонями вниз. Он как будто опирался на них.
— Почему? — Телль не удивился этим словам, но от директора хотелось услышать не только их.
— Вы сами знаете, — директор не желал разговора и надеялся, что родитель сейчас уйдет.
— Но Ханнесу нужно учиться. Он хочет учиться, и у него получается, — пытался объяснить Телль.
— Мы не имеем права учить таких детей, как ваш сын, — скрестил руки на груди директор.
— Каких "таких"? — приставив к себе стул, Телль сел.
Ему хотелось, чтобы директор произнес слово, о котором думал. Тот молчал.
— Так каких? — не отпускал Телль директора.
— Не таких, как обычные дети, — наконец, нашелся у того ответ.
— А каких?
Поправив пиджак со значком Нацпартии, директор стал уверенней.
— Пожалуйста, со всеми вопросами обратитесь в инспекцию Нацдетства. Как они решат, так мы и сделаем, — качнувшись креслом назад, сказал он.
В инспекции Телля ждали. Несмотря на отсутствие повестки, дежурный на входе ему сразу оформил пропуск.
— Вот вы опять к нам пришли, — встретил Телля из своего кресла все тот же старший инспектор. — Если вы были членом Нацпартии, с вас спросили бы строго.
— Мой сын преступник? — спросил Телль.
— Нет, — уверенно ответил старший инспектор.
— Тогда почему?
— Таков закон, — словно сочувствуя Теллю, произнес инспектор.
За эти годы он поседел, стал по-другому зачесывать волосы.
— Вообще, вы сами виноваты. Вам потери трех детей было мало? Я бы после второго уже задумался. Вас предупреждали. Вам не рекомендовали…
— Ханнес всего лишь не слышит, — не стал дослушивать Телль.
— Ваш сын относится к категории неизлечимых, — серьезно смотрел на него старший инспектор. — Неизлечимых, понимаете?
— Почему вы не подумаете о том, что, может, из таких детей вырастут ученые, которые и создадут лекарства от неизлечимых сегодня болезней? Или там…
— Да бросьте вы, — уверенно прервал инспектор. — Не вырастут. Условий обучать их нет. Средств на лечение и реабилитацию тоже. Мы окружены санкциями, в стране нет денег.
— Ну, парады военные проходят же, — пытался понять Телль. — На вооружение деньги есть.
— У нас должно быть, чем себя защищать, — объяснил очевидную вещь инспектор.
— А аппарат для слуха? — вспомнив, как его искала в аптеках и магазинах Фина, спросил Телль.
— Нашего производства — нет, — немного подумав, ответил инспектор. — А зарубежные ввозить нельзя — санкции ведь, запрещен ввоз всего.
— Эти запреты ввело само наше государство, — не выдержал Телль. — И на лечение наших детей за границей, и на ввоз лекарств оттуда. А лекарств, которые могли спасти моего Боба, у нас как не делали так и не делают.
Инспектор взглянул на него с сожалением.