Женщина не ответила. Поставив малыша на пол, она потянула его за руку домой, но мальчик не двинулся с места.
— Куда их ведут? — громко и настойчиво повторил он.
Дождь только что прекратился, и слова ребенка повисли в мокрой тишине улицы. Женщина силой потянула мальчика с балкона домой, тот заплакал. Тогда она схватила его, быстро запихнув в комнату. Дверь балкона закрылась, на улице вновь стало тихо.
Глядя на удаляющуюся колонну детей, Телль вспомнил, как в классе Ханнеса перестал учиться мальчик, назвавший слова Нацлидера глупостью. Это случилось на уроке патриотического воспитания. Наставник спросил учеников, в чем смысл высказывания Нацлидера "патриотизм — наше все". Один из мальчиков, которых подняли для ответа, сказал, что не понимает его. "Почему?" — спросил наставник. "Мне кажется, что это глупость", — признался ученик. "Но ведь это сказал наш лидер!" — наставник поднял указательный палец. "Ну и что. Разве он не может сказать глупости?" — пожал плечами мальчик. Наставник подошел к нему, взял за руку и вывел из класса. До конца занятия остальные ученики сидели сами по себе. Мальчик больше не пришел — ни на следующий урок, ни на следующий день. Ханнес еще долго его ждал, возвращался с занятий тревожным и грустным. "Не было твоего товарища?" — Фина не знала даже имени одноклассника. Ханнес только мотал головой.
Может, сейчас тот мальчик шагал в колонне? Телль успел заметить в ней нескольких ребят такого же возраста, как его сын. Хотя, столько времени прошло…
Но почему там не было маленьких детей? Не совсем малышей, а — лет пяти-восьми? Судя по росту, даже с высокими капюшонами плащей, шедшие ребята, если и младше Ханнеса, то ненамного.
"Где остальные?" — Теллю хотелось броситься за колонной, но та уже скрылась из вида.
Разбитый отчаянием и мрачными мыслями, он повернул домой. Про детей Телль решил не рассказывать жене.
Он полагал, что Фина к тому времени вернулась с работы, однако свет в окнах квартиры не горел. Постояв немного во дворе, Телль отправился навстречу жене. Фину он увидел за остановкой, жена собиралась переходить дорогу.
— Я думала, ты давно пришел, — улыбнувшись мужу глазами, она взяла его за руку.
— Что там одному делать, в этих стенах? — подавленно ответил Телль.
***
Объявленная чистка рядов от геев, предателей и других нежелательных элементов коснулась сына пожилых соседей. После того, как фамилия сына оказалась в списках, его членство в партии было сразу приостановлено. Забрав ребенка, от него ушла к своим родителям жена, а самого его на работе отстранили от исполнения обязанностей.
Фина видела, как пожилая соседка переживает за сына. Женщина даже поехала к нему, но тот не открыл ей дверь.
— Партия разберется, он не виноват, это ошибка, — твердила соседка.
Стоявший рядом с ней муж кивал опущенной головой.
Фине хотелось сказать, что тут не ошибка, а результат банального поиска крайних, но она боялась такими словами ранить стариков.
— Вам сейчас важно не остаться без работы и не заболеть, — с заботою произнесла Фина.
На почтовом ящике квартиры стариков и на их двери мелом было написано слово "геи". Пожилой сосед молча вытер надписи, но следующим вечером они появились снова, только на двери кто-то вывел уже "предатили".
Фина пошла к коменданту, хотя Телль отговаривал ее от этого.
— А если бы так с моими родителями поступали? — пронзительно взглянула она на мужа.
От коменданта Фина вернулась ни с чем.
— Он видел надписи, но не знает, кто это.
— Что ж он их не стер, если видел? — недовольный безрезультатным походом жены, спросил Телль.
— Потому что не знает, кто написал, — для Фины это было очевидно.
Сборы подписей с требованием привлечь виновных к ответственности сменились в стране митингами. Простые трудовые коллективы, известные актеры, спортсмены, ученые, писатели призывали по Нацвещанию, со страниц газет объединиться вокруг Нацлидера в борьбе с притаившимися внутренними врагами и для противостояния внешним.
В митингах участвовали все организации, которые только есть в городе. Сперва, по обыкновению, на площадь Свободы согнали профсоюзы. За ними настала очередь педагогов, потом, в воскресенье, когда не работали поликлиники, а в больницах находились лишь дежурные врачи, — медиков. После поддерживать Нацлидера и протестовать против врагов шли работники торговли, науки, искусства, пищепрома. Избежать похода на митинг Телль не смог. Отметившись на месте у мастера за свое участие, он попытался незаметно покинуть площадь, но был возвращен дежурившими повсюду вокруг нее нацполами.
Телль ненавидел себя за малодушие. Хоть никаких плакатов он не держал, не кричал с толпой "под суд", даже невольная причастность к травле не сделавших ему ничего плохого людей была противна. Придя домой, Телль сердито и виновато молчал.
— Зато всего раз сходил, — утешила его Фина. — Состоял бы в профсоюзе — еще и как член профсоюза там побывал бы.
Завтра на площадь Свободы предстояло ехать самой Фине. Из-за этого смену им на предприятии сократили на два часа. Но, чтобы выполнить дневной план, Фине пришлось задержаться. Когда она вышла из проходной, заказные автобусы уже увезли всех с работы на митинг.
Фине ничего не оставалось, как отправиться домой. Конечно, она могла бы добраться до площади пешком или подъехать несколько остановок на общественном транспорте, но, в лучшем случае, успела бы к середине этого митинга. А туда ей не хотелось вообще. Фина знала, что у нее спросят, почему она не поехала со всеми. "Доделывала план", — таким будет ее объяснение.
На почтовом ящике пожилых супругов опять вывели: "геи". Достав платок, Фина стерла надпись, смахнула следы мела. Привычно взбираясь по лестнице, она перед своим этажом услышала, как кто-то быстро зашел в квартиру, щелкнув замком. Фину это насторожило. Увидев на двери стариков написанное "пред", она все поняла.
Фина поднялась на пол-этажа выше и притаилась. Вскоре тихо повернулся замок, на полу хрустнула плитка, а о дерматиновую обивку двери зашуршал мел.
Бесшумно спустившись, Фина остановилась на нижней ступеньке лестницы, чтобы не наступить на плитку. Мужчина в рабочем костюме и кепке заканчивал надпись на двери пожилых соседей.
— Так геи или предатели? — неожиданно даже для себя произнесла Фина.
Мужчина застыл. Рука его опустилась. Он медленно повернулся на голос.
— Ага, — Фина узнала отца мальчика Антона.
Ни слова не говоря, тот равнодушно смотрел на нее, выжидая, что будет дальше.
— Кто бы говорил про предательство, — кивнула Фина на надпись.
Сосед молчал, не отводя взгляда.
— Сам сотрешь? — спросила Фина и, не дожидаясь ответа, добавила: — Лучше сам.
Говорить ему "вы" она не могла.
Сосед достал из кармана тряпку, одним движением убрал надпись и нырнул к себе, оставив на двери стариков разводы мела. Намочив платок, Фина принялась мыть ее. Она уже заканчивала, когда из лифта на этаж вышли пожилые супруги.
— Зря вы. Мы бы сами, — поздоровавшись, сказал старик.
— Мне это неприятно видеть, — смутившись, что ее заметили, Фина мяла в руке мокрый платок.
Она хотела поинтересоваться у супругов: как их сын, как дела у них самих, но не решилась. Старики в эти дни стали замкнутыми и, казалось, избегали общения. Первыми они в разговор не вступали, на вопросы отвечали односложно, сами ничего не спрашивали.
Не увидев в один из вечеров свет в окне пожилых супругов, обеспокоенная Фина подошла к их двери и прислушалась. В квартире было тихо. Фина нажала звонок. Ей никто не открыл. Постояв немного, Фина вернулась домой, не зная, что и думать.
— На митинге, может, — пожал плечами Телль.
Покачав головой, Фина показала на часы.
— Поздно уже. И у них он уже был.
В вечерних новостях говорили о погоде, когда Фина услышала открывшийся на этаже лифт. Она осторожно выглянула из квартиры. Пожилые супруги стояли у своей двери, спиной к Фине. Старик доставал ключ, а жена, опершись о стену, поправляла ногой половик у порога.
— Вернулись, — с облегчением сказала Фина разбиравшему постель Теллю.
— Хорошо, — как-то безучастно бросил тот.
Почувствовав недовольный взгляд жены, Телль поднял на нее глаза и через силу улыбнулся. Просто в тот момент он вспоминал, как Фина стелила Ханнесу диван, пока сын ужинал. Жена заботливо разгладила простынь, подбила подушку и, развернув, расправила одеяло.
— Мама, я сам! — просил вошедший в комнату сын, но Фина категорически покачала головой.
— Мне так приятно для тебя делать что-то нужное, — ласково объяснила она. — Позволь мне, пожалуйста.
— Стелю вот… Поздно ведь, — оправдывался сейчас Телль.
Ему не хотелось своими воспоминаниями рвать жене сердце.
***
Пожилых супругов Фина заметила на следующий день по дороге со смены. Они тоже шли с работы, медленно приближаясь к повороту в квартал больших домов. Перейдя улицу, Фина сделала несколько шагов навстречу старикам и остановилась.
— Как вы? — убедившись, что за ними никто не наблюдает, доверительно спросила она. — Вас вчера долго не было.
— Нас вызывали на допрос, — тяжело начала соседка.
Старик дернул ее за руку, но она отмахнулась.
— А ведь мы лет десять его не видели. Только когда по телевизору показывали, мы на него смотрели. Даже когда сюда перебирались, он сам не пришел. Только людей прислал и машину.
Фина внимательно смотрела на пожилую женщину.
— Вы будете писать куда-нибудь за него?
— Нет.
Фине показалось, что соседка испугалась вопроса.
— По-вашему, ваш сын может быть виноват?
— Мы не знаем, — старик словно заступился за жену. — Это уж там разберутся.
— Ну, а сердце что говорит?
— Что оно может говорить? — растерянно вздохнула пожилая женщина. — У него своя семья. Внучку мы даже никогда не видели.
Фина обратила внимание, что соседка ни разу в разговоре не произнесла слова "сын". Нет, это не страх за себя у них, это обида. Обида за прожитые без сына годы, за внучку, растущую без них.