– Шуджан, – сказал я наконец. – Я хотел бы называть тебя Шуджан.
Улыбка осветила его лицо.
– Шуджан! Да! Мне нравится!
Он потянулся через игровое поле и взял меня за руку.
– Спасибо, Келлен!
Он казался таким довольным, что мне стало неловко, как будто мне полагалось сделать что-то, чтобы скрепить его счастье. Я повернул ладонь так, чтобы теперь мы пожимали друг другу руки, и сказал:
– Приятно познакомиться, Шуджан.
Он тоже энергично потряс мне руку.
– Приятно познакомиться, Келлен!
Потом он убрал руку, и всё его веселье исчезло.
– Твоя очередь задавать вопрос.
– Вчера ты вызвал дождь, – сказал я, снова передвигая верблюда. Обычная стратегия шуджана заключается в том, чтобы ввести в игру как можно больше своих фигур, чтобы окружить противника, но пока я не был к такому готов. – А что ещё ты можешь?
– Когда я был всего лишь младенцем в пелёнках и визири показали меня моему народу с балкона этого шпиля, я обрушил ливень, благодаря которому из засушливых земель вокруг города поднялись сотни тысяч цветов. В следующий раз я явился всем, кто наблюдал за движением солнца и звёзд. Однажды я заставил смолкнуть все звуки в этих краях, от рёва ветра до трепета крыльев бабочек, чтобы все познали момент чистого, безмолвного размышления. Я исцелял больных и заставлял заклятых врагов молить друг друга о прощении.
Пять чудес, каждое из которых соответствовало одному из шести ликов Бога Берабеска: садовник, часовщик, отшельник, целитель, кающийся. Остался только один лик: воин.
«Он сказал, что Проклятие не одно из его чудес, так которое же шестое?»
Тут я понял: ответ очевиден.
«Чудо, которое арканисты всё ещё пишут на его плоти. Чудо, которое объединит секты Берабеска в единую армию, что промарширует по всему континенту».
Я отогнал эту мысль в надежде скрыть её от мальчика, сидящего напротив.
– Как ты узнал, что способен творить такие чудеса? – спросил я.
Шуджан покачал головой. Не моя очередь. Передвинув одну из колесниц на две клетки, он спросил:
– Какова бы ни была моя истинная суть, ты считаешь меня угрозой всему, что любишь. Почему ты не убил меня?
– Потому что я…
Я не договорил. Я и вправду не знал наверняка, что меня сдерживало. Я убивал раньше и по менее благородным причинам, чем предотвращение войны. Хоть Шуджан и выглядел невинным, в своей жизни я достаточно пострадал от иллюзий, чтобы не доверять такой наивной точке зрения. Кто знает, может, он демон, маскирующийся под мальчика. Почему бы мне просто не намотать ему на шею Бич Баоджары и не заняться делом, за которым меня послали?
– Я не люблю, когда меня контролируют, – сказал я наконец. – А убить тебя, не зная правды, – это слишком смахивает на…
– Акт подчинения? – предположил он.
Я молча кивнул.
– Интересно, – сказал он. – Возможно, мы к чему-то приближаемся.
– Не вижу, каким образом.
– Двигай следующую фигуру.
Я посмотрел на доску. Игра была ещё в самом начале, но он допустил ошибку с колесницей. В шуджане колесницу нельзя убрать с доски, но на неё можно «водрузить». Я поставил на неё своего орла. Теперь, хотя орёл не мог атаковать, он мог двигаться вместе с колесницей и его нельзя было убрать ни одной из фигур мальчика.
Да, если подумать, это довольно странная игра.
– Откуда ты знаешь, что именно способен сделать? – спросил я. – Дождь, исцеления?
– Это запечатлено в метках, – сказала Нифения, подтверждая мои прежние подозрения. Она принесла одну из книг в кожаном переплёте. – Арканисты в буквальном смысле слова вписывают чудеса в его плоть.
– Как заклинания?
Она покачала головой.
– Нет такого заклинания джен-теп, которое могло бы творить то, что творил он. Слишком велик размах. Законы физики просто не работают подобным образом, поэтому я не могу понять, как такое возможно.
– Чёрная Тень, – внезапно сказал я, инстинктивно притрагиваясь к извилистым линиям на своём лице. – Когда я был в Аббатстве Теней, там говорили, что Чёрная Тень создаёт своего рода проход в другие эфирные грани, где управляющие материей, энергией и жизнью законы работают по-другому, позволяя альтернативным правилам мгновенно просачиваться в нашу Вселенную.
– Но чтобы управлять ими, всё равно нужна воля, – сказала Нифения и показала на Шуджана. – Он был всего лишь младенцем, когда совершил своё первое чудо. Не мог он сделать такое сам.
– Как ты решаешь, когда нужно явить свои чудеса? – спросил я.
Шуджан пристально смотрел на игру, имя которой я ему дал.
– Есть… другой голос, который говорит в моём сознании. Когда визири выводят меня, чтобы поставить перед моим народом, голос помогает извлечь мои дары, чтобы я мог наградить ими других.
Ответ, хоть и достаточно ясный, дьявольски меня разозлил.
– Это ничего не объясняет. Как ты вообще можешь знать, что именно ты…
Он резко передвинул другую фигуру, на сей раз деревянного визиря, отсекая и мои собственные фигуры, и мой вопрос.
– Ты утверждаешь, что не любишь, когда тебя контролируют. Но можешь ли ты сказать мне, что значит быть свободным?
Я снял своего орла с колесницы и взял его визиря.
– Делать собственный выбор, свободный от влияния других.
Его лучник сел на колесницу. Я совершил дилетантскую ошибку. Ни одна фигура не может атаковать с колесницы, кроме лучника, но лучники способны сесть только на колесницу, оставленную другим игроком, а я её только что оставил.
– Ты не свободен, – сказал Шуджан. – На каждое твоё решение влияет Чёрная Тень вокруг глаза, ограничения, наложенные на тебя смертностью, необходимость остаться в живых.
– Последнее не слишком-то на него влияет, – проворчал Рейчис. Похоже, он рылся в ящике с нижним бельём.
«Он обязательно должен смущать меня перед Богом?»
– Раз уж ты не задал вопрос, – сказал я, выводя вперёд второго своего орла, – почему бы тебе не объяснить, зачем Богу тот, кто может рассказать о его способностях? Разве тебе не положено знать, кто ты?
Вместо ответа мальчик встал и ушёл в отдельную часть комнаты, предназначенную для занятий. Вернувшись, он положил на середину доски между нами шесть тяжёлых книг, разбросав резные деревянные фигуры и внезапно положив конец игре.
– Это кодексы моего народа, все наши священные тексты. Найди мне, пожалуйста, место, где сказано, что Бог должен быть всезнающим.
Я сидел и смотрел на фолианты в кожаных переплётах, по одному на каждое из предполагаемых ликов Бога Берабеска. Воин. Садовник. Часовщик. Отшельник. Целитель. Кающийся грешник. Фериус намекала, что аргоси имеют какое-то отношение к этим различным ипостасям, породив шесть отдельных религиозных традиций, которые не позволили бы Берабеску объединиться под одним теологическим знаменем. Но её история звучала не совсем правдоподобно – аргоси были не из тех, кто подобным образом манипулирует культурами. Вероятнее всего, большинство отдельных интерпретаций существовали в виде устных преданий, а аргоси просто позаботились о том, чтобы все шесть были записаны, дабы какое-нибудь одно не уничтожило все остальные.
Щёлк.
Не то чтобы звук, но предательское пощипывание кожи вокруг левого глаза: метки моей Чёрной Тени начали поворачиваться.
Открываться.
– Ты не был честен со мной, Шуджан, – сказал я мальчику.
– Да?
Его колебания усилили мою уверенность. Я почувствовал, как повернулось второе кольцо меток Чёрной Тени.
– Ты сказал, что не уверен, Бог ли ты.
– Я не уверен.
– Думаю, ты действительно веришь, что ты – Бог… Ты просто не уверен, который именно.
Я почувствовал, как поворачивается третье извивающееся кольцо меток Чёрной Тени. Энигматизм, которым бабушка связала меня в детстве, проклятие, превратившее меня в преследуемого повсюду изгоя и никогда не отвечавшее на мои вопросы, пока я не находил нужного, открылся.
Доска между нами росла, выходила за стены шпиля, за территорию храма и города. Мы с Шуджаном перестали существовать, превратившись в бесплотных наблюдателей. Там, на шестиугольных полях под нами армии маршировали скорее от доски, чем к её центру, каждая под предводительством самого Шуджана. Только… он уже не был тем самым мальчиком.
С одной стороны он шагал с пылающим мечом в руке, воины приветствовали его, когда он вёл их к победе. За ними оставались трупы зверски убитых чужеземцев.
На другой стороне он нёс мешок с семенами, его последователи сажали их по всей Земле, выращивая новые культуры, и их успех заставлял другие народы присоединяться к ним в обмен на ресурсы, необходимые для выживания.
Ещё один Шуджан, на этот раз кающийся грешник, вёл свой народ в тихой молитве. Они жили простой жизнью, не искали великих завоеваний, просто надеялись оправдать своё существование благочестием.
Я наблюдал, как один Бог за другим ведут народ Берабеска, каждый в разных направлениях, к разным жизням, влиявшим на жизнь всех остальных на континенте.
– Покажи мне, – взмолился мальчик, всё ещё находившийся в комнате в шпиле. – Покажи, какой путь должны избрать мои люди, чтобы я знал, каким Богом я должен для них быть.
Но ответа не было… хорошего ответа. Воин завоевал территорию ценой жизни собственного народа. Часовщик строил грандиозные планы процветания и господства на континенте, но его народ становился ленивым, полагающимся на труд других. Садовник, кающийся грешник… Каждый из них давал ответ, но ни один ответ не был полным.
Затем я почувствовал, как видение рассеялось, как метки Чёрной Тени вокруг моего глаза начали разматываться, пока не застыли, вернув меня в ту комнату, в которой я сидел несколько мгновений назад… Только теперь Нифения, Рейчис и Айшек лежали на полу, а из их шей торчали крошечные дротики.
– Я могу точно тебе сказать, какой Бог нужен миру, – сказала Ториан Либри, держа в одной руке духовую трубку, а в другой – Бич, который незаметно забрала у меня. – Мёртвый.